Контролеры-приёмщики из Колониального управления, прибывшие в Мафекинг по окончании строительства, поначалу были несколько ошарашены разницей между указанной в документации сметой и увиденным ими в действительности. Однако, резоны градостроителей, что, мол, пустыня рядом, обитают в ней люди незнаемые, бушменами прозываемые и что, сторожась тех бушменов, неплохо бы городу сию фортецию в активе иметь, выслушали внимательно, Положив в свой карман часть сэкономленных средств, суровые чиновники акт приемки подписали и с чувством выполненного долга удалились в Кейптаун. А форт остался.
Осаду Мафекинга, начинал еще Пит Кронье. С собой он привел почти семь тысяч ополченцев и десяток орудий, но что помешало ему прихлопнуть городишко одним ударом, никто тогда так и не понял, а после Паардеберга и спросить было уже не у кого. Единственное, что Кронье приказал сделать незамедлительно, так это занять форт и его подчиненные выполнили приказ с присущей бурам основательностью.
К слову сказать, атаку на форт, сражением не назвал бы и самый записной враль. Полусотня буров, сходу перемахнув невысокую ограду, попросту отобрала оружие у десятка растерянных англичан, а после, напоив героических защитников домашним самогоном, пинками отправила их в тыл. Чтобы, значит, под ногами не путались, а сидели себе тихонько в плену. Уходить из форта, вкусившие бурского гостеприимства англичане, почему-то не хотели.
Заполучив развалину в свои руки, буры отложили винтовки в сторону и, вооружась заступами, вскоре привели фортецию в боевой вид, окопав постройки рвом и укрепив периметр мешками с песком. А после того, как осаждающие закатили в форт несколько трехдюймовок Крезо, тот и в самом деле превратившись в крепость, стал основательно портить оборонявшимся жизнь.
Баден-Пауэлл пару раз предпринимал вялые атаки на Гэйм Три, но всякий раз безуспешно. Де Ветт, приняв в свои руки бразды правления от Кронье и, зная хитрого полковника не понаслышке, на каждую такую атаку смотрел косо и резонно подозревал, что дело тут не чисто. Менять привычка генерал не собирался. Как только вестовые донесли о полуроте, шлявшейся в противоположной своим окопам стороне, Де Ветт в очередной раз решил, что хитрый полковник удумал новую каверзу и отдал ряд распоряжений.
Внешне все выглядело как обычно. Значительная масса народу, отбыв обязательную программу на позициях, демонстративно удалилась в тыл, где не менее демонстративно запалила костры до небес. А вот о том, что в форте и вокруг него скрытно сосредоточились почти пять сотен отборных стрелков, не знали не только англичане, но и сами буры. Подобная предосторожность оказалась отнюдь не напрасной. Ближе к вечеру, наблюдатели заметили подозрительное шевеление на британских позициях, а едва стали сгущаться сумерки, больше трехсот пехотинцев пошли в атаку.
Пробежав без потерь да и вообще без какого бы то ни было видимого внимания со стороны буров половину расстояния до форта, англичане залегли, дабы перевести дыхание и примкнуть штыки. Отлежавшись, британцы поднялись вновь. Тишина.
В радостном возбуждении пехотинцы успели пробежать еще триста ярдов, после чего ловушка захлопнулась, и их ряды начали выкашивать пули. Пока в строю оставались офицеры, от атакующих цепей в направлении позиций легионеров в небо регулярно взлетали красные ракеты. Безрезультатно. Отряд, имевший задачу ударить во фланг, пленили еще утром.
Менее чем за полчаса бойни, которую позже историки назовут боем, буры выбили всех офицеры и большую часть сержантов. Но даже при таком раскладе атака продолжалась. Англичане, стреляя на бегу, упорно продвигались вперед. Буры же, с комфортом расположившись в укрытиях, расстреливали наступающие цепи, словно в тире. И если пальба англичан успеха почти не имела, то чуть ли не каждый выстрел буров находил свою жертву. Казалось, что в безветренном воздухе, вместе с клубами стелящегося над землей дыма, застыли надрывные стоны раненых и хриплые вопли сержантов. Под этот жуткий аккомпанемент, щедро приправленный перестуком выстрелов и свист пуль, вместо готового к атаке батальона, передней линии обороны форта достигли лишь разрозненные кучки солдат. Да и тем не повезло.
Стоило только кому-то из уцелевших сержантов, проорать команду: “В штыки!”, как в лицо атакующим, жахнул картечью орудийный залп. Тех, кто уцелел под картечными пулями, накрыли свинцом стрелки из замаскированных ячеек, и отступление превратилось в паническое бегство. Из-за навалившейся на пустыню темноты, преследовать убегающих англичан никто не стал и только благодаря этому до своих позиций добрались шесть десятков измученных бойцов.
