это он и вернулся сюда. Поля как раз выдохлись, дестабилизирующий фон спал до приемлемых значений, и тёмные фигуры перестали возрождаться и погибать. Остался лишь один Вечный, потому что больше не требовалось.
Он пронизывал бедного Рами, которого существа защитили от всех атак Танелорна и сохраняли изо всех сил. И человек знал, почему: он уже начинал понимать странную логику Вечных. Ведь Рами был его друг. Прямая связь с Одиссеем, которого они называли ключом, и который владел Истоком.
Вечный реял в космосе, держа расслоённого та’эрона за гранью бытия. Он обманул всю вселенную, которая посчитала, что Рами больше нет, и переписалась заново, без него. Но Рами ещё существовал, хотя уже не был жив в привычном смысле этого слова. Он не был физическим, только сгустком разбитого на слои и полосы смысла, но его личность ещё держалась за последние искры себя. Потому что Вечный не позволял ему соскользнуть в окончательный распад и раствориться бесследно в пустоте.
– Знаю, ты здесь, – сказал он пронизывающим голосом, отдавшимся у человека внутри. – Ты рядом. Отдай Исток, и получи своего друга. Сохрани свой мир.
Одиссей приблизился к Рами, убрал бесполезные защитные поля кроме самого тонкого, и коснулся щеки друга. Но там не было ничего материального, лишь бледная тень в одиночестве космоса, лишь замирающее эхо живого существа.
– Рами, – позвал человек печально, и, в отличие от пустотелых пришельцев, та’эрон его услышал и увидел.
– Оди, – слабо прошептал он. – Эти создания так необычны… Их сложно описать. Они делают страшные вещи… Но ты вернулся за мной…
– Послушай меня, Рами, пожалуйста, я должен объяснить. Чтобы не сойти с ума. Чтобы не сделать что-то непоправимое, – живой глаз Аксиома блестел, а чёрный был мёртвым. – Это моя вина. Это я пробудил Вечных. У меня в глазу великий артефакт космоса, наследие древней вымершей расы. Он предвидит вероятности будущего. Я чувствовал, что не должен использовать это могущество… но не сумел сдержаться, ради Танелорна. Я обращался к глазу снова и снова, чтобы разрешить кризис или найти ответ на важный вопрос. Десятки раз за последние годы. Благодаря чтению вероятностей мы преодолели все кризисы, включая те, про которые ты так и не узнал. Но я думаю, поэтому и пришли эти существа. Они ищут и уничтожают наследие сайн уже два миллиона лет. Наверное, используя глаз, я дестабилизировал ход вероятностей… и этим привлёк Вечных.
Та’эрон смотрел на него широко раскрытыми глазами, спокойно и доверчиво.
– Хорошо, что ты признал это, Оди, – тихонько сказал он. – Теперь ты сможешь найти, как исправить…
– В этом и дело… – голос человека сорвался, слезы поползли по щекам. – Это уже не исправить. Если я отдам Вечным глаз сайн, произойдёт нечто ужасное. Не знаю, что, но сайны хотели предотвратить и ради этого пожертвовали всей своей расой. А если я не отдам глаз, Вечные сотрут Танелорн. Я думаю, они могут стирать. Бесследно и безвозвратно убирать кого угодно из ткани мироздания.
– Тогда отдай им глаз, – прошептал та’эрон едва слышно, из последних сил. – И наш Танелорн будет спасён.
Его измученное лицо освещала бледная улыбка.
Ответить беззащитному, прекрасному Рами, который так хотел существовать и так беззаветно верил в добро, в своего мудрого и гениального друга, вместе с которым они создали и воплотили лучший из миров – было самым страшным и сокрушительным, что Одиссею пришлось сделать за все свои жизни.
Говорят, что настоящее горе одинаково, нет горя больше или меньше – но это не так. Просто не всем в жизни выпадает испытать настоящее горе. Быть жестоко убитым в одиннадцать лет; быть квинтэссенсией зла в двадцать; отдавать всю душу страданию, очищаясь и рождая аспару; застрелить возлюбленную и не суметь её воскресить; пережить и похоронить любовь всей жизни; держать в руках старика-сына, разочарованного в тебе, и чувствовать его последний вдох; оплакивать умирающую дочь и не иметь возможности быть с ней рядом… не шло ни в какое сравнение с тем, что человек в мятом свитере испытал сейчас.
Всё это было даже не на горизонте.
– Нет, Рами, – выговорил Одиссей изо всех сил, и его сердце омертвело. – Я выбираю сайн.
Он отнял руку от задыхающихся, оборванных нитей призрака, висящего в пустоте, лицо которого стало невыразимо печальным.
– Рами… Прости меня…
Вечный издал негодующий, яростный вой, взмахнул руками, и то последнее, что осталось от друга, доверившего Одиссею Танелорн, распалось и стёрлось.
– Создатель мира ведёт к миру, – жадно пробормотал Вечный, мотая золотой головой. – Мир ведёт к ключу. Незримый. Недосягаемый. Стирать. Пульсировать. Биться. Сердце в центре всего.
Его золотая маска налилась бесформами, которые сгрудились в один силуэт, та’эрона. Его отражения заполнили маску – много таэронов, вся их раса. Вечный вскинул руки в экстатическом жесте всемогущества, а Одиссей содрогнулся от бессилия и согнулся от невыносимой боли своего предательства, сжимая себя руками изо всех сил, чтобы не сломаться, чтобы не отдать глаз. Он не был уверен в правильности своих действий, но понимал, на какую страшную сделку с бездной идёт, знал, чем жертвует и ради чего. Он мог только верить в мудрость сайн и в чистоту суждений отца.
Вселенная дрогнула, когда небытие дотянулось до всех эронов сразу и пожрало их без следа. Одиссей смотрел, как вокруг него дрожат зыбкие линии и слои, весь участок космоса превратился в скопище мерцающих вероятностей – Танелорн и все, кто в нём жили, все, кто его создали, всё это громадное единство живого и существующего – пытались остаться, цеплялись за жизнь, хотели существовать.
Одиссей потерянно озирался, глядя, как сокрушаются огромные блоки и конструкции планеты, как она меняется, перестраиваясь, ищет возможную форму, но распадается снова и снова; как вселенная пытается нащупать способ сохранить себя максимально близко к тому, что было, потерять как можно меньше… Но не находит такого способа. Без та’эронов и их эволюции, без вымерших итераций их расы и выросшего из них Единства не мог возникнуть удивительный мир Танелорн.
Одиссей смотрел, как рассыпаются в прах здания и колонны, площади и башни, рушится единство и согласие, исчезают все достижения и находки, стирается белое, серебряное, зелёное и золотое; как умирает его нерождённая мечта. Как мир забывает о Танелорне и об эронах.
К счастью – если можно считать счастьем хоть что-то в этом бесконечном кошмаре – Вечные не были всесильны. На самом деле, они был
