— Через центр нельзя, там все перекрыто. Не слышали в новостях, что случилось час назад?
— Нет, а что произошло?
— Водитель бензовоза врезался в троллейбус, по пути сбив несколько машин.
— Как это могло случиться?
— Скорее всего, заснул за рулем, очевидцы говорят, машину повело резко влево, как будто она потеряла управление. Взрыв был страшной силы… Пожарные машины приехали быстро, но спасать было некого — не уцелел никто, все сгорели живьем… Как теперь опознавать будут, непонятно…
День начинался ужасом и не предвещал ничего хорошего…
Где-то в глубине сознания мелькнуло: несчастные родные погибших, как они это перенесут… И еще — ведь это могло произойти с каждым… и еще одна мысль, третья, но она была уже совсем страшной.
В редакции, кроме Лидьванны, никого больше не было. Секретарша — мужеподобная, грубовато сколоченная, с вечно дымящейся папироской — ну просто бой-баба, на самом деле была человеком тонким, душевным, дипломатичным и безотказным в работе. Она оказалась единственной из сослуживцев, кто вел себя, как обычно, — без утешений, намеков и вопросов с подтекстами. Хоть в этом повезло — не надо с утра напрягаться, чувствуя косые взгляды. Они немного поговорили, обсуждая произошедшее в центре, и Калерия прошла к себе, по пути включив вентилятор.
В другое время она бы с удовольствием занялась талантливым Айдановым, но сейчас сосредоточиться на сложностях жизненных проблем закрепощенной киргизской женщины было непросто — свои собственные не давали покоя…
Она отодвинула рукопись и, положив голову на руки, закрыла глаза. Нужно настроиться на этот вечерний разговор, обдумать, как его повести, на спонтанность надеяться не стоит…
Зазвонил телефон. Взяв трубку, она с трудом узнала голос матери:
— Срочно приезжай… домой, звонил папа… ему звонил дядя, кажется, случилось ужасное…
— С Бобкой?!
— Нет, с Андреем…
Калерия схватила сумку и, сказав секретарше о странном звонке матери, вылетела на улицу. Машину удалось поймать сразу, и, уже сев на заднее сиденье и назвав адрес, она подумала, что не спросила у матери, что же случилось… Неужели?.. Хотя нет, невозможно — по его голосу не было заметно, что он способен на крайность, у них был вполне мирный разговор, они договорились о встрече… А может, он попал в эту ужасную утреннюю аварию?.. Пронеси, Господи, она ведь об этом думала… Нет, только не это!..
А что, если — это? Действительно ли она хотела — такого? Ведь в своих тайных молитвах она просила об этом… Неужели накликала?.. И если это случилось, как она с этим сможет жить?..
В передней пахло валерьянкой, мать, открыв дверь, медленно пошла в гостиную, держась за сердце. Отца не было.
— Что случилось?!
— Пока нет никаких подробностей, жду отца, он уже выехал.
— Да ты можешь сказать, что случилось?!
— А я разве не сказала? Совсем голову потеряла… Дяде позвонили из комитета — Андрею стало плохо на работе, начались боли в животе, он выпил болеутоляющее, но через некоторое время потерял сознание…
— Где он сейчас?
— Вызвали «скорую», и он сейчас в больнице…
— В какой? В Кремлевской?
— Наверное…
— А может, в ЦКБ? Что еще сказал отец?
— Похоже на аппендицит…
— Но это же простая операция…
— Всякое бывает и при такой операции… Даже не знаю, куда звонить, в каком корпусе искать. Отец обещал сообщить сразу, как только ситуация прояснится.
Отец, взмокший и распаренный, появился часа через два и сразу попросил воды. Калерия, обессиленная ожиданием худшего исхода, принесла стакан из кухни. Он залпом выпил воду и, сняв очки, казалось, только сейчас узнал ее.
— Все обошлось, успели помочь — общий перитонит, абсцесс с флегмонозным течением, но до прободения дело не дошло…
— Слава Богу, пронесло, — сказала мать и от радости заплакала.
— Ну, а ты чего молчишь? Не рада? Думала — освободилась?
Нервное напряжение так вымотало ее, что до нее не сразу дошел смысл его слов, а когда она постепенно осознала их, то даже не обиделась — помнила, сколько раз мечтала о чуде… Конечно, отец прав, она действительно хотела освободиться, ненавидела его… она всех завела в тупик, только из-за нее всем плохо, она всем приносит одни несчастья…
— Ты прав, это я во всем виновата, только я, я…
Наступила разрядка, ее как будто вдруг прорвало — захлебываясь слезами, она уже не понимала, что повторяет, нет, выкрикивает одну и ту же фразу. Испуганная мать бросилась к ней со стаканом воды, побледневший отец со своим дежурным — «Тише, что скажут соседи!» — пробовал остановить ее, но она увернулась и, бросившись к двери, начала открывать ее, чтобы куда-то бежать.
