Раскланявшись со всей возможной учтивостью, высокие договаривающиеся стороны разъехались к своим отрядам.
- Что будем делать кameraden? - спросил я своих офицеров.
На лице Гротте и Клюге было написано "что прикажете". Кароль же, выпучив глаза, спросил:
- А разве вы, ваша светлость, не пообещали королю держаться тут до последней крайности?
- Ну, во первых, не королю! Его величество, дай ему бог здоровья, был без памяти! Во вторых, я не обещал, что буду торчать здесь себе на погибель. Я сказал, что сегодня тут датчане не пройдут, и они не прошли. Так что свою задачу мы выполнили, надо и о себе любимых побеспокоится!
Кароль, сделав глаза еще больше, оглянулся на остальных, но наемники всем своим видом выражали полное согласие с моей светлостью.
- Кароль, что тебя беспокоит?
- Но ведь датчане могут еще раз...
- Господи! Дай мне сил! Послушай, Кароль, что там происходило под стенами Кальмара последние трое суток?
- Сражение!
- Правильно, молодец! И как ты думаешь, дружок, датчане сильно устали? И чем они сейчас, по-твоему, занимаются? Чтобы сбить нас с этой дороги, королю Кристиану нужна пехота. А она сейчас отдыхает и азартно делит то, что награбила на трупах и отняла у пленных. И раньше, чем завтра, он их не поднимет. Кроме того, не вся же шведская армия разгромлена? И как они будут отходить, если не по этой дороге? Кристиан, кстати, изрядно рисковал, бросившись преследовать Карла. Он мог, конечно, выиграть войну, захватив своего противника, а мог и все проиграть, попавшись сам.
Мой монолог прервал человек, присланный Юргеном.
- Ваша светлость, датчане уходят!
- Ну вот видите, моему кузену или его приближенным пришла в голову та же мысль. Ну, поскольку "светлых" мыслей ни у кого больше нет, делать будем так. Хайнц, собирайтесь и будьте готовы к отступлению. Если на нас будут выходить остатки шведского войска - ставить в строй без разговоров! Манфред, садись и пиши победную реляцию! Я потом прочитаю, а Кароль отвезет ко двору. Что значит "не умеешь"? Да это проще простого. Нас сколько датчан атаковало, две сотни? Пишешь две тысячи. Сколько залпов мы сделали, прежде чем они отступили? Вот-вот, пишешь, что бились до вечера. Сколько вражеских трупов? Правильно, перебили всех на хрен! Так, что еще? Значит так, если рядом ручей - пиши, что река, если холм, то гора. И, тьфу, нечистый, чуть не забыл самое главное: обязательно напиши, что король Кристиан был так восхищен нашей стойкостью, что лично салютовал нам шпагой!
Ну что же, всех вроде озадачил - пойду посмотрю, что там мои "каторжники" делают. Главные потери пришлись как раз на них, но вроде как не унывают. Аникита морду воротит. Обиделся! Ничего-ничего, привыкай, тебе полезно будет, боярский сын.
- Ну рассказывай, всех на коней посадил?
- Тех, кто на ногах стоит - всех, княже. Стрельцы только пешие остались, но им и не к чему.
- А сколь получилось?
- Семь десятков и еще трое.
- Погоди, это что же - почти восемьдесят побитых?
- Ну, княже, не всех до смерти. Господь не без милости - может, и оклемается кто.
- Сколько?
- Два десятка и еще семь насмерть поубиты, еще с десяток тяжело поранены, вряд ли выживут. А прочие должны встать.
- Вот оно как. Ну, упокой господи душу новопреставленных рабов своих. - Мы с Аникитой перекрестились, каждый на свой лад. - Ладно, показывай своих конных. Да-да, своих, будешь у них хорунжим пока, а там поглядим. Что за люди, какого звания, роду-племени?
- Да разные. Есть дворяне, есть дети боярские, есть холопы боевые, казаки опять же.
- Казаки запорожские или донские?
- Все больше городовые, княже. Хотя и такие, как ты сказал, есть.
- Саблю-то хоть держать умеют?
- Княже! Христом-богом тебя молю, не срами нас так более! Все мы люди служивые и дело ратное знаем. Немецкому строю, может, и не обученные, но и с ляхами и с татарами не раз переведывались и не только они нас били, а бывало и мы их.
- Ладно-ладно, прости, Аникита, ежели чего в сердцах сказал. А все же строю я вас немецкому выучу, если живы останетесь, конечно!
Тем же вечером основная часть моего "полка" пошла назад под командой майора Хайнца. Раненых постарались разместить на телегах. Мушкетеры и стрельцы в боевом охранении. Я остался с людьми Юргена и со своей новоиспеченной "кавалерией". Кароль слезно умолил меня не посылать его ко двору, а оставить воевать. Болеслав, быстро смекнув, в чем дело, тоже наотрез отказался быть посыльным. Так что с победной реляцией пришлось ехать Мэнни. Поначалу я и сам собирался отступить, но вид большой свежевыкопанной братской могилы навел меня на кровожадные мысли.
