вернуться.
Так что не спеши устраивать мне выговор.
— Надеюсь, под возвращением ты подразумеваешь не то, что было до больницы? — словно
бы равнодушно спрашивает он.
— Ч-что? — Смотрю на него во все глаза. Никак не могу понять, о чем речь.
— Я знал тебя как человека, который никогда не ставит личную жизнь выше карьеры. Но
последние полгода ты упорно доказывала мне обратное. До начала семестра советую тебе
подумать о приоритетах.
— Если ты хочешь, чтобы я жила твоими убеждениями, то, уверяю тебя, этого не будет
никогда!
— Нет, я хочу чтобы ты жила своими! — рявкает он, от напускного спокойствия и следа не
остается. Ребекка Йол делает шаг назад, словно пытаясь спрятаться. Еще одна зашуганная
Картером студентка. — А не теми, которые навязывают тебе родители, Керри, Клегги и прочие
личности, повернутые на семейных ценностях!
И тут я понимаю, в чем причина его психоза. Да, может, я не очень-то интересовалась
делами Бабочек — расслабилась, одним словом, — но здесь со мной трое детей. Аж трое детей.
Картер же не в состоянии выносить и одного…
— Должно быть, тебе жить не дает мысль, что люди размножаются не через пробирку, —
говорю я и решительно двигаю на него коляску. — С дороги!
Фыркает, но отступает. Ребекка Йол, однако, ухитряется замешкаться, и едва успевает
отскочить в сторону. Я даже смотреть на нее не хочу. Я в бешенстве…
Не могу вспомнить когда в последний раз каталась на каруселях. Этот день — праздник
детства и веселья, но мне совсем не радостно, хотя возвращаемся в Ньюкасл мы все
растрепанные и с четырьмя порциями попкорна. Все как положено. Керри и Лайонела не будет
до утра, а потому мы заваливаемся смотреть мультики. Я, кстати, все еще их люблю, но не могу
не радоваться, что в комнате темно, потому что попкорн от слез становится все более соленым.
Марион и Кики умотались и засыпают мгновенно, Джулиан старается держаться, но к середине
видео тоже начинает клевать носом. Старшеньких я укладываю спать прямо в гостиной на
диване (не подниму их по лестнице наверх, а будить не хочется). Только Кики уношу в
спальню.
А затем делаю то, что должна — иду в свою комнату и ищу среди сваленных в угол сумок
ноутбук. Он кажется чужим. Я слишком долго его не трогала. Будто это он виноват в моих
проблемах… Открываю его и нажимаю кнопку питания. Мгновение ничего не происходит, он
отзывается неохотно, чувствует мое настроение. За окном загорается рассвет, а я все еще сижу
перед ним и смотрю на рабочий стол. На картинку, на ярлычки программ… Картер знал, что
делает. Как можно выбрать между работой и семьей, если со вторым у тебя отношения по
жизни не складываются? Это же не один из двух, а один из одного… Но кое в чем Шон прав: я
так старалась убежать от него, что наделала глупостей и потеряла целых полгода. Теперь я
понимаю, что Картер не медлил с проектами для Бабочек, он мне попросту их не доверял. Это
очень задевает.
Я сама не знаю, как и когда заснула, но будит меня невероятный грохот… Выскакиваю из
комнаты, вбегаю на кухню и вижу, что голодные Джулиан и Марион пытались приготовить еду
себе и младшей сестренке, но потерпели сокрушительное фиаско. Почему сами? Ну, они ведь
знают, что я болею и устаю, поэтому решили не будить. Пытались достать хлопья, и почти
получилось, вот только коробка стояла высоко, и вместе с хлопьями вниз свалились
панировочные сухари и заранее приготовленные тарелки… Кики плачет, Марион спешно
собирает сухари в ладошки, а Джулиан пытается оправдаться. Но разобраться с дурдомом я не
успеваю, так как на кухне появляются Керри и Лайонел. Думаю, вид у меня не менее
виноватый, нежели у малышей...
— А ты говорила, что ей можно доверить наших детей, — говорит Лайонел, поворачиваясь
к Керри.
И хотя понятно, что это шутка, хотя я уверена, что он ничего плохого в виду не имел, меня
вдруг прошибает понимание того, что он только что сказал. Это ИХ дети. Это ИХ жизнь. Я
могу приехать и погостить, но это все равно что смотреть в окошко. Я здесь чужая, всегда была
и буду. И я понятия не имею о том, что такое жить в семье и как справляться с детьми. Может,
когда-то что-то и знала, но забыла. Давно. В тот самый день, когда мои родители сели в такси
до аэропорта Кингсфорда Смита, а я осталась в Сиднее с Шоном. И это определенно один из
одного, не может быть иного варианта…
— Я возвращаюсь в Сидней, — говорю я самой себе. Очень тихо. Керри хмурится и
переспрашивает, что я сказала. — Я возвращаюсь в Сидней, — повторяю я громче.
