class="p1">Внутри «Яснее ясного» свет непрямой и в основном нерезкий, оживляющий как атмосферу, так и белые поверхности интерьера. Воздействие света очень активно. Он создает иллюзию того, что и пол под вашими ногами, и далекий горизонт стерты. Сильный яркий свет растворяет людей вокруг и вызывает сомнение в материальности даже вашей собственной руки, которую вы подносите к лицу. Когда освещение в «Яснее ясного» усиливается, вы и вовсе перестаете ощущать границы комнаты. Искажается ваше восприятие верха и низа, и ваши спутники кажутся такими же подвешенными в пространстве и изжаренными, как и вы сами: свет словно разъедает их. Иногда, особенно в паузах, когда включаются стробоскопические эффекты, свет атакует вас точечными ударами, как если бы вы со сверхсветовой скоростью неслись сквозь пространство, сквозь потоки падающих звезд или как если бы вы потерялись во время снежного шторма. А иногда, пока один цвет медленно перетекает в другой, пространство вокруг вас наполняется сгустившейся размеренностью и парящей тишиной, как будто разжижающиеся цвета, которые сначала лишь слегка подкрашивали воздух, начинают поглощать вас.
Таррелл создал «Яснее ясного», вдохновленный интересом к иллюзионизму и влиянием разных световых эффектов на наши физические и эмоциональные ощущения. Но это произведение привлекает нас так же, как и изобразительное искусство. И его абстрактность – способность ослабить наше ощущение трехмерного мира и заменить этот мир состоянием плавучести и подвешенности, которая ощущается практически как невесомость, – сама по себе является достижением.
«Яснее ясного» совсем не похожа на огромные инсталляции из ширм и флуоресцентных ламп, которые создает еще один художник «Света и пространства», Роберт Ирвин (род. 1928): в его работах нежные переходы света порождают медитативную атмосферу, создают среду, сквозь которую можно двигаться, созерцая призрачное присутствие других посетителей, скрытых полупрозрачными стенами. «Яснее ясного» также достаточно сильно отличается от скульптур и инвайронментов художника Дэна Флейвина (1933–1996), флуоресцентные лампы-скульптуры которого воспринимаются и как свет, и как объект. Дезориентирующий инвайронмент «Яснее ясного» стирает границы между произведением искусства и участниками перформанса, которые никогда не бывают простыми зрителями в традиционном смысле этого слова, но становятся активными элементами и силами произведения. Находясь внутри инсталляции Таррелла, вы просто не можете увидеть произведение с объективного расстояния – отделить себя и свой опыт от среды, как пловец под водой не может отделить себя от бассейна.
Привлекательность «Яснее ясного», как и многих других инсталляций Таррелла, заключается в ее способности придавать свету физическое присутствие и вес, уподобляя свет нашим телам, а наши тела – свету. Этот уникальный опыт так поражает воображение потому, что он практически полностью растворяет границы, играя нашими чувствами и встраивая нас в произведение. «Яснее ясного» достигает равновесия между светом, пространством и физическими телами. Стоя внутри этой инсталляции, я иногда ощущал, что она растворяет понимание того, где заканчивается мое тело и начинается внешний мир. По мере того как инсталляция Таррелла запутывала мое восприятие внешних границ среди вещей и света, когда, подобно импрессионистам, она атомизировала мир, превращая его в цветовую атаку, меня охватывала не просто импрессионистская световоздушная среда, но – чувство безграничности.
Таррелл создает не только инсталляции в рамках направления «Свет и пространство», но и инвайронменты и лэнд-арт. С конца 1970-х он занимается преобразованием кратера потухшего вулкана недалеко от города Флагстаф в северной части аризонской Пейнтед-Дезерт в «Кратер Роден», огромное произведение искусства с туннелями, проемами и обсерваториями – их художник называет «Skyspaces», – из которых можно невооруженным глазом наблюдать астрономические явления и первозданное небо пустыни. Хотя «Кратер Роден» еще не достроен и обычно недоступен для широкой публики, он служит местом паломничества, таинственной минималистской Меккой поклонников Таррелла, сопоставимой с монументальной «Спиральной дамбой» Роберта Смитсона – 457-метровым лэнд-артом, построенным из базальтов, солевых кристаллов, земли и воды на северо-восточном берегу Большого Соленого озера в штате Юта в 1970 году.
Таррелл играет с нашим пониманием того, где заканчивается произведение искусства и начинается внешний мир. В 2014 году огромная работа Таррелла «Aten Reign» превратила ротонду нью-йоркского Музея Соломона Гуггенхайма в шестиэтажную инсталляцию из естественного и искусственного света, цвета которой изысканно и органично изменялись в соответствии с хроматическим спектром. После того как я увидел «Aten Reign» и «Яснее ясного», я очень долго смотрел на окружающий мир по-новому. Бескрайнее синее небо над головой, серо-зеленая река за домом, густо-оранжевый закат и огни, отражающиеся и расплывающиеся в окнах нью-йоркских зданий, напоминали мне о насыщенности и движении света в работах Таррелла. Как будто хотя бы на несколько дней художнику удалось монополизировать мое мировосприятие, как будто он был в моей голове.
И не только он. Обращение каждого художника со светом – его темпераментом, цветом и тоном – влияет на то, как я вижу свет вне искусства. Когда я вижу закат или сумерки, я думаю о Яне Вермеере. В Париже я вижу бесчисленные серые оттенки Города Огней глазами Камиля Коро и Брака. Иногда цветной свет Таррелла переносит меня в другие места и к другим произведениям искусства: к вибрирующим абстрактным ромбовидным фигурам Марка Ротко; к разноцветным потокам экстатичного света, льющимся сквозь витражные окна парижского Дворца правосудия; к бурлящим водным потокам Уильяма Тёрнера; к небу Пуссена; к фейерверкам; к световым скульптурам Ирвина и Флейвина.
Искусство воодушевляет нас, влияет на нас, оно способно изменить наше мировосприятие. Я вырос в фермерском поясе Среднего Запада, но не думаю, что когда-нибудь действительно видел или ценил красоту и драматичность этих мест, пока не переехал в вертикально ориентированный Нью-Йорк и не провел там много времени; пока не объехал много стран и не увидел множество мест и пейзажей в природе и в искусстве и наконец не вернулся на просторы Среднего Запада. В Голландии я видел нидерландские пейзажи Якоба ван Рёйсдала, и они возродили во мне любовь к драматичности, свойственной необъятному, широкому, серому, синему, покрытому белыми облаками небу, и помогли насладиться медленным приближением и нарастанием надвигающейся летней грозы, которую замечаешь, когда она еще за десятки километров от тебя. Увидев множество работ Ван Гога, я смог наконец оценить тревожную красоту и мощь пашен и вздымаемой ветром пшеницы. Рёйсдал, Вермеер и Ван Гог среди прочих открыли мне глаза на все пейзажи. Они открыли для меня красоту американского пейзажа моей юности.
Возможно, Таррелл более всего известен и почитаем за его неповторимые «Skyspaces». По сравнению с выверенной атакой «Яснее ясного» «Skyspaces» – самые безупречные и сдержанные произведения Таррелла – кажутся какими-то безыскусными, неумелыми. Ими движет смирение и сдержанность. Такое ощущение, что Таррелл просто ткнул пальцем в кусок неба и сказал: «Смотри».
«Skyspaces» Таррелла представляют собой отверстия – круглые, овальные или квадратные дыры – прорезанные в потолке и открытые небу. «Skyspaces», как
