— Больно? — спросила она, с тревогой вглядываясь в его лицо.
Он прикрыл глаза, затем легонько покачал головой из стороны в сторону.
— Ты знаешь, что с нами собираются сделать?
— К сожалению, дорогая Каэтана. Я дольше других не терял сознания, поэтому слышал их разговоры. Примитивный народ, но место, куда нас принесли, очень древнее. Здесь развалины какого‑то города — огромного, каменного. Наверное, его строили еще при Древних богах. Судя по тому, что они там лопотали, эти руины обитаемы. Здесь живет какое‑то их божество, и, похоже, мы предназначены ему в жертву. Неприятная перспектива…
— Стойло ради этого заканчивать университет? — спросила Каэ, хотя на душе не то что кошки — тигры скребли.
— Самое неприятное, что они оценили нас по достоинству…
— А именно?
— Так спеленали, что вырваться не удастся. Мы, видимо, слишком много их воинов поубивали.
— Не мы же первые начали!
Ловалонга легко рассмеялся:
— Право, иногда вы рассуждаете как ребенок. А иногда я поражаюсь тому, что вы, сами не замечая, творите если и не чудеса, то что‑то очень похожее. Хотя и магом вас не назовешь. Кто же вы на самом деле?
— Удивительный вопрос. Одно из блюд на праздничном столе какого‑то монстра, если я правильно тебя поняла.
— Я не об этом, — досадливо поморщился Ловалонга. — Вы прекрасно держитесь — не всякий воин явил бы такое присутствие духа. Но мы действительно вскоре можем умереть. Точнее, я уверен, что именно так и будет. И мне не дает покоя мысль, что я умру, не узнав всей правды. С вами слишком часто происходят случайности, которые идут нам на пользу…
— Почему именно со мной? — запротестовала было Каэ, но Ловалонга мягко остановил ее:
— У нас очень мало времени. Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос. Я спрошу так: вы действительно из другого мира? И если да, то кто же тогда дама, привезенная герцогом из путешествия?
— Честно?
— Честно…
— А кто меня знает… Нет, правда, — поторопилась добавить она, заметив явно недоуменное выражение его лица. — У меня нет времени повествовать в подробностях, но вкратце дело обстоит так, что из другого мира меня прямо через мой сон вытянули в какой‑то замок — впоследствии я узнала, что в Элам, — воссоединили с Двойником и отправили в ал‑Ахкаф к Тешубу. Вот, собственно, и все. Ты знаешь столько же, сколько и я, кроме мелких деталей, конечно.
— Иногда мелкие детали, дорогая моя госпожа, решают абсолютно все. Пообещайте, что вы доверитесь мне и расскажете свою историю, если мы выживем.
— Кажется, я ничем не рискую, как ты думаешь?
— Боюсь, что да… — ответил аллоброг после небольшой паузы.
В этот момент завозился в своем углу альв, и почти одновременно с ним пришел в себя все еще малость глушенный Джангарай.
— Какой сюрприз, — возвестил он, с трудом ворочая распухшим языком. — Что все это означает?
— Приветствую в твоем лице жертву какого‑то бога? Имя его неизвестно, но питается он регулярно.
Джангарай слегка побледнел и отшучиваться не стал.
— Задело‑таки за живое, — проскрипел Воршуд. — А я думал, что он никогда не прекратит язвить.
— Когда этот божок поперхнется тобой, я, возможно и промолчу, — рявкнул ингевон, — но сейчас…
— Но сейчас мы не будем ссориться, — остановила их Каэтана. Внезапно послышался рокочущий смех Бордонкая.
— Что это с ним? — испугался альв.
— Да все тело затекло, а теперь отходит и щекотно, — пожаловался гигант сквозь смех.
— О боги! — простонал Воршуд. Эйя и Габия пришли в себя одновременно и сердито заворчали.
— Бесполезно, — обратилась к ним Каэтана. — Совершенно бесполезно. Поберегите нервы, скоро пригодятся…
Она не договорила. Дверь в хижину распахнулась, и в золотом прямоугольнике света возник силуэт туземца. Судя по количеству побрякушек, которыми он был увешан, это был местный колдун.