Оставив лошадей с коноводами в укромном месте, мы глубокой ночью вышли к лагерю датчан. Загодя высланные на разведку шведские крестьяне доложили, что более-менее тщательно лагерь охраняется со стороны Кальмарского замка. Артиллерию тоже стерегли крепко, так что первоначальный план взорвать пороховой склад и заклепать пушки был пересмотрен. Вместо громкого и эффектного нападения мы решили по-тихому подойти к бивуаку наемной пехоты и перерезать, сколько сможем, спящих. Дело осложнялось полным отсутствием темноты. Белые ночи, чтоб их! Но к утру задремали самые стойкие часовые, и мы двинулись вперед. Часовых, грубо нарушивших устав гарнизонной и караульной службы, сняли казаки. Юрген, очевидно в силу своей крестьянской натуры, встретил предложение перебить врагов спящими со всем пониманием. Казачки тоже. Аникита поморщился, потом рассудил, что татары так делали им, и они татарам тоже. А датчане те же басурмане и ничуть татар не лучше, так что урону чести не будет. А вот Лёлика и Болека с драбантами я оставил в резерве. Парни молодые, сердца еще не зачерствели спящих как баранов резать. Сам сначала тоже не хотел идти, но потом мое дурацкое шило в известном месте сыграло и я, обманув своих приближенных, сказал, что пойду посмотреть караулы.
Сначала все шло как по маслу. В легких сумерках ополченцы и казаки как привидения скользили по лагерю датчан, подбираясь к спящим. Увы, мало кому из них суждено было проснуться этим утром. Вот вижу, как казак нагибается над своей жертвой. Одна рука зажимает рот, а вторая отточенной сталью вспарывает трепещущее горло. Короткий всхрип - и все кончено! А убийца уже ищет новую жертву. Вот крестьяне осторожно вспарывают полотно палатки и как тени проскальзывают внутрь. Буквально через минуту они выбираются оттуда. Все кончено! Боже мой, за каким рогатым я поперся с ними! Меня сейчас вывернет от этой убийственной деловитости. Ведь ясно же было, что я так не смогу! Ну, в бою, ну застрелить, ну зарубить, но не так же... Что это? Какой-то не вовремя проснувшийся датчанин смотрит на меня ошалевшими глазами и собирается закричать. Еще не поняв, что случилось, я на одних рефлексах выхватываю дагу и втыкаю несчастному в горло, одновременно подхватывая начинающее оседать тело, чтобы оно, падая, не разбудило остальных. Из разрезанного горла с бульканьем льется кровь, обильно меня орошая. Ну что, чистоплюй, допрыгался? Терпи теперь. Ничего, не обрыгаешься!
Ну все, хорошего понемногу - надо уходить сейчас, пока есть возможность. Яростно машу руками своим башибузукам, других слов нет после увиденного, чтобы возвращались. Скоро подъем, пусть датчане сами додумывают, что здесь произошло, а нам пора. Я смотрю, многие вошли во вкус и уходить не торопятся, но нет, потянулись, заразы. Некоторые не просто возвращаются, но и тянут на себе что подвернулось под руку. Хозяйственные, мля! Правда, в основном крестьяне, но и казачки не отстают.
Едва мы углубились в лес, в датском лагере поднялся шум. Крики ужаса сменились выстрелами, потом еще большими криками. Но мы уже уходили. Когда мы достигли лошадей, шум был почти не различим.
- Юрген, мы возвращаемся, ты с нами?
- Ваша светлость, мы хотели воевать с датчанами. А датчане остаются здесь и мы бы хотели...
- Я так и думал. Что же, ты знаешь теперь, что делать. Только запомни одно и передай своим людям.
- Да, ваша светлость.- Юрген повинуясь моему знаку, наклонился ко мне.
- Не дай бог ты или кто другой под пыткой или на исповеди кому-то расскажете, что это я вас надоумил резать спящих... - яростно шепчу ему на ухо.
- Я понял, ваша светлость! - с поклоном говорит мне партизанский вождь и удаляется.
- Эй, бравая кавалерия! Ну-ка, все на конь и уходим отсюда! - Командую я своему воинству.
- Ваша светлость! - шепчут мне, опасливо поглядывая, братья фон Грешов. - Вы весь в крови!
- Разве? А, вот это! Это я упал неудачно!
Когда моё бравое воинство подходило к стольному граду Стокгольму, вид у нас был самый что ни на есть впечатляющий. Гротте с мушкетерами я оставил позади. Пока я вовсю веселился, то есть сначала занимался ночным разбоем, а потом уходил от порядком озверевших датских рейтар, он довольно успешно навербовал из бежавших от разгрома шведских наемников больше сотни солдат и теперь под его командой, включая стрельцов, две сотни мушкетер и восемьдесят пикинеров. Чем вам не батальон? Мои драбанты следовали в арьергарде, а впереди гордо дефилировала краса и гордость шведской королевской армии - хоругвь (кажется, так сейчас такое подразделение кавалерии называется) бывших каторжников, одетых в трофейные латы и пугающих обывателей своими бородами. И все это с песней!
