рентгеновскому снимку. Пока отдыхайте».
Спустя еще день Петра Николаевича отключили от капельницы и вынули катетер.
Сказали, что дальше антибиотики и витамины будут вводить уколами, разрешили
вставать. Вечером у сестринского поста, когда все собирались смотреть телевизор, Петр
Николаевич пришел с ремнем и стал, несмотря на тянущие боли в пояснице, крутить его
вокруг торса. Сестра быстро подошла к нему и сказала, что ему такое делать нельзя,
чтобы не беспокоить почки. Он сказал, что это упражнение заживляет органы. Она молча
попыталась отобрать у него ремень. Он не отпустил, и она закричала: «Санитары!» Все
больные смотрели на них, и Петр Николаевич с ненавистью крикнул: «Ну, что
уставились?!» Подошли рослые дежурные санитары в сине-зеленых халатах: «Так, что
буяним? Спокойно — сказано тебе! Отдай ремень сестре!» Петр Николаевич понял, что не
справится, и отдал ремень.
93
На следующий день, когда утром врач совершал обход, он дежурно расспросил
Петра Николаевича о принимаемых лекарствах и самочувствии, сказал, что лечение пока
продолжается в таком же режиме, после чего предложил одеться и подойти через полчаса
к ординаторской: «Если ваш интерес насчет поджелудочной железы еще в силе», —
сказал врач.
Петр Николаевич дождался врача у ординаторской, и тот, положив ему руку на
плечо, отвел к окну и доверительно сообщил: «На вас тут жалуются, порядок нарушаете.
Два дня назад, я понимаю, у вас была лихорадка и бред, это не в счет. Но теперь-то вы
поправляетесь. Голова хорошо должна работать. А вы? Физкультурой стали заниматься
без разрешения, с медсестрой спорили. Вам же вредна сейчас нагрузка. Побеспокоите
почки, начнутся осложнения» — «Вы не понимаете, — сказал Петр Николаевич. — Я
этим упражнением заживил себе поджелудочную железу в юности. Оно восстанавливает
поврежденные органы. Я с ним гораздо быстрее вылечусь!» — «А вот насчет
поджелудочной железы, я хотел с вами поговорить отдельно, — сказал врач. — Вам
операцию делали, когда случился разрыв?» — «Нет, не было операции. И с
позвоночником не было операции, когда мне позвонок сломали. Это в армии было, там с
медициной плохо. Сам кое-как оклемался» — «Но вы же лежали в лечебке?» — «Ну, да!»
— «Это врач тогда поставил вам диагноз, насчет разрыва и перелома?» — «Да. А потом,
уже после армии, у меня нашли туберкулез позвоночника, и сказали, что долго не
проживу. Ну я и стал сам лечиться. И вылечился, кажется» — «Значит, кажется,
вылечились, — задумчиво протянул врач. — На рентгене никаких следов от ваших увечий
нет». Врач помолчал и добавил: «Видите ли, над вами тогда глупо подшутили и
рассказали вам небылиц. Дело в том, что без операции при разрыве поджелудочной не
обойтись. А вы говорите, вам операцию не делали. Даже с операцией, летальный исход
бывает в сорока процентах случаев, а уж лечебная физкультура точно не помогает, я вам
гарантирую. То же самое с позвоночником. То что вы говорите — очень серьезная травма,
были бы следы на рентгене» — «Но я же говорю вам, доктор! — Петр Николаевич стал
терять терпение и повышать голос. — Я самостоятельно вылечился, по собственной
системе. Знаете, как мне плохо было тогда? Просыпаюсь утром, и все болит. А я через
боль, через слезы — утреннюю пробежку и упражнение с ремнем по полдня, пока не
упаду от усталости» — «Я вам охотно верю, — сказал врач нейтрально, глядя в окно. —
Про ваше упорство и все остальное. Но лечились вы все-таки от чего-то другого. Надо
полагать, от гастрита и искривления позвоночника. А врачи вас обманули. И лучше бы
вам с этим согласиться, потому что иначе остается вариант похуже. Иначе получается, вы
все это выдумали. И настаиваете на своих бредовых, — это медицинский термин, поймите
меня правильно, — на своих бредовых утверждениях. Это может дать нам основания
отправить вас в соседний корпус для беседы с психиатром, вы меня понимаете? И,
наблюдая вас эти дни, я могу вам обещать: что-то он у вас найдет, если вы, конечно, не
симулируете. Но я надеюсь, что вы все-таки адекватный человек и просто... так сказать,
играетесь. И я надеюсь, что вы будете вести себя тихо, откажетесь от странных
упражнений у всех на виду, будете слушаться медсестру и не станете ни с кем обсуждать
ваши страшные болезни и чудесные исцеления. Ни нам, ни вам, проблемы не нужны. Если
вы меня послушаетесь, то выпишетесь без проблем через две недели и будете делать
любые упражнения, какие пожелаете. Вы меня понимаете, да?», — врач снова положил
руку ему на плечо и посмотрел внимательно в глаза. «Понимаю», — выдавил Петр
Николаевич.
