Не обошлось и без странных неожиданностей и новых открытий. Одна из таких неожиданностей происходит в самом конце трилогии. Популярный роман Людовича называется «Желание смерти». Это одна из тех книг, которые уводят «из скучных серых аллей тридцатых годов в ароматные сады недавнего прошлого, преображенные и освещенные расстроенной памятью и воображением». Во пересказывает сюжет и высмеивает его. Почему? Потому что этот ужасный Людович написал «Возвращение в Брайдсхед», а Ивлин Во обратил на себя холодный блеск его взгляда. Результат испугал даже разбирающегося в литературе героя.
Интересно, что лишь очень немногие из великих мастеров литературной халтуры сознательно писали в начале карьеры всякую дрянь. В молодости большинство из них писали сонеты, один за другим. Возьмите Холла Кейна, протеже Россетти, или молодого Хью Уолпола, соперничавшего с Генри Джеймсом… Никто не собирался писать халтуру. Те, которые начинают с халтуры, далеко не уходят.
Сатирик, способный к самокритике, прокладывает новые пути. К счастью, Во никогда ерунду не пишет. Его трилогия о войне стоит того, чтобы рекомендовать ее читателю. Его остроумие не иссякло, оно достигло той полноты, когда даже ярость становится допустимой и благотворной.
New York Times Book Review, 1962, January 7, p. 1, 28
Энтони Бёрджесс[238]
Ивлин Во: переоценка
© Перевод А. Резникова
Бывают писатели, которых мы боготворим, но от которых не особенно хотели бы получить новые произведения. Я бы не сильно обрадовался, узнав об открытии еще одной трагедии Шекспира, равной «Королю Лиру», либо морской эпопеи, которую, по его словам, собирался писать Джеймс Джойс после «Поминок по Финнегану». Хорошего понемножку! С Ивлином Во далеко не так. Когда-то я даже воображал себе, что рай — это такая страна, где всякий раз с утренним чаем тебе подают новую книжку Ивлина Во. Аналогия с чаем по утрам, а еще лучше с шампанским в полдень, вполне подходит этому писателю. Мне он по вкусу, и я хотел бы бесконечно возобновлять подобные ощущения. Но мне лишь остается перечитывать его вещи, поскольку писатель умер очень рано и успел написать не так уж много. И вот я до того, наверное, начитался, что, пожалуй, могу декламировать его прозу наизусть.
У Ивлина Во проза изысканна; признаю, что это свойство не годится для беллетристики. Изысканность, особенно такая, как у него, пародирующая августианский стиль[239], отдаляет повествование от изображаемых событий и героев, тогда как стиль прозы должен быть, как у Джойса, связан с происходящим. А Ивлин Во словно берет свои суждения откуда-то сверху, как святой Церкви Торжествующей. У Мюриэл Спарк тоже есть нечто подобное: возможно, это особенность писателей-католиков. Но она может обернуться жестокостью. Приведем отрывок из романа «Упадок и разрушение»:
Боллинджеровцы повеселились от души. Они разломали рояль мистера Остена, втоптали в ковер сигары лорда Рендинга и переколотили его фарфор, разорвали в клочья знаменитые фиолетовые простыни мистера Партриджа, а Матисса запихали в кувшин. В комнате мистера Сандерса ничего (кроме окон) разбить не удалось, но зато была обнаружена поэма, которую он сочинял специально для Ньдюдигейтского поэтического конкурса — то-то была потеха.
Тут он и впрямь стремится не к изысканности, а к какой-то библейской непосредственности, но при этом совершенно лишен жалости. Нет в нем жалости и тогда, когда он убивает Джона Ласта в «Пригоршне праха». Желание быть хладнокровным, отстраненным, возможно, говорит о желании работать в стиле Гиббона[240].
То, что было неприятно в Ивлине Во как в человеке, присутствует и в его романах. Он был снобом, считал, что серьезного отношения заслуживает только английский правящий класс. В романе «Возвращение в Брайдсхед» представлена откровенно фальшивая ситуация, в которой английские католики отождествляются с английской аристократией. Ему невыносимо было думать, что обыкновенные ирландские труженики и официанты из Сохо — его единоверцы. Он был не только снобом, но и мизантропом. Ужасно относился к людям и заявлял, что, если бы не благодать, ниспосланная ему после обращения в католичество, он был бы намного хуже. Гнусность Во-человека накладывается на Во-писателя и искупается лишь двумя отнюдь не божественными благодатями — стилем и юмором.
