Морлок скрылся в ту минуту, когда стало ясно, что бездна не поглотит эльфа.
Манакор Гаронман отправился после похорон в Сонандан, чтобы там принести присягу на верность новой королеве эльфийского народа, Интагейя Сангасойе, Богине Истины и Сути. И прочие эльфы благословили его на это деяние.
Спустя два или три дня после похорон жители Эль‑Хассасина увидели на холме большую процессию странных существ — маленьких, бородатых, в огромных башмаках. Только, вопреки обыкновению, гномы сменили свои яркие наряды на черные плащи с капюшонами.
В дар погибшему эльфийскому королю они принесли самые прекрасные изумруды и хризолиты из своих шахт. Этими камнями они выложили весь могильный холм, наложив заклятие на драгоценности, чтобы их никто не похитил. Однако ни один из жителей Эль‑Хассасина, приносивший свежие цветы на полыхающий зеленым огнем, похожим на пламя Истины, холм, не пострадал от действия этого заклятия, ибо не посмел взять ни одного, даже самого крохотного, камешка.
И от этого шага их удерживал не страх перед колдовством гномов, но уважение и благодарность.
Короли Эль‑Хассасина — Меджадай Кройден и Рорайма Ретимнон, — присутствовавшие на похоронах, вынуждены были удалиться, чтобы подданные не видели их слез. Плачущих королей в этой стране никогда не было и не должно было быть.
А еще через десять дней в Эль‑Хассасин прибыл с неофициальным визитом наместник Хартума — герцог Талламор. Вместе с ним приехали четверо самых известных скульпторов и архитекторов Иманы. В несколько дней они разбили у могильного холма маленький парк. Даже не парк, а всего несколько аллей, вдоль которых сильваны и альсеиды высадили молоденькие дубы. В том месте, где эти аллеи пересекались, был поставлен круглый фонтан, в центре которого на зеленой стеклянной волне смеялся мраморный дельфин. Он не был точной копией того веселого своего собрата из Салмакиды, а выглядел так, как описывал его Рогмо.
Это было самое меньшее, что добрый Банбери Вентоттен мог сделать для своего друга.
* * *
Баяндай и Мадурай спустились вслед за Теконг Бессаром в темное, но сухое и чистое подземелье. Золотой шеид нес факел, освещая себе путь. Конечно, это было вовсе не похоже на него, но сюда Теконг Бессар не пускал слуг — он не настолько доверял им. Скорее наоборот — был уверен, что зрелище, которое предстанет перед их глазами, обязательно сведет их с ума. До какой‑то степени он был прав.
Даже невозмутимые лурды на несколько минут опешили и стояли неподвижно, оглядываясь в полном изумлении.
Золото и камни были здесь повсюду: лежали в сундуках, кучами были насыпаны на мраморном полу, ровными штабелями высились у стен золотые и серебряные слитки. Золотые кувшины были доверху заполнены тяжелыми монетами, драгоценные ларцы из кости и металла были переполнены перстнями, цепями и браслетами. Одних корон и венцов тут было не меньше нескольких сотен.
Тем более странными казались постороннему взгляду два огромных глиняных идола, полностью занимавшие правый дальний угол этого необъятного подземелья.
Лурды несли в руках небольшой сундучок, окованный железом.
— Вот, — сказал шеид, поводя рукой в широком жесте. — Выбирайте. Я настолько благодарен вам, что решил предоставить вам право самим взять свою плату. И, как оговорили, — то, что придется по душе.
Действительно, договариваясь с Баяндаем три недели назад, Теконг Бессар пообещал уплатить за услуги лурдов полный сундук драгоценностей из своей казны на их усмотрение и, сверх того, недрагоценную вещь — буде она попадется на глаза Баяндаю, — давно и безуспешно разыскиваемую его народом.
Спутники Золотого шеида уже окончательно взяли себя в руки и теперь деловито сгребали в сундук золотые монеты из первого попавшегося кувшина. Теконг Бессар с удивлением отметил, что их руки вовсе не трясутся от жадности, как было бы с любым попавшим в это сказочное место. Нет, все‑таки лурды — люди особого толка. Они даже не стали разглядывать все остальное, удовольствовавшись тем, что первым попалось на глаза. Когда их сундучок был наполнен доверху, Мадурай запер его и обратился к Золотому шеиду:
— Мы нашли оговоренное, но не знаем, отдашь ли ты нам эти вещи.
— Что же это? — спросил шеид, про себя приготовившись соглашаться без раздумий. Он высоко оценил услугу, оказанную ему лурдами. И реально смотрел на вещи: если он сейчас нарушит соглашение, то от Тиладуматти в течение суток не останется камня на камне — он уже видел, что произошло с унгараттами, и вовсе не хотел разделить их горькую судьбу.
