Семеро хранителей дошли до того места, где из воды поднимался высокий резной столб с полустертыми, разбитыми ветрами, временем и непогодой узорами.
— Это здесь, — сказал Декла.
Странным образом, именно он принимал решения и отдавал приказания, и даже Шуллат и морлок не выражали недовольства.
Проклятый эльф подошел к самому краю обрыва, воздел руки к мутному ночному небу и произнес несколько слов — тихих и неясных, слетевших с его губ, словно сухие, рассыпающиеся листья. Повинуясь этим словам, река ожила. Она остановилась в своем движении, вздыбилась, как замурованный в каменном мешке великан, затем уперлась в каменную насыпь, преграждавшую путь в соседнее ущелье, и напрягла свои невероятные силы. Раздался жуткий хруст и грохот разметанных камней, вода вскипела, забурлила, и на ее поверхности возникли пенные буруны и воронки. В них было втянуто все, что оказалось к тому времени в реке: бревна, ветки, листья, несколько рыбацких лодчонок, сорванных с причала, исчезло в водовороте и несколько вязанок соломы, — похоже, выше по течению смыло хибарку. Со стоном и ревом устремилась река по новому руслу.
А старое ложе опустело.
Неслышно шагали семеро по мокрым, скользким от ила и многовековых донных наслоений камням, переступали через спутанные клубки водорослей, бесформенных и потерявших цвет, только ракушки хрустели под их ногами да билась испуганная рыба, застрявшая между гнилых коряг. Но странники не смотрели на все чудеса подводного мира, в одночасье открывшиеся их взору. Они шли к высокому столбу, который теперь полностью был виден. На две трети столб был покрыт водорослями и ракушками, как дерево мхом. Дойдя до его подножия, Шуллат ударил своим посохом в самое основание, и зашевелилась каменная насыпь, что удерживала столб в вертикальном состоянии, задвигалась. Огромные валуны и булыжники поменьше сами, торопясь, расползались прочь от этого места. Наконец столб зашатался и рухнул, расколовшись при падении на несколько частей. А под ним открылась усыпальница, в которой стояли на гранитных постаментах два гроба, вытесанных из цельных кусков мрамора. На крышке одного из них с высочайшим искусством был выполнен барельеф, изображавший воина в рогатом шлеме, на другом — женщину неописуемой красоты, с раскосыми глазами и длинными волосами до пят.
Все так же, молча, Баяндай и Мадурай подошли к ним и легко сдвинули их с мест. Под мраморными неподъемными гробами в гранитных постаментах обнаружились два идеально одинаковых углубления‑близнеца. Лурды одновременно погрузили в эти углубления руки по локоть и вытащили оттуда украшения из зеленого золота. Затем бережно положили добытые только что талисманы Джаганнатхи на изображения тех, кто охранял их даже после своей смерти. Баяндай поместил талисман на изображение нагрудного панциря воина, а Мадурай легко прикоснулся ладонью к точеной шее женщины. И, отнимая руку, провел по ней длинным, ласкающим движением.
Затем семеро встали в круг и одновременно заговорили, обращаясь к повелителю Мелькарту. Чем напряженнее становились их голоса, тем сильнее светились их собственные талисманы, а также два, найденные в древней могиле. И свет девяти золотых украшений произвел диковинные преображения с покойниками, умершими в незапамятные времена.
Мраморные гробы лопнули, словно под давлением незримой, но ужасающей силы, а полуистлевшие скелеты стали обрастать плотью. Происходило это невероятно быстро: еще кипела и рычала река, изгнанная с привычного места, еще рушились и с грохотом увлекались прочь водным потоком последние остатки насыпи, еще не успела уснуть рыба, оставленная коварной водой в опустевшем внезапно ложе, а двое статных людей уже поднялись из своих каменных усыпальниц, судорожно сжимая в руках вновь обретенные талисманы.
Только семь существ на всем Арнемвенде знали, что в мир вернулся один из величайших магов и воинов — Эр‑Соготох и его прекрасная дочь Жемина, прославившаяся в веках жестокостью и коварством.
* * *
Зу‑Л‑Карнайну не спалось. Спальня казалась ему душной и жаркой, постель — слишком пышной, простыни — несвежими и жесткими, подушка — туго набитой, твердой и неудобной. Он ворочался с боку на бок до тех пор, пока не запутался в шелковом покрывале и не порвал его в приступе внезапного раздражения. Тогда император подумал, что пытаться заснуть бесполезно и гораздо уместнее будет немного поработать, чтобы занять себя. Приняв это решение, аита сразу повеселел. Он соскочил со своего широкого ложа, на котором вполне могли разместиться заодно и все его телохранители, набросил на себя льняные одежды — тончайшие и прохладные — и вышел из опочивальни.
