— Я так и сделаю. Я буду в Сонандане раньше вас всех.
Астерион спрыгнул со своего облака, но не опустился на землю, а попал в порыв знойного и сухого ветра Джемара, закрутился и растаял в нем. Этот фокус он проделал явно для того, чтобы позабавить остальных.
— Он всегда умел стремительно передвигаться, — сказал в пустоту Траэтаона. — Бьюсь об заклад, что он сию секунду уже беседует с Магнусом.
— А тебе нужно больше времени? — заинтересовалась Каэ.
— Немного. Около пяти‑шести минут. Мне пространство представляется плотным и вязким. И я какое‑то время трачу на то, чтобы сориентироваться.
— Садись, — сказал дракон. — Я уже готов пересечь океан.
Когда Аджахак был готов подняться в воздух, Каэ обратилась к Тиермесу:
— А вы как же?
— Траэтаона возьмет моего скакуна и отправится прямиком в Сонандан отсыпаться и отдыхать. А я, если ты не против, провожу вас с Аджахаком.
— Как это? — мило удивилась она.
— Очень просто. Я подумал, ты ведь очень давно не видела летящего бога, так давно, что могла даже позабыть. Вот я и хочу доставить тебе удовольствие.
Если бы кто‑то в это время посмотрел на безоблачное небо, то увидел бы удивительную картину.
Над безбрежным пространством океана Локоджа огромной птицей парит золотистый дракон. На его шее едва можно различить крохотную фигурку. А рядом, мерно взмахивая мерцающими перепончатыми крыльями, летит ослепительный Тиермес, прозванный Жнецом.
И его серебристо‑голубое тело почти сливается с небесным сводом.
* * *
Магнус сидит над своим чертежом в дальней комнате огромной библиотеки. Он не вылезает отсюда вот уже двое суток подряд, и только добросердечные слуги, приносящие ему еду и питье, не дают магу упасть без сил. Спать он решительно отказывается, только иногда, когда глаза устают, нетерпеливо прищелкивает пальцами, наспех творя заклинание. Оно‑то и помогает ему продолжать работу.
Астерион появляется в комнате внезапно. За окном уже ночь, хотя на Джемаре солнце светит вовсю.
— Ну как? — спрашивает Бог Ветров нетерпеливо.
— Все зависит от того, что ты сейчас скажешь.
— Что я скажу? Вот тут, но это весьма приблизительно, потому что находится — как бы это объяснить? — этажом ниже. В другом пространстве. Они не уничтожены, но заперты в нем, и Каэ говорит, что никто, кроме нее, их оттуда не достанет через тысячу лет.
— Почему именно через тысячу?
— Потому что проникнуть в это пространство можно только раз в тысячу с лишним лет.
Магнус серьезно занимается своим чертежом. Астерион с интересом наблюдает за работой мага. Полностью поглощенный своим занятием, молодой чародей вынимает недостающие предметы из воздуха, как это обычно делают бессмертные, раскладывает по полочкам, видным только ему, а потом по мере надобности снимает оттуда.
— Потрясающе, — говорит бог. — Ты давно так умеешь?
— Как? — не поднимая головы, спрашивает Магнус. — А‑а, так… Конечно, это же совсем просто.
— Интересно, что ты еще считаешь совсем простым, — бормочет Астерион негромко.
Пока он пытается понять, каким образом Магнусу удается управляться с пространством — ведь заклинаний, как его коллеги, он не читает и даже не похоже, чтобы он произносил их про себя, — молодой чародей находит искомую точку.
— Ну и ну! — произносит он, откидываясь на спинку стула. — Я и сам не ожидал. Она все‑таки сделала это, Астерион. Вот он — знак Лавара. И теперь остается решить всего один вопрос — что с этим делать?
— Как это что? — Бог Ветров смотрит на мага с безграничным изумлением. — Немедленно открыть проход тем, кто до сих пор не может выбраться из западни. Ведь моим братьям только этого знака и не хватает… Ну, может, не только его, но попробовать стоит. Неизвестно, правда, где и как. И скажи правду, твои учителя никогда не рассказывали тебе о сущности этого знака?
— Весьма приблизительно, — говорит Магнус. — Насколько я представляю себе, он может снять любую печать. То есть абсолютно любую. И потому можно выпустить на волю как добро, так и зло.
— Дорогой мой! — восклицает Астерион. — Так не читай же его над чем попало. Или используй свою волю, чтобы при наложении знака Лавара вызвать именно то, что тебе необходимо. Или того, кто тебе необходим. Ты не будешь против, если в первый раз это попробую я?
— Кто я такой, Астерион, чтобы быть против?
