Данте Алигьери - Новая жизнь. Божественная комедия

1 Лучи того, кто движет мирозданье,
Все проницают славой и струят
Где — большее, где — меньшее сиянье.

4 Я в тверди был,[1185] где свет их восприят
Всего полней; но вел бы речь напрасно
О виденном вернувшийся назад;

7 Затем что, близясь к чаемому страстно,
Наш ум к такой нисходит глубине,
Что память вслед за ним идти не властна.

10 Однако то, что о святой стране
Я мог скопить, в душе оберегая,
Предметом песни воспослужит мне.

13 О Аполлон, последний труд свершая,
Да буду я твоих исполнен сил,
Как ты велишь, любимый лавр[1186] вверяя.

16 Мне из зубцов Парнаса нужен был
Пока один;[1187] но есть обоим дело,
Раз я к концу ристанья приступил.

19 Войди мне в грудь и вей, чтоб песнь звенела,
Как в день, когда ты Марсия[1188] извлек
И выбросил из оболочки тела.

22 О вышний дух, когда б ты мне помог
Так, чтобы тень державы осиянной
Явить, в мозгу я впечатленной мог,

25 Я стал бы в сень листвы, тебе желанной,
Чтоб на меня возложен был венец,
Моим предметом и тобой мне данный.

28 Ее настолько редко рвут, отец,
Чтоб кесаря почтить или поэта,
К стыду и по вине людских сердец,

31 Что богу Дельф[1189] должно быть в радость это,
Когда к пенейским листьям[1190] взор воздет
И чье-то сердце жаждой их согрето.

34 За искрой пламя ширится вослед:
За мной, быть может, лучшими устами
Взнесут мольбу, чтоб с Кирры был ответ.

37 Встает для смертных разными вратами
Лампада мира; но из тех, где слит
Бег четырех кругов с тремя крестами,

40 По лучшему пути она спешит
И с лучшею звездой, и чище сила
Мирскому воску оттиск свой дарит.[1191]

43 Почти из этих врат там утро всплыло,
Здесь вечер пал, и в полушарьи том
Все стало белым, здесь все черным было,

46 Когда, налево обратясь лицом,
Вонзилась в солнце Беатриче взором;[1192]
Так не почиет орлий взгляд на нем.

49 Как луч выходит из луча, в котором
Берет начало, чтоб отпрянуть ввысь, —
Скиталец в думах о возврате скором,[1193] —

52 Так из ее движений родились,
Глазами в дух войдя, мои; к светилу
Не по-людски глаза мои взнеслись.

55 Там можно многое, что не под силу
Нам здесь, затем что создан тот приют
Для человека по его мерилу.[1194]

58 Я выдержал недолго, но и тут
Успел заметить, что оно искрилось,
Как взятый из огня железный прут.

61 И вдруг сиянье дня усугубилось,
Как если бы второе солнце нам
Велением Могущего явилось.

64 А Беатриче к вечным высотам
Стремила взор; мой взгляд низведши вскоре,
Я устремил глаза к ее глазам.

67 Я стал таким, в ее теряясь взоре,
Как Главк[1195], когда вкушенная трава
Его к бессмертным приобщила в море.

70 Пречеловеченье[1196] вместить в слова
Нельзя; пример мой[1197] близок по приметам,
Но самый опыт — милость божества.

73 Был ли я только тем, что в теле этом
Всего новей,[1198] Любовь, господь высот,
То знаешь ты, чьим я вознесся светом.

76 Когда круги, которых вечный ход
Стремишь, желанный, ты,[1199] мой дух призвали
Гармонией,[1200] чей строй тобой живет,

79 Я видел — солнцем загорелись дали[1201]
Так мощно, что ни ливень, ни поток
Таких озер вовек не расстилали.

82 Звук был так нов, и свет был так широк,
Что я горел постигнуть их начало;
Столь острый пыл вовек меня не жег.

85 Та, что во мне, как я в себе, читала, —
Чтоб мне в моем смятении — помочь,
Скорей, чем я спросил, уста разъяла

88 И начала: «Ты должен превозмочь
Неверный домысл; то, что непонятно,
Ты понял бы, его отбросив прочь.

91 Не на земле ты, как считал превратно,
Но молния, покинув свой предел,
Не мчится так, как ты к нему обратно».[1202]

94 Покров сомненья с дум моих слетел,
Снят сквозь улыбку речью небольшою,
Но тут другой на них отяготел,

97 И я сказал: «Я вновь пришел к покою
От удивленья; но дивлюсь опять,
Как я всхожу столь легкою средою».