Глава 9. Точка бифуркации
Шесть лет назад
Свадьба Керри должна была состояться в Сиднее, но многое пришлось организовывать в
Ньюкасле, и мы туда мотались раз в неделю как минимум. Разумеется, это не прошло
бесследно. На проект катастрофически не хватало времени, и домик на окраине Сиднея начали
сотрясать скандалы. У Картера одно лишь упоминание словосочетания «личная жизнь»
вызывает зуд в одном месте. Кажется, его раздражает все, что имеет отношение к смеху,
веселью и счастью. Свадьбы, помолвки, дни рождения, крестины — все! Например, Керри
прислала ему приглашение, но Шон его даже не вскрыл.
Конечно, это не странно, но черт его дери! Она моя лучшая подруга. А с Картером мы как
бы были вместе уже почти полтора года, не могла же она полностью проигнорировать эти
отношения! И все же в результате приглашение сиротливо лежало на тумбочке и собирало
пыль, но ни один из нас даже не сделал попытки до него дотронуться. Ах, Керри, зря ты это
затеяла!
В нашей летней сессии экзамен Картера шел по счету третьим. И до него все было на редкость
благополучно, но Шон есть Шон, он же сволочь! И, решив подстраховаться (читай,
перестраховаться), я сделала глупость: попыталась ответить ему парочку билетов. Устроила все
по протоколу — усадила на диван и заставила слушать. Но просидел Картер очень недолго.
Блин, как же мы друг на друга орали, доказывая кто, почему и в чем не прав… До хрипоты, до
битой посуды. О да, мне оказалось проще грохнуть об пол любимую чашку Шона, чем
признать, что этот напыщенный индюк прав. А на Картера мой ребяческий поступок произвел
поистине неизгладимое впечатление. Он не дурак — хотя иногда, конечно, так не кажется — и
знает, что в фильмах посуду бьют истеричные женушки. Боже. В итоге диспут вылился в
бытовой скандал по поводу фривольного поведения в чужом доме, превышения полномочий
кроткой подстилки (я кроткая? Ха-ха, после битой-то посуды!) и прочих прелестей мужского
шовинизма. Я ему указала на то, что женщины нынче существа эмансипированные и
подстилками нас называть — сексизм. Он мне — на то, что я живу в его доме в обмен на секс, и
таким образом ни о какой эмансипации и речи быть не может… Мы так разошлись, что даже
примирения в духе мистера и миссис Смит не случилось. А наутро болела голова. По крайней
мере, у меня. Короче, хорошо, что выяснили все не в аудитории, а наедине. Но экзамена я
начала справедливо побаиваться.
К началу великого действа я буквально молилась, чтобы он для ускорения процесса взял
помощника. Нет, серьезно, не потому что мне бы «нарисовали» баллы, просто к собственной
«подстилке» у некоторых требования слишком завышенные. Этот предмет мебели, видите ли,
должен еще и за науку рассуждать на досуге, причем грамотно, обоснованно и спасайся кто
может, если в философских материях запутается! Прошу заметить, к обычным студентам наш
великий и ужасный куда более снисходителен.
Однако, чуда, как это всегда бывает, не случилось. Не чудный нынче, видно, сезон! Иными
словами, Картер пришел один. За ним в аудиторию прошмыгнул его новоприобретенный
хвостик в лице Хелен. Клянусь, я едва порог переступила, а эта мерзавка уже сидит перед его
столом на первой парте. И, вроде, что тебе, Конелл, жаловаться? Занимай любое другое место,
но нет же. Я разозлилась так, что в глазах потемнело. Это было мое место! Каждый экзамен я
сидела перед самым носом у Шона, а теперь она… Вот ведь мелкая пакостница! Отчего-то мне
вдруг живо представилось, как Картер заваливается с этой стервой на свадьбу моей Керри. Не
знаю, откуда это взялось, но, думаю, от злости я аж пятнами покрылась! Стало очень душно и
жарко.
Однако, что радостно, Хелен, может и выскочка, но по жизни не менее неувязанная, нежели
я. Короче, как только речь зашла о том, кто первый пойдет за билетом, она начала уползать под