отделаться.
Но однажды Беппо попал на прием к более высокому полицейскому чину. С каменным лицом выслушал тот всю эту историю и холодно сказал:
— Старик безумен. Надо задержать его и проверить. Отведите его в камеру.
В камере Беппо сидел полдня, потом двое полицейских вывели его и посадили в машину. Они повезли его через весь город к большому белому зданию с решетками на окнах. Но это была вовсе не тюрьма, как подумал Беппо в первый момент, а больница для душевнобольных.
Здесь его основательно исследовали. Профессора и сестры были с ним очень вежливы, они не смеялись над ним, не ругали его, они, казалось, даже очень заинтересованы были его историей, потому что без конца просили ее повторить. Но так как они никогда с ним не спорили, Беппо понял, что ему не верят. Бедняга никак не мог взять в толк, чего от него хотят, но выпускать его пока не собирались.
Каждый раз, когда он спрашивал, скоро ли отсюда выйдет, следовал ответ: «Скоро, но пока вы нам нужны. Поймите, исследования еще не окончены. Но дело двигается».
И Беппо который думал, что речь идет о розысках маленькой Мимо, терпеливо ждал.
Ему предоставили койку в огромном зале, где спало много других клиентов. Один раз он проснулся среди ночи и увидел при свете ночника, что кто-то стоит возле его кровати. Сперва он различил точку тлеющей сигары, потом круглую жесткую шляпу и портфель. Он сообразил, что это один из Серых господ. Он сразу замерз, почувствовал холод, дошедший до глубины сердца, и хотел было позвать на помощь.
— Тихо! — произнес в темноте пепельно-серый голос. — Мне поручено сделать вам предложение. Слушайте и отвечайте только тогда, когда я вас попрошу. Надеюсь, вы увидели, сколь далеко распространяется наша власть. Хотите увидеть еще больше — сие зависит от вас. И хотя вы не можете причинить нам никакого вреда тем, что на каждом углу рассказываете про нас эту историю, все же это нам неприятно. Между прочим, вы совершенно правы, предполагая, что ваша маленькая подруга у нас. Но оставьте надежду когда-либо найти ее. Вашими стараниями освободить ее вы нисколько не облегчаете участь бедного ребенка. За каждую вашу попытку, мой дорогой, расплачивается она. Так что впредь хорошенько обдумайте ваши слова и действия.
Серый господин выпустил несколько, колец дыма, с удовлетворением наблюдая за впечатлением, какое произвела его речь на старого Беппо. Тот поверил каждому слову.
Серый господин продолжал:
— Буду краток, мое время дорого, и предложу вам следующее: мы возвратим вам ребенка под одним условием — никогда не говорить никому ни слова о нас и о нашей деятельности. Кроме того, вы должны в качестве выкупа уплатить нам сто тысяч часов сэкономленного времени. О том, как мы вступим во владение этим временем, вам нечего беспокоиться. Это наша забота. Ваша задача заключается только в том, чтобы это время сэкономить. А каким образом это осуществить, это уж ваша забота. Если вы с этим согласны, мы позаботимся о том, чтобы вас в ближайшие же дни выпустили отсюда. Если нет, вы останетесь тут навсегда, а Момо навсегда останется у нас. Обдумайте это. Столь великодушное предложение мы делаем один только раз… Итак?
Беппо два раза судорожно глотнул и прохрипел:
— Согласен.
— Весьма разумно, — удовлетворенно сказал Серый господин. — Итак, помните: полное молчание и сто тысяч часов! Как только мы их получим, маленькая Момо — ваша. Водите себя хорошо, мой милый.
С этими словами он покинул зал. Серый дым, оставшийся после него, еще мерцал в темноте, как матовый блуждающий огонек.
С той ночи Беппо перестал рассказывать свою историю. Когда его спрашивали, почему он рассказывал ее раньше, он только пожимал плечами. Через несколько дней его отправили домой.
Но Беппо пошел не домой, а прямым путем к тому самому большому дому, во дворе которого дворникам выдавали метлы и тачки. Он взял свою метлу, пошел в город и принялся подметать улицы.
Теперь он работал не как раньше — с каждым шагом вздох и с каждым вздохом — взмах метлой, — нет, теперь он работал торопливо, без любви к делу, просто чтобы убить время. Ему было мучительно ясно, что тем самым он предает свои глубочайшие убеждения, более того — всю свою прежнюю жизнь, и внутренний протест против всего этого делал его больным.
Если б это касалось его одного, он лучше умер бы с голоду, чем так поступить. Но речь шла о Момо, которую он должен был выкупить, а сэкономить необходимое для этого время он мог только таким образом.
Он подметал теперь дни и ночи напролет, даже домой не заходил. Когда его одолевала усталость, он просто садился на лавочку или на край сточной канавы и засыпал. Спустя короткое время он опять просыпался и брался за метлу. Так же торопливо, между делом, проглатывал он какую-нибудь еду. К своей хижине возле амфитеатра вообще не возвращался.
Он мел и мел улицы — дни, недели и месяцы. Прошла осень, миновала зима. Беппо подметал.
Наступила весна, потом лето. Беппо это едва заметил: он подметал, чтобы быстрее сэкономить необходимые ему для выкупа Момо сто тысяч часов.
Люди большого города были слишком заняты, чтобы обращать внимание на маленького старичка. Немногие, замечавшие его, когда он, тяжело дыша, взмахивал своей метлой, будто дело шло о его жизни, молча вертели пальцем у виска: тронулся, мол, старик — и спешили дальше. Но для Беппо это не было новостью, и он едва обращал на это внимание. И только когда его вдруг кто-нибудь спрашивал, почему он так спешит, Беппо на мгновение прерывался, боязливо и грустно смотрел на вопрошавшего и прикладывал к губам палец…
Самым трудным оказалось для Серых господ подчинить своим планам детей, которые были друзьями Момо. С тех пор, как она исчезла, дети все еще изредка собирались в старом амфитеатре. Они изобретали там все новые игры. Им вполне хватало несколько старых ящиков и коробок, чтобы совершать замечательные кругосветные путешествия или возводить крепости и замки. Они строили планы и рассказывали друг другу разные истории — короче, они вели себя так, словно Момо все еще среди них.
Впрочем, дети ни минуту не сомневались в том, что Момо вернется. Об этом, правда, никто никогда не говорил, но это подразумевалось само собой. Молчаливое согласие объединяло детей. Момо была с ними, она объединяла их, даже во время своего отсутствия.
И Серые