100 Она, умея вздохом сострадать,
Ко мне склонила взор неизреченный,
Как на дитя в бреду — взирает мать,

103 И начала: «Все в мире неизменный
Связует строй; своим обличьем он
Подобье бога придает вселенной.

106 Для высших тварей в нем отображен
След вечной Силы, крайней той вершины,
Которой служит сказанный закон.

109 И этот строй объемлет, всеединый,
Все естества, что по своим судьбам! —
Вблизи или вдали от их причины.

112 Они плывут к различным берегам
Великим морем бытия, стремимы
Своим позывом, что ведет их сам.

115 Он пламя мчит к луне, неудержимый;
Он в смертном сердце[1203] возбуждает кровь;
Он землю вяжет в ком неразделимый.

118 Лук этот[1204] вечно мечет, вновь и вновь,
Не только неразумные творенья,
Но те, в ком есть и разум и любовь.

121 Свет устроительного провиденья
Покоит твердь, объемлющую ту,
Что всех поспешней быстротой вращенья.

124 Туда, в завещанную высоту,
Нас эта сила тетивы помчала,
Лишь радостную ведая мету.

127 И все ж, как образ отвечает мало
Подчас тому, что мастер ждал найти,
Затем что вещество на отклик вяло, —

130 Так точно тварь от этого пути
Порой отходит, властью обладая,
Хоть дан толчок, стремленье отвести;

133 И как огонь, из тучи упадая,
Стремится вниз,[1205] так может первый взлет
Пригнуть обратно суета земная.

136 Дивись не больше, — это взяв в расчет, —
Тому, что всходишь, чем стремнине водной,
Когда она с вершины вниз течет.

139 То было б диво, если бы, свободный
От всех помех, ты оставался там,
Как сникший к почве пламень благородный».

142 И вновь лицо подъяла к небесам.

1 О вы, которые в челне зыбучем,
Желая слушать, плыли по волнам
Вослед за кораблем моим певучим,

4 Поворотите к вашим берегам!
Не доверяйтесь водному простору!
Как бы, отстав, не потеряться вам!

7 Здесь не бывал никто по эту пору:
Минерва веет, правит Аполлон,
Медведиц — Музы указуют взору,

10 А вы, немногие, что испокон
Мысль к ангельскому хлебу обращали,
Хоть кто им здесь живет — не утолен,

13 Вам можно смело сквозь морские дали
Свой струг вести там, где мой след вскипел,
Доколе воды ровными не стали.

16 Тех, кто в Колхиду путь преодолел,
Не столь большое ждало удивленье,
Когда Ясон предстал как земледел.[1206]

19 Врожденное и вечное томленье
По божьем царстве мчало наш полет,
Почти столь быстрый, как небес вращенье.

22 Взор Беатриче не сходил с высот,
Мой взор — с нее. Скорей, чем с самострела
Вонзится, мчится и сорвется дрот,

25 Я долетел до чудного предела,
Привлекшего глаза и разум мой;
И та, что прямо в мысль мою глядела, —

28 Сияя радостью и красотой:
«Прославь душой того, — проговорила, —
Кто дал нам слиться с первою звездой».[1207]

31 Казалось мне — нас облаком накрыло,
Прозрачным, гладким, крепким и густым,
Как адамант, что солнце поразило.

34 И этот жемчуг, вечно нерушим,
Нас внутрь воспринял, как вода — луч света,
Не поступаясь веществом своим.

37 Коль я был телом, и тогда, — хоть это
Постичь нельзя, — объем вошел в объем,
Что должно быть, раз тело в тело вдето,

40 То жажда в нас должна вспылать огнем
Увидеть Сущность, где непостижимо
Природа наша слита с божеством.

43 Там то, во что мы верим, станет зримо,
Самопонятно без иных мерил;
Так — первоистина неоспорима.

46 Я молвил: «Госпожа, всей мерой сил
Благодарю того, кто благодатно
Меня от смертных стран отъединил.

49 Но что, скажите, означают пятна
На этом теле, вид которых нам
О Каине[1208] дает твердить превратно?»

52 Тогда она с улыбкой: «Если там
Сужденья смертных ложны, — мне сказала, —
Где не прибегнуть к чувственным ключам,

55 Взирай на это, отстраняя жало
Стрел удивленья, раз и чувствам вслед,
Как видишь, разум воспаряет вяло.