Арсенин вместе со своими людьми согласно диспозиции находился левее атакуемого форта, и в отражении английского налета не участвовал, довольствуясь ролью стороннего наблюдателя. По правде говоря, и сам Всеслав, и его подчиненные большей частью были рады, что избежали необходимости принимать участие в побоище, окрещенным с легкой руки Корено: “избиением младенцев”. Имелись некоторые опасения по поводу поведения в бою пополнения, но единственное подобие конфликта в подразделении произошло только, когда поражение англичан стало очевидно, да и там обошлось без его прямого вмешательства.
Двое юных буров, вопреки приказу “стоять на месте”, вознамерились умчаться к форту, но едва они успели вскочить на коней, как пожилой, невзрачного вида бур, ссадил их коротким приказом, дополнив слова оплеухами. И если первый юнец от каких-либо комментариев воздержался, то второй, потирая ушибленное ухо, кивнул в направлении боя.
- Отец! Там же бой! У нас еще есть время помочь нашим братьям и покрыть себя славой!
- Слава, – назидательно произнес старик, тыча в небо пальцем, – это когда один на один. Или один на сто. А это, – бур кивнул в сторону опоясанного пороховым дымом форта. – Это не слава. Это – война.
Юнцы вернулись на место, и пока пальба у стен окончательно не стихла, окопы никто не покинул. И только после того, как Лев угрюмо пробурчав что-то вроде: “пулями пробито днище котелка, маркитантка юная убита”, принялся разводить костер, люди как-то неохотно разошлись по лагерю.
Пока Троцкий, дожидаясь посланного по воду Корено, вскрывал консервные банки, в расположении коммандо объявился посыльный из лагеря русских волонтеров. И хотя вестовому на вид было далеко за тридцать, а на груди отливали серебром две медали, в роте его иначе как “малец” звали только офицеры, да и те по фамилии – Недополз, что вызывало регулярные коллизии. “Приказ передал? Так точно! Кто? Недополз! Как, опять?!! Да нет, этот дополз, просто фамилия такая!”
Всегда бойкий на язык и не дававший кому бы то ни было спуску, легионер почему-то смущенно откашлялся и, сбиваясь со второго на первое, не очень внятно передал Троцкому приглашение “на кулеш”, можно и в компании приятелей, но обязательно с гитарой. Юноша, мгновенно оценив все плюсы похода в гости, заверил названного земляка, что вскорости прибудет и помчался разыскивать друзей.
На ферму, где квартировали русские легионеры, Троцкий, словно король или невеста на выданье, заявился в окружении целой свиты.
Ветераны, уважительно поздоровались с Арсениным, недоверчиво поприветствовали Корено (бо, как черняв и на турка смахивает), настороженно оглядели арсенал Туташхиа и долго трясли руку Льва. Усадив почетного гостя на самое удобное место возле костра, незамедлительно вручили тому фляжку с водкой и тарелку с кашей.
- Ты, Левка, снедай пока, – гулко пробубнил давешний фельдфебель. – А Кирюха нам покудова историю одну доскажет. Тож про наших, про русских. Ежли ты эту байку знаешь, чай не первый день по африкам этим мотаешься, так ежли где лжа какая-нито будет, ты Кирю-то, поправь.
- Ну так вот, – бородатый брюнет с некогда симпатичным, а ныне перечеркнутым поперек сабельным шрамом лицом, продолжил прерванный появлением гостей рассказ, – у того хуторка, что Гарбузом прозывался, нагличан почитай тыща собралась, а наших, дай Бог, чтоб десяток набрался. Однова русским вражья сила не помеха....
- Как-как ты сказал? Гарбузом то селенье называли? – поперхнулся кашей Троцкий. – Может, все же Гарбсдейл?
- Может и так, – покладисто пожал плечами рассказчик. – Я в немецких прозваньях не шибко разбираюсь.
- Ты ж про англичан говорил, а тут вдруг немцы?
- А кто они, как не немцы и есть? – недоуменно дернул плечом Кирюха. – Человечьей, то бишь русской, речи не разумеют, лишь мычат, как немые! Ты, малец, меня не перебивай, а то собьюсь...
- Дык, я вообще рта не раскрывал! – возмущенно вскинулся Недополз. – Как я тя перебью-то?
- Да не об тебе речь, об Левке, – отмахнулся рассказчик. – Хотя да, какой же Лева малец? Мужик! – и вновь вернулся к повествованию.
- А командиром у наших господин Арсеньев был, не то что другим-прочим чета – цельный адмирал! Тока он как про то, что нагличане буров забижают услыхал, враз про моря-окияны позабыл, за волю-вольную драться пошел. И дружину себе подобрал такую, что там каждый, кто не Святогор, тот Илья-Муромец...
