- Я вас умоляю, Алекс, не надо громких слов за жуткие жертвы! – перебивая рассказчика, неожиданно пробасил Моня. – Тем же ж газетам никто давно не верит даже на немножко, я уж не имею слов за ломаный шекель! Там же ж есть не статей, а сплошных гешефтов! Меняют слова на шекели и обратно и никак иначе! Те пейсатели, увидят шляпу с дыркой шо добрые люди выбросили до помойки и таки скажут шо здесь был бой! А шобы редактор заплатил побольше, напишут картину маслом так, шо Напольён будет иметь желанье до удавки! Я вам скажу умных мыслей, но ви таки не обижайтесь!..
Пельзельман с одухотворенным видом приготовился одарить ближних мудростью, но увидев, как тетя Роза вытащила из-под передника давешний половник, тихо ойкнул и, спрятавшись за разом побледневшего Изю, умолк. Досмотрев сию пантомиму до конца, Алексей коротко хмыкнул и продолжил.
- Френч, решив, что он в тех краях самый умный и сильный, и пока дядюшка Робертс раздумывал, идти ему на Блумфонтейн или не стоит, собрал свою конную пехоту и рванул следом за отступающими. Гнался он резво, аж до Тугелы. А у речки нашла коса на камень. Буры зажали его с двух сторон и стали лупить, как суровый учитель нерадивого ученика. После трех дней такой катавасии, Френч уже стал задумываться, как ему поднять свои войска в очередную атаку, так, чтобы солдаты не подняли на штыки его, как вдруг оказалось, что атаковать-то и некого... И пока англичане штыками ощупывали округу, бюргеры лихим кавалерийским наскоком, взяли Эксетер. Второй раз за войну, надо сказать. Зачем им нужен тот городишко, ни Робертс, ни Френч так и не поняли, но войска от Блумфонтейна развернули, а ведь англичанам миль двадцать до столицы оставалось...
- Странно как-то буры воюют, – недоуменно протянула Полина, прожевав очередной кусок. – То туда бегают, то сюда...
Правильно они воюют, – усмехнулся Пелевин. – Местность там сухая, почти безводная. У Робертса обоз почти в семь сотен вагонов, да орудий под сотню, вот и представь, как его армия с таким хвостом по саванне будет без воды мотыляться... Так и с Эксетером вышло. Пока Робертс до того городишки доковылял, буров уже и след простыл. И, насколько я понимаю, пока англичане с ними в догонялки играли, буры всё самое ценное, в том числе и продукты, из Блумфонтейна вывезли. А теперь англичанам нужно то ли назад идти Блумфонтейн занимать, то ли под Ледисмит, то ли под Мафекинг... Но под Мафекинг вряд ли, там гарнизоном полковник Баден-Пауэл заведует, бурам вряд ли чего обломится. Так что, скорее всего, он или по ранешним планам действовать будет, или Ледисмит из блокады вызволять отправится. В любом случае, времени он много потерял, а время на войне дороже денег, да и тех немало уходит. Газеты пишут, что день войны казне чуть не в миллион фунтов золотом обходится.
- И шо себе думают Пауль Крюгер и королева Виктория? – озабоченно почесал затылок Коули. – Шобы я так жил! Там таки можно сделать немножко неплохих гешефтов! На месте дяди Крюгера...
- А вот оказаться на месте Крюгера я бы тебе не советовал, – хмуро хмыкнул Пелевин. – Убили, значит, Фердинанда-то, тьфу ты, дядю Пауля, нашего. Англичане как могут от того убийства открещиваются, но шелкоперы по всему миру на Империю прямо указывают. И сдается мне, что в этот раз правду говорят, столько народа зараз дружно врать не будет.
- А-а-азохе-е-н вэй... – растерянно охнул Коули и, о чём-то задумавшись, надолго замолчал.
На веранде воцарилась тишина, прерываемая лишь тихим треском искр от костра, запаленного Моней. Неугомонный племянник основательной тетки, опасаясь прерывать общее задумчивое молчание, некоторое время посидел неподвижно, после чего, озаренный какой-то мыслью, скрылся в глубине дома. Во двор он вернулся вооружившись старенькой семиструнной гитарой. Поджав ноги на турецкий манер, Моня уселся у костра и резво пробежался по струнам. Пелевин, морщась от фальшивого звучания, некоторое время терпел это издевательство над музыкой и слухом, потом вынул гитару из рук Пельзельмана и двор наполнился звонким, печальным перебором.
Жизнь у каждого своя, кто же спорит,
Не для каждой и сожгут, город Трою,
Из-за каждой в петлю лезть, не найдешь веревку,
Просто голову снять с плеч, вот надеть – неловко.
Вслушиваясь в тихий, мелодичный напев тетя Роза осторожно промокала глаза краешком фартука, Полина не сводила восхищенного взгляда с Пелевина. Тот, не замечая ни затаившей дыхание девушки, ни задумчиво-грустного приятеля, продолжал выводить, уставившись невидящим взором сквозь пламя костра.