58 А сам ты мыслишь как?» И я в ответ:
«Я вижу этой разности причину
В том, скважен ли, иль плотен сам предмет».[1209]

61 Она же мне: «Как мысль твоя в пучину
Неистинного канет, сам взгляни,
Когда мой довод я навстречу двину.

64 Восьмая твердь[1210] являет вам огни,
И многолики, при числе несчетном,
Количеством и качеством они.[1211]

67 Будь здесь причина в скважном или плотном,
То свойство[1212] было бы у всех одно,
Делясь неравно в сонме быстролетном.

70 Различье свойств различьем рождено
Существенных начал,[1213] а по ответу,
Что ты даешь, начало всех равно.

73 И сверх того, будь сумрачному цвету
Причиной скважность, то или насквозь
Неплотное пронзало бы планету,

76 Или, как в теле рядом ужилось
Худое с толстым, так и тут примерно
Листы бы ей перемежать пришлось.[1214]

79 О первом[1215] бы гласили достоверно
Затменья солнца: свет сквозил бы здесь,
Как через все, что скважно и пещерно.

82 Так не бывает. Вслед за этим взвесь
Со мной второе;[1216] и его сметая,
Я домысл твой опровергаю весь.

85 Коль скоро эта скважность — не сквозная,
То есть предел, откуда вглубь лежит
Ее противность, дальше не пуская.

88 Отсюда чуждый луч назад бежит,
Как цвет, отосланный обратно в око
Стеклом, когда за ним свинец укрыт.

91 Ты скажешь мне, что луч, войдя глубоко,
Здесь кажется темнее, чем вокруг,
Затем что отразился издалека.

94 Чтоб этот довод рухнул так же вдруг,
Тебе бы опыт сделать не мешало;
Ведь он для вас — источник всех наук.

97 Возьми три зеркала, и два сначала
Равно отставь, а третье вдаль попять,
Чтобы твой взгляд оно меж них встречало.

100 К ним обратясь, свет за спиной приладь,
Чтоб он все три зажег, как строй светилен,
И ото всех шел на тебя опять.

103 Хоть по количеству не столь обилен
Далекий блеск, он яркостью своей
Другим, как ты увидишь, равносилен.

106 Теперь, как под ударами лучей
Основа снега зрится обнаженной
От холода и цвета прежних дней,

109 Таков и ты, и мысли обновленной
Я свет хочу пролить такой живой,
Что он в глазах дрожит, воспламененный.

112 Под небом, где божественный покой,
Кружится тело некое, чья сила
Все то, что в нем, наполнила собой.[1217]

115 Твердь вслед за ним,[1218] где столькие светила,
Ее распределяет естествам,[1219]
Которые, не слив с собой, вместила.

118 Так поступает к остальным кругам
Премного свойств, которые они же
Приспособляют к целям и корням.[1220]

121 Строй членов мира, как, всмотревшись ближе,
Увидел ты, уступами идет
И, сверху взяв, потом вручает ниже.

124 Следи за тем, как здесь мой шаг ведет
К познанью истин, для тебя бесценных,
Чтоб знать потом, где пролегает брод.

127 Исходят бег и мощь кругов священных,
Как ковка от умеющих ковать,
От движителей некоих блаженных.[1221]

130 И небо, где светил не сосчитать,
Глубокой мудрости, его кружащей,
Есть повторенный образ и печать.

133 И как душа, под перстью преходящей,
В разнообразных членах растворясь,
Их направляет к цели надлежащей,

136 Так этот разум,[1222] дробно расточась
По многим звездам, благость изливает,
Вокруг единства своего кружась.

139 И каждая из разных сил[1223] вступает
В связь с драгоценным телом,[1224] где она,
Как в людях жизнь, по-разному мерцает.

142 Ликующей природой рождена,
Влитая сила светится сквозь тело,
Как радость сквозь зрачок излучена.

145 В ней — ключ к тому, чтоб разное блестело
По-разному, не в плотности отнюдь:
В ней — то начало, что творит всецело,

148 По мере благости, и блеск и муть».

1 То солнце, что зажгло мне грудь любовью,
Открыло мне прекрасной правды лик,
Прибегнув к доводам и прекословью;

4 И, торопясь признать, что я постиг
И убежден, я, сколько подобало,
Лицо для речи поднял в тот же миг.

7 Но предо мной видение предстало
И к созерцанью так меня влекло,
Что речь забылась и не прозвучала.