— Пустите меня, ненавижу вас… всех… как вы мне все осточертели…
Отец настиг ее у двери и попытался оттащить от нее, еще не понимая, что ему уже не справиться — у нее началась истерика… Ему удалось ненадолго удержать ее — оттолкнув его, она вырвалась, опрокинув этажерку с безделушками и тяжелыми старинными часами. Пытаясь увернуться от падающих предметов, она зацепилась каблуком за край ковра и рухнула навзничь, прямо на успевшие упасть часы…
* * *
Очнувшись, Калерия долго не могла сообразить, где находится. Левая часть головы нестерпимо болела, во рту было сухо, очень хотелось пить, но не было сил даже пошевелиться. У окна сидела молодая девушка в белом халате и читала книгу.
— Где я?..
— В больнице, в отделении хирургии и травматологии. Я сейчас приглашу доктора.
Она вышла и вскоре в палату вошел врач, который спросил ее о самочувствии. На ее вопрос, что произошло, он оптимистическим тоном сказал:
— Будем знакомиться, я — ваш лечащий врач, Петр Павлович Струев. Так как же вы себя чувствуете?
— Доктор, что со мной?..
— Ничего страшного, вы просто упали и потеряли сознание, ударившись о твердый предмет.
— Доктор, скажите правду…
— Я и говорю правду. Ваше очаровательное ушко самортизировало удар, приняв основное на себя, но мы постарались, и ручаюсь — с точки зрения хирургии, все сделано идеально. Шрамик, конечно, останется, но при умелой прическе вообще ничего не будет заметно. Кроме этого, наложили три совсем малюсеньких шва за ухом, с левой стороны. Так что худшее уже позади. А теперь отдыхайте, вам нельзя волноваться, поговорим позже.
— Нет, доктор, пожалуйста, не уходите, не оставляйте меня одну…
— Вы не одна, нас здесь много, и мы скоро начнем, не дадим вам соскучиться — замучим анализами.
— Доктор, я — в полном шоке… не понимаю, что со мной случилось, — в какой-то момент полностью потеряла контроль над собой, видимо, это была истерика…
— Одной заботой меньше — с памятью у вас все в норме.
— Доктор, то, что произошло, — ненормально, это было — как мгновенное помешательство…
— Я говорил с вашими родителями и приблизительно представляю себе ситуацию. Не пугайтесь…
— Доктор, так нормальные люди себя не ведут… была какая-то пелена перед глазами… и еще — ненависть… жуткая ненависть… ко всем — к матери, к отцу, к самой жизни, — она не могла больше говорить, слезы душили ее, мысли путались, щеки горели лихорадочным румянцем.
Не говоря ни слова, врач вышел из палаты и через минуту вернулся с сестрой, которая дала ей что-то выпить.
— Постарайтесь меня услышать, — громко и отчетливо произнес врач. — У вас в данный момент не только физическая травма, но и… скажем, непростое психологическое состояние. Сначала залечим физические болячки, потом подумаем и о других. Всему свое время.
— Этих болячек залечить не удастся. Я не выберусь из этого тупика…
— Вы сейчас сами создаете себе проблему, ведь именно негативные эмоции являются источниками многих болезней.
— Что же мне делать?
— Во-первых, нужно тотчас же, а не когда-то позднее, перестать заклинать себя. Прекратите внушать себе безосновательные, надуманные мысли, будто все безнадежно, нет выхода. Выход есть всегда, как всегда существует и другая крайность — убедить себя можно в чем угодно, включая и то, чего нет.
— Я сорвалась не на пустом месте, я загнала себя — сама, потому что должна принять решение, которое мне не под силу…
— Попадая в больницу — по любому поводу, — нужно всегда помнить: все глобальные мысли, судьбоносные решения, старые проблемы, новые планы должны быть на время забыты или отложены. Все силы надо сосредоточить на желании выбраться отсюда с наименьшими потерями…
— Нет, вам не понять… выбраться — куда?
— Потом и решите. Все, за исключением совсем безнадежных случаев, поддается корректировке — и жизненные обстоятельства, и даже собственный характер, поверьте старику…