Слишком короток наш век, чтоб забыть об этом,
Слишком просто позабыться, нам в куплете спетом.
Многим в жизни дорожим, а любви немного,
Что ж сумеем уберечь, дальнею дорогой?
Глаз зеленых огоньки, я не скрою,
Где найти мне, чтобы сжечь, город Трою?
А Изя Коули, окинув друга оценивающим взглядом, так и не смог понять, кого же Алекс видел за отблесками огня? Полину? Варю? Войну? Предстоящую дорогу? Или может быть всех вместе взятых? Наверное, он был бы очень удивлен, если б узнал, что ответ на этот вопрос не известен и самому Пелевину.
1 марта 1900 года. Мафекинг.
Британскую полуроту, точнее усиленный взвод, первым заметили даже не часовые, а неугомонный Троцкий, искавший уединения, то ли ради воплощения в жизнь очередных творческих планов, то ли просто по нужде. Выяснять, какого чёрта англичан занесло так далеко от города, Лев не стал и, нырнув в ближайшие заросли, скоренько дополз до аванпоста. В результате, когда пехотинцы, настороженно поводя по сторонам стволами винтовок, выползли на расстояние прямой видимости, их ждал малоприятный сюрприз в виде тридцати донельзя удивленных такой глупостью легионеров и двух десятков приятелей и родственников Ван Бателаана, едва ли не капающих слюнной от предвкушения бойни.
К великому разочарованию буров, их кровожадным планам сбыться не удалось. Едва последний из стрелков Гордона втянулся в лощину, Арсенин дал отмашку и дружный залп волонтерских маузеров, запорошил британские шлемы дождем из сухих веток и желтых листьев. Второго залпа не потребовалось. Англичане бросали оружие на землю так споро, словно они мечтали об этом всё последнее время.
Игнорируя ворчание буров, возмущенных даже не тем, что пострелять по живым мишеням не удалось, а фактом использования их в качестве вьючных мулов, мол, мало того, что оружие и амуницию собрать, так еще и трофеи в тыл на себе тащить заставили, Всеслав подошел к пленному офицеру. Однако, получить вразумительного ответа на вопрос, чем вызван столь нелепый маневр он так и не смог. Лейтенантик, бросив на любопытного волонтера затравленный взгляд, хмуро буркнул: “приказали” и замолчал. Конечно, можно было и до ставки Де Ветта прогуляться, но тащиться две версты под начинающим припекать солнышком только для того, чтобы удовлетворить любопытство, совершенно не хотелось. Лень.
Временами Арсенину даже казалось, что он начинает понимать “бурский характер”, сущность их неспешных действий и столь неторопливых решений – бегать по жаре, да и вообще совершать какие бы то ни было резкие движения? Нет уж, увольте! Чем носится сломя голову по саванне, мы, никуда не торопясь, дождемся, пока британцы сами подойдут под выстрел, а там накрошим их столько, сколько сочтем нужным – типичный образ мышления типичного бюргера. Правда, иной раз подобная медлительность выходила боком и недавнее фиаско Кронье под Кимберли и Паардебергом печальный тому пример. К счастью, в последнее время, война и новый главнокомандующий заставили буров шевелиться и думать гораздо быстрее, чем осенью и зимой прошлого года.
Не далее как неделю назад прибыло почти четыре сотни русских добровольцев, а вчера вечером пришли еще восемьсот человек, но уже буров. Что примечательно, и волонтеры и местные ополченцы были обмундированы, правда, форма и тех и других весьма разнилась по виду.
Легионеры из России носили коломенковые гимнастерки, окрашенные в зелено-табачный цвет, удобные шаровары и короткие сапоги. Увидев, что каждый боец, помимо всего прочего, несет на себе скатку из шинели, Всеслав поначалу чуть не прослезился от умиления, а после изумился. Хоть дым Отечества нам сладок и приятен, но шинель в Африке?! Простите, господа, зачем?! Ответ оказался более чем прост – в полевых условиях, на любых широтах, шинель гораздо удобней и приятней использовать в качестве постели, нежели местный сухостой, который вдобавок здесь еще и с колючками. Да и ночами погоды отнюдь не Африканские... А присутствовавший при разговоре седоватый крепыш с нашивками унтера, хмыкнул в прокуренные усы и добавил: “Вы вашбродь, видать побасенку запамятовали: взял солдат шинель, расстелил, голову положил на рукав и полою накрылся”. Больше у Всеслава вопросов не возникало.
Пополнение же из Йоханнесбурга внешне почти не отличалось от англичан: того же покроя мундиры, те же конические шлемы, даже сапоги, и те на британский манер сшиты. Только мундиров цвет чуть темнее недавно принятого британцами хаки, да отсутствуют щегольские белые портупеи.