10 Как чистое, прозрачное стекло
Иль ясных вод спокойное теченье,
Где дно от глаз неглубоко ушло,

13 Нам возвращают наше отраженье
Столь бледным, что жемчужину скорей
На белизне чела отыщет зренье, —

16 Такой увидел я чреду теней,
Беседы ждавших; тут я обманулся
Иначе, чем влюбившийся в ручей.[1225]

19 Как только взором я до них коснулся,
Я счел их отраженьем лиц людских
И, чтоб взглянуть, кто это, обернулся;

22 Вперив глаза в ничто, я вверил их
Вновь свету милой спутницы; с улыбкой,
Она пылала глубью глаз святых.

25 «Что я смеюсь над детскою ошибкой, —
Она сказала, — странного в том нет:
Не доверяясь правде мыслью зыбкой,

28 Ты вновь пустому обращен вослед.
Твой взор живые сущности встречает:
Здесь место тех, кто преступил обет.

31 Спроси их, слушай, верь; их утоляет
Свет вечной правды, и ни шагу он
Им от себя ступить не позволяет».

34 И я, к одной из теней обращен,
Чья жажда говорить была мне зрима,
Сказал, как тот, кто хочет и смущен:

37 «Блаженная душа, ты, что, хранима
Всевечным светом, знаешь благодать,
Чья сладость лишь вкусившим постижима,

40 Я был бы счастлив от тебя узнать,
Как ты зовешься и о вашей доле».
Та, с ясным взором, рада отвечать:

43 «У нас любовь ничьей правдивой воле
Дверь не замкнет, уподобляясь той,
Что ждет подобных при своем престоле.[1226]

46 Была я в мире девственной сестрой;
И, в память заглянув проникновенно,
Под большею моею красотой

49 Пиккарду[1227] ты узнаешь, несомненно.
Среди блаженных этих вкруг меня
Я в самой медленной из сфер блаженна.

52 Желанья наши, нас воспламеня
Служеньем воле духа пресвятого,
Ликуют здесь, его завет храня.

55 И наш удел, столь низменней иного,
Нам дан за то, что нами был забыт
Земной обет и не блюлся сурово».

58 И я на то: «Ваш небывалый вид
Блистает так божественно и чудно,
Что он с начальным обликом не слит.

61 Здесь память мне могла служить лишь скудно;
Но помощь мне твои слова несут,
И мне узнать тебя теперь нетрудно.

64 Но расскажи: вы все, кто счастлив тут,
Взыскуете ли высшего предела,
Где больший кругозор и дружба ждут?»

67 С другими улыбаясь, тень глядела
И, радостно откликнувшись потом,
Как бы любовью первой пламенела:[1228]

70 «Брат, нашу волю утолил во всем
Закон любви, лишь то желать велящей,
Что есть у нас, не мысля об ином.

73 Когда б мы славы восхотели вящей,
Пришлось бы нашу волю разлучить
С верховной волей, нас внизу держащей, —

76 Чего не может в этих сферах быть,
Раз пребывать в любви для нас necesse[1229]
И если смысл ее установить.

79 Ведь тем-то и блаженно наше esse,[1230]
Что божья воля руководит им
И наша с нею не в противовесе.

82 И так как в этом царстве мы стоим
По ступеням, то счастливы народы
И царь, чью волю вольно мы вершим;

85 Она — наш мир; она — морские воды,
Куда течет все, что творит она,
И все, что создано трудом природы».

88 Тут я постиг, что всякая страна
На небе — Рай, хоть в разной мере, ибо
Неравно милостью орошена.

91 Но как, из блюд вкусив какого-либо,
Мы следующих просим иногда,
За съеденное говоря спасибо,

94 Так поступил и молвил я тогда,
Дабы услышать, на какой же ткани
Ее челнок не довершил труда.

97 «Жену высокой жизни и деяний,[1231] —
Она в ответ, — покоит вышний град.
Те, кто ее не бросил одеяний,

100 До самой смерти бодрствуют и спят
Близ жениха, который всем обетам,
Ему с любовью принесенным, рад.

103 Я, вслед за ней, наскучив рано светом,
В ее одежды тело облекла,
Быть верной обещав ее заветам.

106 Но люди, в жажде не добра, а зла,
Меня лишили тихой сени веры,
И знает бог, чем жизнь моя была.

109 А этот блеск, как бы превыше меры,
Что вправо от меня тебе предстал,
Пылая всем сияньем нашей сферы,

112 Внимая мне, и о себе внимал:
С ее чела, как и со мной то было,
Сорвали тень священных покрывал.

115 Когда ее вернула миру сила,
В обиду ей и оскорбив алтарь, —
Она покровов сердца не сложила.