Юмора Ивлину Во не занимать. Он очень остроумен. Немногие писатели так стойко, как он, могут поддерживать комедийный дух. П. Г. Вудхауз со временем выдыхается: слишком много шуток у него повторяется. Ивлин Во экономно расходует свой неистощимый запас в трилогии «Меч почета», в этой грандиозных размеров комедийной фреске. Его комедия превосходно уживается с высокой серьезностью и даже трагедией: это не просто жанр, а качество его литературы. Рассказ о débâcle на Крите написан тем же августианским стилем, что и о гром-боксе Эпторпа. С точки зрения исторической правды это удручает. Но стиль его точен, краток, сдержан и поднимает дух. Его юмор не просто развлекает читателя. Тема этой книги — лучшего из наших романов о Второй мировой войне — близка к теме «Конца парада» Форда Медокса Форда, тетралогии, позорно сокращенной до трилогии Грэмом Грином. В произведении Форда Первая мировая война показана как проявление, а не причина общественного краха. Во пишет о Черчилле, Сталине и Рузвельте, которые «руководят расчленением христианского мира». Сказано весьма точно, даже остроумно. Но вместе с тем трудно найти более жуткую фразу во всей современной литературе. Выражая точку зрения католиков из высших слоев общества, Ивлин Во констатирует: авторитетные мнения развенчаны, их заменили мнения масс.
Заглавие статьи обещало переоценку. Пока что я говорил лишь то, что все про Ивлина Во знают. В свое время, когда создавались «Упадок и разрушение», «Мерзкая плоть», «Черная напасть», его считали просто забавным, хотя и чем-то уязвленным, скажем, последней великой войной в «Мерзкой плоти» или людоедством в «Черной напасти». Все изменилось с появлением романа «Возвращение в Брайдсхед», который писателю пришлось объявить «эсхатологической» книгой, где рассказывается о действии Божьей благодати. Она написана в стиле высокой романтики и при этом не без юмора. К ней следует относиться как к полноценному произведению, а не просто как к развлечению, но лишь немногие просвещенные читатели могут воспринять ее именно как роман. Это произведение пропагандирует идею католицизма, прекрасную и трогательную, но отягощенную убеждениями автора. Персонажи Генри Джеймса обладают свободной волей, а здесь все предопределено почти по Кальвину. Лорд Марчмейн, который всю жизнь был атеистом и сибаритом, на смертном одре осеняет себя крестным знамением. Бог побеждает; Бог должен победить; никакой борьбы не происходит.
«Меч почета» я считаю лучшим в английской литературе романом о войне, понимая, однако, что выбор невелик. Обзор ограничен. Гай Краучбек — бунтарь из высшего класса; войну в романе ведут офицеры, а солдаты находятся где-то сбоку припека и только смешно бранятся. В книге слишком много ухищрений, слишком много случайных встреч, словно война ведется лишь членами Брэттс-клуба[241].
Художественное достоинство «Конца парада» обуславливается тем, что все его элементы подчинены главной теме, как у Джеймса и Конрада; автор не щеголяет своим мастерством, избегает антологически ярких, цветистых фраз и не особенно стремится вызвать у читателя смех. А трилогию Во объединяет только главный герой и историческая действительность. История или автобиография представляет собой лоскут потертого плюша с беспорядочно нашитыми на нем драгоценностями. Тут и мозаика из блестящих кусочков, и театрализованное представление с восхитительными поворотами. Написано прекрасно, но к избранной теме не имеет отношения. Рассказать же историю с помощью одного лишь хорошего стиля невозможно. Когда У. X. Оден писал, что прозаик должен «испытать всю славу подлеца»[242], он, по сути, отрицал право автора писать ярко и элегантно. Критики ошибаются, когда осуждают «угловатость» письма, скажем, Кингсли Эмиса, забывая, что нежелание придать предложению изящную форму в духе Во говорит о том, что автор тем самым выражает бесформенность обыденной действительности. Во пишет слишком хорошо для прозаика.
Я питаю нежные чувства к творчеству Во, хотя он отвергает то, что, по моему мнению, должно составлять суть романа. Но для романа как раз характерно качество, о котором я еще не говорил: тонкий слух писателя точно улавливает манеру речи, свойственную британскому высшему обществу. Когда у него заговаривает священник из Мэйнута, неизбежно получается карикатура («А как мне различать ваших офицеров, если я не военный и совсем не разбираюсь в этом?»). Капралы и сержанты чересчур простонародны. Так, инструктор со стоном обращается к своему отряду: «А вы были, и ушли, и подвели меня». Но стоит заговорить леди Бренде, леди Килбэннок или Вирджинии Трой, мы тотчас понимаем, что звучат подлинные интонации довоенного Мейфэра. Лучшей похвалой стилю Во (это относится и к речи персонажей, и к рассказу о событиях) будет признание, что я неоднократно перечитываю его роман. Знаю, что меня ждет: снобистские замечания, суровые оценки, узкий кругозор автора, религиозная нетерпимость, недопустимая для новообращенного, — но в то же время я надеюсь получить удовольствие от чтения. Стараюсь не пропустить ни строчки. Что касается места Во в пантеоне англоязычных писателей, то я не вижу смысла в том, чтобы куда-либо его определить, поставив выше Грэма Грина, ниже Айви Комптон-Бернет или объявив эпигоном Рональда Фёрбенка. Во — виртуозный прозаик, он стоит в стороне от своих современников, именно в стороне, а не над ними. Как и предвидел Во, его мир канул в Лету вместе с войной, на которой он сражался. Зато его язык, в котором этот мир заключен, как личинка жука в капле янтаря, будет жить еще очень долго.