Из‑под дверей его кабинета пробивалась тонкая полоска света.
Зу‑Л‑Карнайн прислушался: из‑за дверей доносился гулкий, хриплый кашель. Похоже, Агатияр неудачно хлебнул вина.
— Это я, — сказал император, заходя в комнату, чтобы не испугать старика. — Постучать по спине?
— Да, — закивал визирь. — Вот так, спасибо. — Он откашлялся и спросил тревожно:
— Это я разбудил тебя, мальчик мой?
— Нет, нет. Мне самому сон не идет. Вот, решил посидеть за бумагами, пользуясь твоим советом. Что у нас случилось новенького?
— Много, Зу. И это еще печальнее, чем прежде.
— Перестань, Агатияр. Дела обстоят все печальнее и печальнее, хуже, чем на кладбище, а ты клонишь к тому, что дальше будет горше, — так не бывает…
— Да не допустят боги, чтобы было так плохо, как бывает, — искренне испугался Агатияр. — Да ты сам почитай, все равно я бы завтра тебя нагрузил этими проблемами.
— Расскажи лучше ты, самое основное.
— Все основное, — понурился визирь. — Начну по порядку, то есть по степени важности.
— Самое плохое на десерт? — весело спросил император.
— Именно. Чтобы ты был внутренне готов. Итак, в Тевере мы имеем новую вспышку фанатизма и ереси…
— Ну, имеем, положим, не мы, а князь Маасейк, — попытался было пошутить Зу‑Л‑Карнайн, но осекся под суровым взглядом старого наставника. — Продолжай, Агатияр. Я прекрасно понимаю, что нас это вплотную задевает. Интересно, когда я начну чувствовать себя безраздельным владыкой и обладателем неограниченной власти даже в твоем присутствии?
— Никогда, — коротко ответил Агатияр.
— Я так и думал. Продолжай.
— Князь Маасейк отправил нескольких адептов Безымянного на виселицу, последователи в отместку сожгли два храма: храм Джоу Лахатала и храм Арескои. А поскольку боги никак их не покарали, то объявили народу, что Новые повелители Арнемвенда, равно как и Древние, давно мертвы. А если не мертвы, то равнодушны к людским проблемам. Маасейк ввел войска в одну из взбунтовавшихся провинций и расправился с еретиками. У него уже не было другого выхода — они начали детей приносить в жертву. Тогда последователи Безымянного осадили Шох, затем нашли предателя, который открыл им городские ворота. Результат ужасает: ни один человек не спасся в кровавой бойне, которую они учинили во славу Безымянного. И даже имя ему наконец дали… Догадываешься?
— Да, — глухо ответил аита.
— Теперь в Тевере кипит гражданская война. Князь Маасейк в ужасе: ты же его знаешь, он человек довольно мягкий, и ему претит сама мысль — убивать своих собственных подданных.
— Он не хочет обратиться за помощью к Лахаталу или…
— Нельзя, мальчик мой. Просто будет больше крови и слез.
— Может, люди уверуют в старых богов?
— Если бы все было так просто. Люди одурманены. Близится тот самый конец света, который предсказывали еще Олорун и его жрецы. Нет, Зу. Нельзя сталкивать людей и бессмертных. Это дело правителя и его народа. Хотя не хотел бы я оказаться теперь на месте Маасейка.
— Дальше что?
— Дальше, дальше… — забормотал Агатияр, шелестя многочисленными пергаментами, свитками, бумагами и табличками. — Мы оказались на его месте — Джералан восстал.
— Это не новость.
— Не новость — мятеж Альбин‑хана. А восстание северных провинций — печальная, но новость. Правда, не неожиданность. Хентей прислал гонца сегодня ночью, когда ты удалился ко сну. Он хорошо поработал, принял все возможные меры, мальчиком можно гордиться. Пока Альбин‑хан не призывает народ поклоняться чужому богу, все не так страшно. Я уже отправил известие в Сонандан: в нашем случае можно просить помощи у богов. Пусть они этим займутся. Тем более что мятеж Альбин‑хана угрожает безопасности Сонандана. Думаю, что Желтоглазая Смерть в компании с Победителем Гандарвы или Вечным Воином отрезвляюще подействует на многие горячие головы.
— Что бы я без тебя делал? — искренне спросил император.
— То же самое. Только разговаривал бы сам с собой. А так есть с кем душу отвести. И это действительно преимущество.
— А что мы будем делать?
— Мы будем делать вид, что ничего не знаем. Пока. Зачем играть роль угнетателей и захватчиков, искореняющих естественное стремление завоеванного народа обрести свободу, и независимость?