118 То свет Костанцы, столь великой встарь,
Кем от второго вихря, к свевской славе,
Рожден был третий вихрь, последний царь».[1232]

121 Так молвила, потом запела «Ave,
Maria»,[1233] исчезая под напев,
Как тонет груз и словно тает въяве.

124 Мой взор, вослед ей пристально смотрев,
Насколько можно было, с ней простился,
И, к цели больших дум его воздев,

127 Я к Беатриче снова обратился;
Но мне она в глаза сверкнула так,
Что взгляд сперва, не выдержав, смутился;

130 И новый мой вопрос замедлил шаг.

1 Меж двух равно манящих явств, свободный
В их выборе к зубам бы не поднес
Ни одного и умер бы голодный;

4 Так агнец медлил бы меж двух угроз
Прожорливых волков, равно страшимый;
Так медлил бы меж двух оленей пес.

7 И то, что я молчал, равно томимый
Сомненьями, счесть ни добром, ни злом
Нельзя, раз это путь необходимый.

10 Так я молчал; но на лице моем
Желанье, как и сам вопрос, сквозило
Жарчей, чем сказанное языком.

13 Но Беатриче, вроде Даниила,
Кем был смирен Навуходоносор,
Когда его свирепость ослепила,[1234]

16 Сказала: «Вижу, что возник раздор
В твоих желаньях, и, теснясь в неволе,
Раздумья тщетно рвутся на простор.

19 Ты мыслишь: «Раз я стоек в доброй воле,
То как насилье нанесет урон
Моей заслуге хоть в малейшей доле?»

22 Еще и тем сомненьем ты смущен,
Не взносятся ли души в самом деле
Обратно к звездам, как учил Платон.[1235]

25 По-равному твое стесняют velle[1236]
Вопросы эти; обращаясь к ним,
Сперва коснусь того, чей яд тяжеле.

28 Всех глубже вбожествленный[1237] серафим
И Моисей и Самуил пророки
Иль Иоанн, — он может быть любым,[1238] —

31 Мария — твердью все равновысоки
Тем духам,[1239] что тебе являлись тут,
И бытия их не иные сроки;[1240]

34 Все красят первый круг[1241] и там живут
В неравной неге, ибо в разной мере
Предвечных уст они дыханье пьют.

37 И здесь они предстали не как в сфере,
Для них назначенной, а чтоб явить
Разностепенность высшей на примере.

40 Так с вашей мыслью должно говорить,
Лишь в ощутимом черплющей познанье,
Чтоб разуму затем его вручить.

43 К природе вашей снисходя, Писанье
О божией деснице говорит
И о стопах, вводя иносказанье;

46 И Гавриила в человечий вид,
И Михаила церковь облекает,
Как и того, кем исцелен Товит.[1242]

49 То, что Тимей[1243] о душах утверждает,
Несходно с тем, что здесь дано узнать,
Затем что он как будто впрямь считает,

52 Что всякая душа взойдет опять
К своей звезде, с которой связь порвала,
Ниспосланная тело оживлять.

55 Но может быть — здесь мысль походит мало
На то, что выразил словесный звук;
Тогда над ней смеяться не пристало.

58 Так, возвращая светам этих дуг
Честь и позор влияний, может статься,
Он в долю правды направлял бы лук.[1244]

61 Поняв его превратно, заблуждаться
Пошел почти весь мир, и так тогда
Юпитер, Марс, Меркурий стали зваться.[1245]

64 В другом твоем сомнении[1246] вреда
Гораздо меньше; с ним пребудешь здравым
И не собьешься с моего следа.

67 Что наше правосудие неправым
Казаться может взору смертных, в том
Путь к вере, а не к ересям лукавым.

70 Но так как человеческим умом
Глубины этой правды постижимы,
Твое желанье утолю во всем.

73 Раз только там насилье, где теснимый
Насильнику не помогал ничуть,
То эти души им не извинимы;

76 Затем что волю силой не задуть;
Она, как пламя, борется упорно,
Хотя б его сто раз насильно гнуть.

79 А если в чем-либо она покорна,
То вторит силе; так и эти вот,
Хоть в божий дом могли уйти повторно.

82 Будь воля их тот целостный оплот,
Когда Лаврентий[1247] не встает с решетки
Или суровый Муций руку жжет,[1248] —

85 Освободясь, они тот путь короткий,
Где их влекли, прошли бы сами вспять;
Но те примеры — редкие находки.

88 Так, если точно речь мою понять,
Исчез вопрос, который, возникая,
Тебе и дальше мог бы докучать.