— Ты, — серьезно говорит Бог Ветров, — самый сильный чародей, который когда‑либо рождался под этим небом, даже если это небо еще ни о чем не подозревает…
Внезапно бессмертный прерывает себя на полуслове, прислушивается.
— Извини, Магнус, — бросает через плечо. — По‑моему, я нужен на Охе…
В темной библиотеке смертельно уставший чародей роняет голову на стол. Стол, конечно, твердый, но он этого не чувствует. Он уже спит.
* * *
Лурды выглядели более чем странно, и на какой‑то краткий миг Теконг‑Бессар усомнился в правильности своего выбора. Но отступать было поздно, да и некуда.
Люди с Гобира прибыли на трех кораблях; была их всего тысяча, разбитая на сотни; все десять сотников беспрекословно подчинялись Баяндаю, из чего Золотой шеид сделал вывод, что его гость является персоной еще более важной, нежели он считал. Сотни выстраивались во дворе замка, распаковывали тюки, в которые были уложены их вещи и оружие. Командиры лурдов отправились в конюшню, где заранее предупрежденные конюхи делали все, чтобы угодить этим статным, сильным людям с лицами каменных изваяний. Правда, иногда сотники вежливо улыбались, но под их улыбками подданные Тиладуматти терялись, смущались и испытывали безотчетный ужас.
Приблизительно так и должны чувствовать себя обычные люди, когда палач, занося топор над их головой, решает вдруг по‑дружески улыбнуться.
Стражники скептически рассматривали прибывших, вполголоса споря, как обернется дело: в пользу унгараттов или на руку шеиду.
— Нет, они, правда, люди сильные и ловкие, это сразу видно, — втолковывал один из охранников своим товарищам. — Но ведь без доспехов их просто раздавят. Конница налетит и затопчет — унгаратты сплошь в броне их так сразу не достанешь. А эти ну ровно червяк земляной — мягкие, гибкие, тощие и податливые.
— Авось знают, что делают, — неуверенно возражал другой. — Не могут лурды эти ничего не знать о доспехах. Да ты сам посуди — ты их клинки заметил?
Воцарилось почтительное, чуть ли не торжественное молчание. Охрана мельком увидала мечи прибывших воинов и надолго потеряла дар речи. Недавно вся Кортегана гудела от страсти к мечам Гоффаннона… Так вот, мечей Гоффаннона охранники шеида не видели, но зато видели лурдские клинки.
— Клинки и впрямь драгоценные, — согласился не колеблясь спорщик. — Но одним клинком жив не будешь. Господа рыцари недаром придумали полное вооружение и доспехи. Ты ж погляди — клинки тоненькие, ежели топором против них, то от мечей лурдских ничего не останется.
— А я говорю — останется! — не выдержал первый охранник.
Они бы еще долго спорили, но тут один из лурдов, несильно размахнувшись, перерубил бревно с человека толщиной. Он вовсе не красовался, и на застывших с открытыми ртами охранников внимания не обращал — просто проверял остроту меча.
— Ах ты!.. — отреагировала толпа.
Во двор замка высыпала целая толпа слуг, поваров, придворных и воинов внутренней охраны. Слух о прибытии диковинных людей, нанятых шеидом для войны с унгараттами, моментально облетел столицу, и у стен крепости уже бесновался простой люд, изнывая от желания хоть одним глазком поглядеть на пришельцев.
Теконг‑Бессар досадливо поморщился, когда ему доложили о непосредственной реакции его добрых граждан.
— И что ты посоветуешь сделать, Баяндай? — спросил он. — Разгонять толпу силой я не могу. Было бы абсолютной глупостью настраивать против себя своих подданных в столь неудачный момент. А терпеть их выходки я тоже не намерен.
— Ты позволишь мне заняться этим делом? — с легкой улыбкой спросил лурд.
— Конечно. — И Теконг‑Бессар всплеснул пухлыми руками, всем своим видом показывая, что он полностью поддерживает Баяндая в любом начинании, и даже спрашивать не стоило.
Тот скользящими шагами прошел через весь зал, отворил дверь и… ничего не сделал: ни голоса не подал ни махнул, даже мускулы на его лице не дрогнули, насколько мог со своего места заметить шеид. Однако спустя несколько секунд перед Баяндаем так же бесшумно и внезапно возник один из его лурдов. Был он на полголовы ниже своего предводителя и немного шире в кости; Но так же коротко острижен; одет в кожаные одежды — облегающую безрукавку с глубоким вырезом на груди, узкие штаны и кожаные наручи. Тонкая талия была перетянута широким — в две ладони — поясом, за которым тускло поблескивали рукояти кинжалов.