Он всерьез испугался, что его запишут несправедливо в психи и не выпустят из
больницы вообще, так что он предпочел прикусить язык. Пришлось отказаться и от
планов вербовки пациентов к себе на занятия. А жаль, какая среда была благодатная! Не
все ведь были из тех, с кем смогла совладать традиционная медицина. Не все были с
распухшей простатой или с камнями в почках размером два сантиметра, так что
проходили операцию, маялись несколько дней с катетером и пакетом кровавой мочи на
94
веревочке и выздоравливали. С некоторыми у врачей возникали серьезные вопросы. Один
в его палате пришел, например, потому что у него сперма выходила в мочевой пузырь при
семяизвержении. Петр Николаевич не мог представить себе, как такое может быть, но
слышал слова врача четко, и поверил. Другой жаловался на боли при мочеиспускании.
Врачи так с ним возились, и эдак, но никакой инфекции не нашли и отправили в
неврологию.
Эти пациенты, как и многие другие в отделении, проскальзывали в палату утром и
уходили после двух, следом за врачами. Они каждый день обсуждали, чем «отблагодарят»
сегодня дежурную медсестру за то, чтобы отпустила, и какой подарок в конце следует
«подогнать» заведующему отделения.
Тот, который лежал насчет спермы, был юрист тридцати лет, тощий и
выглядевший на двадцать пять. Ко всему прочему, он оказался еще и диабетиком: врач
каждое утро при беседе спрашивал его про инсулиновые инъекции. Тем не менее, он
приезжал с бутылкой диетической пепси-колы, и все утро пил ее, заедая печеньями, и
работал с ноутбуком.
Другой, с болями в мочеточнике, был накачанный, спокойный и добрый боров,
который, если не спал, учил английский язык. Он рассказывал, что работает «у врагов», и
работа его заключается в том, чтобы таскать разных партнеров компании по ресторанам и
вести переговоры. Говорил, что заплатил «главному» две тысячи долларов, чтобы попасть
в отделение, потому что центр элитный, и сюда люди едут со всей России.
Вот отличный кандидат ко мне на занятия, думал тоскливо Петр Николаевич.
Отвалил врачам такие деньги, они не знают, что с ним делать, направили в другое
отделение, а он не возмущается.
С болью и неохотой отказавшись от идей рекрутинга, Петр Николаевич замкнулся
в себе. Если его расспрашивали соседи по палате, он рассказывал, что работает
инженером на молочном заводе. Это было полуправдой. Когда-то, до парагмологии, у
него действительно была такая работа, так что ему было что ответить на любопытные
вопросы.
Он послушно ходил на уколы и ел все таблетки, неизменно пытался выпросить
дополнительную порцию пресной баланды в столовой, смотрел телевизор по вечерам,
прочитывал после других все поступающие газеты, считал дни до выписки и ждал, когда
же его навестит любимая женщина.
Ему казалось, что он предупредил ее перед тем, как вызывать скорую. Впрочем, он
старался не копаться в воспоминаниях, потому что сразу вылезали странные образы двух
санитаров, грабящих его квартиру и связывающих его скотчем. От этих образов он
начинал нервничать, и его тянуло пойти к медсестре и начать расспрашивать про то, как
он сюда поступил. А делать этого не стоило, чтобы не попасть к психиатру.
Его женщина так и не пришла, не пришел и Володя, единственный, кроме нее,
человек, который в последние два года часто звонил Петру Николаевичу и интересовался
его жизнью. Под конец лечения Петр Николаевич был пропитан горечью одиночества и
ненавистью к этим двоим. «Может, и хорошо, — думал он, — что мобильный телефон
остался дома. По крайней мере я не звонил им и проверил, чего они стоят. Все люди
такие! Ты о них заботишься, а они бросают тебя в беде!»