91 Но вот теснина предстает другая,
И здесь тебе вовеки одному
Не выбраться; падешь, изнемогая.

94 Как я внушала, твоему уму,
Слова святого никогда не лживы:
От Первой Правды не уйти ему.

97 Слова Пиккарды, стало быть, правдивы,
Что дух Костанцы жаждал покрывал,
Моим же как бы противоречивы.

100 Ты знаешь, брат, сколь часто мир видал,
Что человек, пред чем-нибудь робея,
Свершает то, чего бы не желал;

103 Так Алкмеон[1249], ослушаться не смея
Родителя, родную мать убил
И превратился, зла страшась, в злодея.

106 Здесь, как ты сам, надеюсь, рассудил,
Насилье слито с волей,[1250] и такого
Не извинить, кто этим прегрешил.

109 По сути, воля не желает злого,
Но с ним мирится, ибо ей страшней
Стать жертвою чего-либо иного.

112 Пиккардa мыслит в повести своей
О чистой воле, той, что вне упрека;
Я — о другой;[1251] мы обе правы с ней».

115 Таков был плеск священного потока,
Который от верховий правды шел;
Он обе жажды утолил глубоко.

118 «Небесная, — тогда я речь повел, —
Любимая Вселюбящего, светит,
Живит теплом и влагой ваш глагол.

121 Таких глубин мой дух в себе не встретит,
Чтоб дар за дар воздать решился он;
Пусть тот, кто зрящ и властен, вам ответит.

124 Я вижу, что вовек не утолен
Наш разум, если Правдой непреложной,
Вне коей правды нет, не озарен.

127 В ней он покоится, как зверь берложный,
Едва дойдя; и он всегда дойдет, —
Иначе все стремления ничтожны.

130 От них у корня истины встает
Росток сомненья; так природа властно
С холма на холм ведет нас до высот.

133 Вот что дает мне смелость, манит страстно
Вас, госпожа, почтительно спросить
О том, что для меня еще неясно.

136 Я знать хочу, возможно ль возместить
Разрыв обета новыми делами
И груз их на весы к вам положить».

139 Она такими дивными глазами
Огонь любви метнула на меня,
Что веки у меня поникли сами,

142 И я себя утратил, взор склоня.

1 Когда мой облик пред тобою блещет
И свет любви не по-земному льет,
Так, что твой взор, не выдержав, трепещет,

4 Не удивляйся; это лишь растет
Могущественность зренья и, вскрывая,
Во вскрытом благе движется вперед.

7 Уже я вижу ясно, как, сияя,
В уме твоем зажегся вечный свет,
Который любят, на него взирая.

10 И если вас влечет другой предмет,
То он всего лишь — восприятий ложно
Того же света отраженный след.

13 Ты хочешь знать, чем равноценным можно
Обещанные заменить дела,
Чтобы душа почила бестревожно».

16 Так Беатриче в эту песнь вошла
И продолжала слова ход священный,
Чтоб речь ее непрерванной текла:

19 «Превысший дар создателя вселенной,
Его щедроте больше всех сродни
И для него же самый драгоценный, —

22 Свобода воли, коей искони
Разумные создания причастны,
Без исключенья все и лишь они.

25 Отсюда ты получишь вывод ясный,
Что значит дать обет, — конечно, там,
Где бог согласен, если мы согласны.

28 Бог обязаться дозволяет нам,
И этот клад,[1252] такой, как я сказала,
Себя ему приносит в жертву сам.

31 Где ценность, что его бы заменяла?
А в отданном ты больше не волен,
И жертвовать чужое — не пристало.

34 Ты в основном отныне утвержден;
Но так как церковь знает разрешенья,[1253]
С чем как бы спорит сказанный закон,

37 Не покидай стола без замедленья:
Кусок, который съел ты, был тугим
И требует подмоги для сваренья.

40 Открой же разум свой словам моим
И в нем замкни их; исчезает вскоре
То, что, услышав, мы не затвердим.

43 Две стороны мы видим при разборе
Подобных жертв: одну мы видим в том,
Чем жертвуют; другую — в договоре.

46 Последний обязателен во всем,
Пока не выполнен, как изъяснялось
Уже и выше точным языком.

49 Вот почему евреям полагалось, —
Ты помнишь, — жертвовать из своего,
Хоть жертва иногда и заменялась.

52 Зато второе, то есть существо,
Бывает и таким, что есть пределы,
В которых можно изменить его.

