будто живыми кажутся. Точно шевелятся они, точно смотрят со стен в середину палат, где расположился вольготно, не стеснённый ничем, большой круглый стол, срубленный из вековых дубов, весь дивными узорами расписанный. Вкруг стола выстроились, точно воины пред воеводой, добротные стулья с высокими, резными, богато украшенными спинками. Восемь было тех стульев, и семь из них нынче пустовали, видно, уже давно. На восьмом же сидел, подперев руками голову, звавшийся Бояном старец в рубахе с обережной вышивкой. Годы выбелили, точно солнце холст, его волосы и бороду, лицо избороздили морщины, да и тяжесть прожитого гнула некогда молодое и статное тело, а кости ныли к непогоде, но, несмотря на это, всё ещё был старик бодр и силён. Старческая немощь не завладела им, а зоркие карие глаза и сейчас могли дать фору молодым. Стоило Бояну только глянуть из-под кустистых бровей да усмехнуться лукаво, как все, кто видел его, понимали – крепок ещё разумом мудрый старик да и силы духа ему не занимать.
Уголёк с алой искоркой отломился от кончика лучины в светце, упал в стоящую под светцом чашу. Зашипела вода в чаше, и в гулкой тишине чертога этот слабый звук прозвучал сильнее громовых раскатов. Вздрогнул Боян, точно очнулся ото сна. Раскрыл лежавшую перед ним на столе большую старинную книгу в потемневшем кожаном переплёте, осторожно пролистнул исписанные ветхие страницы, нашёл нужный наговор, вздохнул глубоко и завёл ворожбу. Вспыхнуло под сильными, не тронутыми старостью руками голубое пламя, завертелись полупрозрачные лазоревые языки, всё быстрее, быстрее и быстрее… Миг – и вкруг Бояна завился смерчем холодный синеватый огонь. А после закрутился и весь чертог, замелькали старинные картины, сделались глубже, ярче, реальнее…
А когда утихло всё, Боян уж был в чертоге не один. Явились к нему те, кто на картинах был изображён, – только выглядели они теперь совсем по-иному.
Черноволосая да черноглазая девица, что шла по терновому мосту, превратилась в сгорбленную, морщинистую, жуткого вида старуху – Бабу Ягу. Три брата-богатыря, три добрых молодца уж больше не имели человеческого облика – слились они в огромного трёхголового Змея Горыныча. Полыхнул огнём Змей, заскрипела чешуя по каменным полам, заиграла в неверном свете лучины. Вслед за Змеем явился Леший, повелитель всех на свете лесов и рощ, – и не узнать в нём теперь могучего воина, что изображён на картине в лесной чаще. Потемнел он лицом да руками, и не кожа уже на нём, а кора древесная да мох лесной. Тот, кто был когда-то златовласым рыбаком, давно стал старше, солиднее, мужественнее. Ещё в незапамятные времена сделался он Водяным, владыкой всех вод на земле, и больших, и малых, и теперь ступил в зал величаво и плавно, с поистине царским достоинством. Последним явился огненноглазый старик – Кощей Бессмертный. Единственный из всех собравшихся, он и в чертоге был похож на свой портрет, разве что отощал пуще прежнего да взгляд ещё больше ожесточился.
И лишь одна из приглашённых Бояном гостей не появилась в чертоге – не было среди них Василисы. Только картина и напоминала о ней, где стояла красавица, потупив глаза долу. Краска на левой её щеке слегка облупилась, а кокошник пересекла толстая трещина.
Сказитель Боян окинул собравшихся быстрым взглядом. Голос его гулко прогремел под сводами чертога:
– Гой еси, Соратники!
Новоприбывшие застучали тяжёлыми стульями, рассаживаясь вкруг стола, зашумели, вразнобой отвечая на приветствие. Дождавшись, пока все устроятся, сказитель осведомился:
– А где ж Василиса? Что ж не явилась, не откликнулась на зов?
По чертогу прокатился тихий ропот. Обменялись взглядами Соратники, кто-то вздохнул, кто-то хмыкнул, кто-то плечами пожал. Наконец, Водяной отозвался густым басом:
– Нам, Боян, как и тебе, то неведомо.
– Уж сколько времени Василисы не видно, не слышно, – с неприятной усмешкой проговорил Кощей. Голос у него был весьма неблагозвучный, тонкий, скрипучий, будто надтреснутый. – Схоронилась где-то. Не иначе, вновь что-то затеяла. Всей Прави известно, что хитра она да изворотлива, что твоя лиса. А уж расчётлива как!.. Никогда своего не упустит…
– Мы что, собрались здесь о Василисе толковать? – резко оборвала его Яга и скорчила недовольную гримасу, ещё больше обезобразившую её и без того уродливое лицо.
Кощей взглянул на неё мельком, ухмыльнулся и закончил, будто издеваясь:
– И вот ведь что диво – пропала Василиса в ту же пору, что и Повелитель. Как исчез Перун после битвы с чудищем, так и о Василисе не стало ни слуху ни духу. К чему бы это?
– Замолчи, Кощей! – прикрикнул на него Леший и даже рукой взмахнул, будто готов уж был ударить своего Соратника. – Яга дело говорит. Не для того нас Боян сюда позвал, чтоб мы друг другу кости мыли да старые обиды поминали. Есть нынче заботы и поважнее.
– Это верно, – закивали согласно все три головы Змея Горыныча и заговорили наперебой:
– Дел важных нынче немало. Вот-вот на царство наше, Тридевятое, враги нападут, пёсьеглавцы поганые… Да и другие царства Прави в не меньшей опасности… Так что тут уж и впрямь не до старых обид, – вставай плечом к плечу да выходи все дружно на битву с ворогом.
– И откуда только они взялись на нашу голову, эти Монстры! – в сердцах воскликнула Яга, всплеснув руками. Как-то совсем не вязалось это женственное, почти девичье, грациозное движение с жутковатым её обликом. – Сколько лет жили мы не тужили – и вдруг такая напасть! Ты, Боян, мудрый, знаешь всё на свете, – может, хоть у тебя есть на то ответ?
– Откуда взялись Монстры – дело известное… – без особой охоты откликнулся Боян, который доселе молчал и только внимательно глядел на Соратников, переводя взгляд с одного на другого, словно искал что-то в их лицах и никак не мог найти. – Люди их придумали. Как, почитай, и всех прочих обитателей Прави.
После этих слов Водяной с сомнением покачал головой:
– Так оно да не так… Чует моё сердце – неладно что-то с этими пёсьеглавцами. Сколько веков мир стоит – столько люди всяких чудищ придумывают. Взять хоть того же Горыныча, – он повернулся к Змею и добродушно хохотнул, – не обижайтесь, братцы, это я не со зла, а так, для примера. Однако ж, никогда такого не было, чтоб чудища собственное царство основали да ещё взяли такую силу!
– И не говори! – согласились, снова хором и, похоже, нимало не обидевшись, головы Змея Горыныча. – Виданное ли это дело, чтобы царства в Прави на соседей нападали! Совсем распоясались пёсьеглавцы, стыд потеряли! Никаких законов признавать не хотят! Так и бороздят небеса над Правью на своих островах