— Вон те идолы, — указал Мадурай на две бесформенные груды, теряющиеся в темноте. — Они когда‑то были вывезены с Варда твоими подданными; это домашние божества наших предков — мы их любим и хотели бы забрать с собой. Здесь им все равно не находится дела.
Теконг Бессар весьма удивился. Сколько он себя помнил, идолы стояли в углу. Он когда‑то пытался расковырять одного из них, чтобы узнать, что там, под слоем глины, но отец запретил ему это делать, сказав, что если это изображения каких‑то неведомых духов, то они вполне могут обидеться на такое неуважительное отношение. Сняли их с какого‑то из разбившихся о рифы и затонувших в море Сейбо кораблей. Из соображений безопасности — проще говоря, на всякий случай — спрятали в царской сокровищнице. Во всяком случае так объяснял их происхождение отец Теконг Бессара. А как оно было на самом деле, знали, пожалуй, только сами идолы. Ценности в них было ни на грош, а если и была, то шеид о ней не подозревал. И поскольку был человеком разумным, то сразу согласился на просьбу лурдов, не задавая глупых вопросов о том, что делали их домашние божества на Варде — то есть весьма далеко от пылающего Гобира.
— Берите, конечно берите. Если хотите чего‑то еще, то я буду рад исполнить вашу просьбу.
— Спасибо, шеид, — ответил Баяндай. — Но сверх уговора нам ничего не нужно. Мы же дали тебе слово.
Теконг Бессар с любопытством следил, как эти диковинные люди станут выносить из подземелья золото и идолов — ведь и то и другое весило немало. Скорее всего человек десять нужно было для того, чтобы справиться с этой тяжестью. Но братья долго не мешкали. Один подхватил полный сундук золотых монет, а второй поднял на плечи обе глиняные фигуры.
Теконг‑Бессар точно знал, что внутри они отнюдь не полые.
Так лурды еще раз удивили его — уже на прощание. Вечером того же дня корабль лурдов отчалил от пристани. Прощаясь, Баяндай пообещал шеиду, что будет продолжать следить за тем, как развиваются события на Имане. И непременно придет на помощь, если Теконг Бессару потребуются его услуги. О цене они договорятся потом.
Когда берега Тиладуматти скрылись за горизонтом, Мадурай и Баяндай зашли в просторную каюту, которую занимали вдвоем. Правда, теперь в этом помещении было тесно, потому что большую часть места занимали два огромных глиняных идола.
Теконг Бессар весьма удивился бы, если бы знал, что братья как по команде подняли тяжелые топоры и с размаха вонзили их в глину. Когда первый слой был полностью сбит, под ним обнаружилось дерево. Его постигла та же судьба. В деревянных саркофагах, изрубленных в щепки, лурды нашли металлические сосуды, повторяющие форму больших изображений. С сосудами братья обращались гораздо более осторожно и вскрыли их только полчаса спустя.
В этот миг каждый из них стал обладателем украшения — подвески из зеленого золота. Той самой платы, которую отдал Теконг Бессар за победу над унгараттами.
В памятном сражении под Маягуаной было убито полторы сотни лурдов и несколько тысяч рыцарей ордена унгараттов.
Несколько тысяч душ — вот цена, которую Баяндай и Мадурай заплатили за талисманы Джаганнатхи.
* * *
Магнус и Астерион выглядели настоящими заговорщиками. Каэ только диву давалась, как они умудрились спеться за столь короткое время. Молодой чародей и прекрасный Бог Ветров проводили вместе все свободное время, а это значит — почти целый день плюс изрядный кусок того времени, когда приличные люди предпочитают отдыхать.
С другой стороны, как откомментировал эти события Номмо, приличными людьми тут и не пахло. Магнус только пожал плечами в ответ на эту реплику — по идее полагалось бы оскорбиться, но ведь Хозяин Лесного Огня ничего предосудительного и не сказал, всего лишь чистую правду.
Смерть Рогмо потрясла всех обитателей Салмакиды.
Каэтана не выходила из своих покоев несколько дней и никого к себе не впускала, за исключением Тиермеса, который старался не оставлять ее ни на час; а когда показалась на глаза друзьям, те только охнули. Похожая на скелет, изможденная, с черными кругами под глазами, она силилась выглядеть веселой. Она так и не уронила ни единой слезинки, и Нингишзида в один голос с остальными врачевателями душ твердил, что горькие слезы облегчили бы нестерпимые муки и унесли с собой большую часть боли. Однако никто в мире не мог заставить Каэтану заплакать. Мост тоже не пускал ее, и потому даже в запредельности не могла она найти избавления от своих страданий. Остальные выглядели не лучше: особенно альв, Куланн и молодой чародей, более других любившие полуэльфа. Маленький Номмо, с потускневшим взглядом и свалявшейся шерсткой, не мог найти себе занятия и все время застывал, задумавшись, в неудобной позе, пока его не окликали. Магнус тоже скорбел, однако все время продолжал работать.