55 Но бремя плеч своих и самый смелый
Менять не смеет и обязан несть,
Пока недвижны желтый ключ и белый.[1254]

58 Да и обмен нелепым надо счесть,
Когда предмет, имевшийся доселе,
Не входит в новый, как четыре в шесть.[1255]

61 А если ценность — всех других тяжеле
И всякой чаши книзу тянет край,
Ее ничем не возместить на деле.

64 Своим обетом, смертный, не играй!
Будь стоек, но не обещайся слепо,
Как первый дар принесший Иеффай[1256];

67 Он не сказал: «Я поступил нелепо!»,
А согрешил, свершая. В тот же ряд
Вождь греков стал, безумный столь свирепо,

70 Что вместе с Ифигенией скорбят
Глупец и мудрый, все, кому случится
Услышать про чудовищный обряд.[1257]

73 О христиане, полно торопиться,
Лететь, как перья, всем ветрам вослед!
Не думайте любой водой омыться!

76 У вас есть Ветхий, Новый есть завет,
И пастырь церкви вас всегда наставит;
Вот путь спасенья, и другого нет.

79 А если вами злая алчность правит,[1258]
Так вы же люди, а не скот тупой,
И вас меж вас еврей да не бесславит!

82 Не будьте, как ягненок молодой,
Который, бросив мать, беды не чуя,
По простоте играет сам с собой!»

85 Так Беатриче мне, как здесь пишу я;
Потом туда, где мир всего живей,[1259]
Вновь обратила взоры, вся взыскуя.

88 Ее безмолвье, чудный блеск очей
Лишили слов мой жадный ум, где зрели
Опять вопросы к госпоже моей.

91 И как стрела спешит коснуться цели
Скорее, чем затихнет тетива,
Так ко второму царству[1260] мы летели.

94 Такая радость в ней зажглась, едва
Тот светоч[1261] нас объял, что озарилась
Сама планета светом торжества.

97 И раз звезда, смеясь, преобразилась,
То как же — я, чье естество[1262] всегда
Легко переменяющимся мнилось?

100 Как из глубин прозрачного пруда
К тому, что тонет, стая рыб стремится,
Когда им в этом чудится еда,

103 Так видел я — несчетность блесков мчится
Навстречу нам, и в каждом клич звучал:
«Вот кем любовь для нас обогатится!»

106 И чуть один к нам ближе подступал,
То виделось, как все в нем ликовало,
По зареву, которым он сиял.

109 Суди, читатель: оборвись начало
На этом, как бы тягостно тебе
Дальнейшей повести недоставало;

112 И ты поймешь, как мне об их судьбе
Хотелось внять правдивые глаголы,
Едва мой взгляд воспринял их в себе.

115 «Благорожденный, ты, кому престолы
Всевечной славы видеть предстоит,
Пока не кончен труд войны[1263] тяжелый, —

118 Тот свет, который в небесах разлит,
Пылает в нас; поэтому, желая
Про нас узнать, ты будешь вволю сыт».

121 Так молвила одна мне тень благая,
А Беатриче: «Смело говори
И слушай с верой, как богам внимая!»

124 «Я вижу, как гнездишься ты внутри
Своих лучей и как их льешь глазами,
Ликующими пламенней зари.

127 Но кто ты, дух достойный, и пред нами
Зачем предстал в той сфере, чье чело
От смертных скрыто чуждыми лучами?»[1264]

130 Так я сказал сиявшему светло,
Тому, кто речь держал мне; и сиянье
Его еще лучистей облекло.

133 Как солнце, чье чрезмерное сверканье
Его же застит, если жар пробил
Смягчающих паров напластованье,

136 Так он, ликуя, от меня укрыл
Священный лик среди его же света
И, замкнут в нем, со мной заговорил,

139 Как будет в следующей песни спето.

1 С пор как взмыл, послушный Константину,
Орел противу звезд, которым вслед
И Он встарь парил за тем, кто взял Лавину,

4 Господня птица двести с лишним лет
На рубеже Европы пребывала,
Близ гор, с которых облетела свет;

7 И тень священных крыл распростирала
На мир, который был во власть ей дан,
И там, из длани в длань, к моей ниспала.[1265]

10 Был кесарь я, теперь — Юстиниан[1266];
Я, Первою Любовью[1267] вдохновленный,
В законах всякий устранил изъян.

13 Я верил, в труд еще не погруженный,
Что естество в Христе одно, не два,
Такою верой удовлетворенный.

16 Но Агапит[1268], всех пастырей глава,
Мне свой урок преподал благодатный
В той вере, что единственно права.

