Все дело в том, что снобизм мистера Во, до сих пор сдерживаемый его юмором, предстает здесь во всем своем неистовстве и бесстыдстве. В прежних романах, где нормы морали и вкуса оставались на заднем плане и просто подразумевались, уже проступало его восхищение старинной аристократией, разительно непохожей на современных выскочек. Здесь же выскочки довольно грубо спародированы, аристократы превратились в ничтожества, но культ высшей знати отправляется с такой экзальтированной торжественностью, что, в конце концов, создается впечатление, будто в книге это единственная и подлинная религия.
Тем не менее роман — настоящий католический памфлет. Все в семье Марчмейн, хотя и по-разному, уступают голосу веры и свидетельствуют о ее неувядаемой ценности, а герой-скептик, много язвивший и враждебно настроенный, становится верующим. Вновь открытая старая часовня передана в пользование военным, и «туда ходит на удивление много народа». Следует сказать, что я, возможно, недооцениваю значение этой книги, внятное другим читателям, поскольку не разделяю взглядов верующих католиков, однако никак не могу поверить в то, что автор рассказывает о подлинном религиозном опыте. В ранних романах Во всегда присутствовал важный элемент упрямого своеволия, приводившего к неразберихе и бесстыдству, что служило отличным материалом для писателя-сатирика. В его новой книге данная тема, выраженная совершенно недвусмысленно, звучит непривычно выспренно уже в начале романа: «ибо горячий ключ анархии, зарождаясь в глубинах, где не было ничего твердого, вырывался на солнце, играя всеми цветами радуги, и силе его порыва не могли противостоять даже скалы». Этот горячий ключ анархии, эту отчаянную неискупленную человечность нужно охладить и обуздать дисциплиной католической веры. Однако Ивлин Во, посчитав эту силу греховной, по-видимому, ее испугался: он не позволяет ей по-настоящему поднять голову — смело, яростно, радостно или ужасно, как позволил в других книгах. В результате, нам этого крайне не хватает, ибо пропало существенное качество писателя, и религия, призванная исправить это упущение, больше походит на обряд изгнания бесов и перестает быть силой духовного возрождения.
В романе «Возвращение в Брайдсхед» есть еще одна тема, не вполне разработанная, но куда более подлинная, чем тема религиозная. Я говорю о положении Чарльза Райдера между семьей Брайдсхеда, с одной стороны, и его собственной семейной историей, с другой. У юноши нет матери, он живет с ученым и эгоцентричным отцом, жизнь которого настолько суха, замкнута, лишена всяких привязанностей и бесцветна, что мальчика тянет к семье его оксфордского приятеля. При всем ее обаянии и добросердечии он эту семью идеализирует. Неверующему читателю интересно происхождение и эволюция чарующего снобизма героя, а занимательный и жутковатый рассказ о том, как Чарльз проводит каникулы в отцовском доме, — одно из лучших мест в романе. Комические эпизоды в книге «Возвращение в Брайдсхед» так же смешны, как все, что делает автор, а герои-католики иногда хороши как социальные типы, если автор относится к ним так же безжалостно, как к персонажам его сатирических произведений. Я вовсе не хочу сказать, что Во должен вернуться к прежней манере. Он неуклонно совершенствует свое искусство и, когда в следующий раз попытается быть абсолютно серьезным, ему, возможно, удастся избежать ложного пафоса.
Между тем я предсказываю, что «Возвращение в Брайдсхед» будет самой успешной книгой из всех, написанных Ивлином Во, и в списке бестселлеров окажется где-нибудь между «Черной розой» Томаса Бертрама Костейна и «Манатейей» Нэнси Брафф[225].
New Yorker, 1946, January 5, р. 71
Джордж Оруэлл[226]
Путешествие Ивлина Во в опасную Нейтралию. Рецензия на повесть «Новая Европа Скотт-Кинга»
© Перевод А. Курт
Scott-King’s Modem Europe. — L.: Chapman & Hall
Последняя книга Ивлина Во, «Незабвенная», — настоящая атака на американскую цивилизацию, причем отнюдь не беззлобная. В «Новой Европе Скотт-Кинга» Во хотел столь же сурово расправиться с родным континентом. «Америка обожает трупы, а Европа наладила их серийное производство», — вот что, кажется, хочет сказать автор. Обе книги в каком-то смысле дополняют друг друга, но «Новая Европа Скотт-Кинга» не столь блистательна, как «Незабвенная».