19 Я внял ему; теперь мне так понятны
Его слова, как твоему уму
В противоречье ложь и правда внятны.

22 Я стал ступать, как церковь; потому
И бог меня отметил, мне внушая
Высокий труд;[1269] я предался ему,

25 Оружье Велисарию[1270] вверяя,
Которого господь в боях вознес,
От ратных дел меня освобождая.

28 Таков ответ на первый твой вопрос;
Но надо, чтоб, об этом повествуя,
Еще немного слов я произнес,

31 Всю правоту[1271] тебе живописуя
Тех, кто подвигся на священный стяг,[1272]
Его присвоив или с ним враждуя.[1273]

34 Взгляни, каким величьем всякий шаг
Его сиял; чтоб он владел державой,
Паллант[1274] всех прежде кровию иссяк.

37 Ты знаешь, как он в Альбе[1275] величавой
Три века ждал, чтоб на ее полях
Три против трех вступили в бой кровавый;[1276]

40 И что он сделал при семи царях,
От скорби жен сабинских до печали
Лукреции, в соседях сея страх;[1277]

43 Что сделал он, когда его вздымали
На Бренна и на Пирра[1278] и подряд
Властителей и веча покоряли, —

46 За что косматый Квинций, и Торкват,[1279]
И Деции, и Фабии[1280] доныне
Прославлены, и я почтить их рад.

49 Он ниспроверг арабов в их гордыне,
Вслед Ганнибалу миновавших склон,
Откуда, По, ты держишь путь к равнине.[1281]

52 Он видел, как Помпей и Сципион[1282]
Повиты юной славой[1283] и крушима
Вершина, под которой ты рожден.[1284]

55 Пока то время близилось незримо,
Когда свой облик твердь земле дала,[1285]
Им Цезарь овладел, по воле Рима.

58 От Вара к Рейну[1286] про его дела
Спроси волну Изары, Эры, Сенны[1287]
И всех долин, что Рона приняла.

61 А что он сделал, выйдя из Равенны
И минув Рубикон[1288], — то был полет,
Ни словом, ни пером не изреченный.

64 Он двинул на Испанию поход;
Затем к Дураццо; и в Фарсал вонзился,
Исторгнув стон у жарких Нильских вод;[1289]

67 Антандр и Симоэнт, где встарь гнездился,
Увидел вновь, и Гекторов курган,[1290]
И вновь, на горе Птолемею,[1291] взвился.

70 На Юбу[1292] пал, как грозовой таран,
И вновь пошел на запад ваш, где к брани
Опять взывали трубы помпеян.[1293]

73 О том, чем был он в следующей длани,[1294]
Брут лает с Кассием в Аду,[1295] скорбят
Перузий с Мутиной, полны стенаний.[1296]

76 И до сих пор отчаяньем объят
Дух Клеопатры, спасшейся напрасно,
Чтоб смерть ей дал змеиный черный яд.[1297]

79 Он долетел туда, где море красно;[1298]
Он подарил земле такой покой,
Что Янов храм был заперт повсечасно.[1299]

82 Но все, что стяг, превозносимый мной,
Свершил дотоле и свершил в грядущем
Для подданной ему страны земной, —

85 Мрак и ничто, когда умом нелгущим
И ясным оком взглянем на него
При третьем кесаре,[1300] его несущем.

88 Живая Правда, в длани у того,
Ему внушила славный долг — сурово
Исполнить мщенье гнева своего.

91 Теперь дивись, мое услышав слово:
Он с Титом вновь пошел и отомстил
За отомщение греха былого.[1301]

94 Когда же лангобардский зуб язвил
Святую церковь, под его крылами
Великий Карл, разя, ее укрыл.[1302]

97 Суди же сам о тех, кто с их грехами
Помянут мной,[1303] суди об их делах,
Первопричине всех несчастий с вами.

100 Тот — всенародный стяг втоптал во прах
Для желтых лилий,[1304] тот — себе присвоил;
Чей хуже грех — не взвесишь на весах.

103 Уж пусть бы гибеллин себе устроил
Особый стяг! А этот — не для тех,
Кто справедливость и его — раздвоил!

106 И гвельфам нет надежды на успех
С их новым Карлом;[1305] львы крупней ходили,
А эти когти с них сдирали мех!

109 Уже нередко дети слезы лили
За грех отца; и люди пусть не ждут,
Что бог покинет герб свой ради лилий!

112 А эта малая звезда — приют
Тех душ, которые, стяжать желая
Хвалу и честь, несли усердный труд.

115 И если цель желаний — лишь такая
И верная дорога им