Чем-то она напоминает «Кандида»; вероятно, автор сознательно стремился создать современную параллель знаменитого романа Вольтера с той разницей, что главный герой — человек средних лет. Подразумевается, что в наши дни идеалы и совесть есть только у сорокалетних. Дети рождаются бездушными. Скотт-Кингу сорок три года, он «немного лысоват и полноват», преподает в Гранчестере, престижной, хотя и не самой знаменитой частной школе. Скучный, ничем не примечательный малый обожает старину и древние языки и безуспешно борется с упадком современного образования.
Автор говорит, что к нему лучше всего подходит эпитет «безвестный». На досуге он изучает поэта, еще более безвестного, чем он сам, некоего Беллориуса, жившего в XVII веке на окраине Европы, в империи Габсбургов, а ныне независимой республике Нейтралии.
В недобрый час Скотт-Кинг получает приглашение посетить Нейтралию, где отмечают трехсотлетие Беллориуса. Влажное лето 1946 года было суровым и голодным, и Скотт-Кинг предвкушает сдобренные чесноком блюда и бутылки красного вина. Он принимает приглашение, смутно догадываясь, что за ним кроется какой-то подвох.
Тут искушенный читатель Ивлина Во мог бы предсказать, что героя ждут злоключения, и не ошибся бы. Нейтралия вбирает в себя Югославию и Грецию, здесь правит «Маршал» и процветает шпионаж, бандитизм, пышные банкеты и речи о юности и прогрессе. Почести, воздаваемые Беллориусу, на самом деле сплошной обман. Власти хотят заманить гостей, чтобы они поддержали режим маршала. Приглашенные попадают в ловушку и вскоре узнают, что теперь их всюду проклинают и называют «фашистскими прихвостнями». На этом гостеприимство заканчивается.
Нескольких гостей убивают, другие не могут выбраться из страны. Самолеты забронированы для Особо Важных Лиц, а чтобы покинуть Нейтралию другими путями, нужно месяцами осаждать посольства и консульства. Автор опускает злоключения героя, слишком тягостные для беллетристики, и в конце концов Скотт-Кинг оказывается абсолютно голым в лагере подпольной еврейской эмиграции в Палестине.
Он возвращается в Гранчестер и посреди изрезанных парт и продуваемых насквозь коридоров директор с грустью сообщает ему, что на классическом отделении теперь будет еще меньше учеников, чем в прошлом году, поэтому ему придется совместить преподавание классических дисциплин с чем-нибудь более современным:
— Родители больше не заинтересованы в том, чтоб дать детям «истинное образование». Они хотят, чтобы мальчики, когда подрастут, получили какую-нибудь работу в нашем современном мире. Вряд ли вы можете осуждать их за это.
— Отнюдь, — сказал Скотт-Кинг. — Могу и буду[227].
Позже он добавляет:
Мне кажется, было бы воистину грешно хоть как-нибудь приспосабливать мальчиков для этого нового мира.
— Близорукая точка зрения, Скотт-Кинг.
— Вот здесь, господин директор, при всем моем уважении к вам, я с вами решительно не согласен. По-моему, это самая дальновидная точка зрения из всех, что предоставлены нашему выбору.
Заметим, что последнее утверждение весьма серьезно. Книга небольшая, не больше рассказа, и написана очень живо, но в ней есть определенный политический смысл. Нас подводят к мысли о том, что современный мир настолько безумен, что готов разнести себя на части в скором будущем, и пытаться понять его или договориться с ним бессмысленно. Это может привести лишь к собственному разложению. В надвигающемся на нас хаосе несколько моральных принципов, которых мы можем придерживаться, и несколько од Горация или хоров из Еврипида принесут больше пользы, чем так называемое «просвещение».
Можно обсуждать эту точку зрения, и все же следует отнестись с осторожностью к заявлениям о том, что невежество может быть преимуществом. В последние полвека твердолобая европейская косность, которую олицетворяет Скотт-Кинг, создала ту самую обстановку, которую высмеивает Ивлин Во. Революции происходят не в либеральных, а в тоталитарных странах, и то, что Ивлин Во этого не видит, не только сужает его политический кругозор, но и лишает рассказ смысла.
Автор, или его герой, считает, что если консерватору — то есть человеку, который не верит в прогресс и не видит разницы между двумя версиями прогресса, неинтересны оппоненты, это свидетельствует о поверхности его взглядов. Скажем, было ошибкой представлять Нейтралию как диктатуру правых, наделив ее всеми пороками левых диктатур. «Между коммунизмом и фашизмом разница невелика», — хочет сказать Во, и все-таки это две разные догмы, хотя между ними действительно много общего. Нужно слишком многим пренебречь, чтобы не замечать эту разницу.