— Ну, началось, — заметил Джангарай. Колдун, не давая им опомниться, ткнул в их сторону сухим крючковатым пальцем, и несколько воинов, подбежав к пленникам, ловко заткнули им рты кляпами. Теперь они могли только стонать, но этого делать не стали, а лишь задышали чаще, чтобы не задохнуться окончательно. Их вынесли из хижины и торжественной процессией двинулись к развалинам древнего города.
Путь был недолгим, но туземцы часто останавливались передохнуть. Особенно тяжело приходилось тем, кто нес на себе Бордонкая. Несколько человек держали в вытянутых руках оружие пленников, испытывая, очевидно, суеверный страх перед ним. Таким порядком и добрались до площади в развалинах города. Здесь все еще царила красота — умирающая, одинокая, трогательная, но по‑прежнему впечатляющая.
Величественное здание, точнее, его остатки явно были центральным храмом, воздвигнутым в эпоху Древних богов. Он был сложен из зеленого мрамора, потемневшего от времени, и весь покрыт искусной резьбой по камню. Насколько можно было разглядеть уцелевшие изображения, они были полны радости и света. В орнаментах присутствовали в основном цветы и птицы. Каэтана с любопытством рассматривала все, на что могла обратить свой взгляд.
Туземцы остановились, опустили свою живую ношу на землю и отдохнули немного. Каэтана разглядела, что их завели в бывший храмовый двор, где теперь было устроено некое подобие капища. Несколько столбов, вкопанных в землю, были окружены не очень высоким рядом заостренных кольев изрядной толщины, между которыми мог свободно пройти человек. А вот украшены они были жутковато: на многих, щерясь оскаленными зубами, торчали черепа.
Пленников быстро прикрутили к столбам внутри странной ограды, вынули у них изо рта кляпы. А оружие часть воинов куда‑то спешно утащила. Все время оглядываясь, словно опасаясь внезапного, нападения, колдун торопливо заговорил, не обращаясь ни к кому конкретно. Скорее всего это был примитивный ритуал жертвоприношения.
— Вы, убившие сыновей племени шак‑а‑шаманак, удостаиваетесь чести быть принесенными в жертву грозному Тавросу Тригаранусу, сыну великого Джоу Лахатала, могучему и грозному богу, охраняющему эти земли. И будет так со всяким, кто придет на землю шак‑а‑шаманак. Хоть вы и колдуны, но наш бог сильнее.
И быстро удалился. Он боялся.
— Похоже, на этот раз мы и вправду пострадавшая сторона, — заметил ингевон. — Предложения есть?
Он смотрел на них сквозь листву деревьев, пытаясь понять, что же в них ему так непривычно. То, что эти жертвы не были туземцами, его не смущало, потому что шак‑а‑шаманак изредка приводили ему пойманных путешественников или людей из других племен, которые жили где‑то далеко на болотах, ибо само племя шак‑а‑шаманак быстро сокращалось, истребляемое его нечеловеческим аппетитом. Нет, что‑то в этих жертвах было совершенно особенное. Он долго, мучительно долго раздумывал над этим вопросом, — отвыкший мыслить мозг отказывался ать эту задачу, а голод кричал ему: «Убей и съешь!»
Но он нерешительно топтался на месте, пытаясь образить, что его настораживает, — и вдруг, совершенно случайно, понял. Жертвы не кричали. Ведь им всегда вынимали кляп изо рта, чтобы их предсмертные крики порадовали своей чарующей музыкой грозного Тавроса Тригарануса. К тому же эти крики привлекали его внимание — не всегда он выходил из старого храма. Эти явно переговаривались между собой. Тихо и спокойно.
И улыбались.
Тригаранус когда‑то видел подобную улыбку уверенного в себе существа. Так не улыбались туземцы, поклонявшиеся ему на протяжении веков, так не улыбался он сам, потому что улыбаться не умел. Но он видел, и это видение его беспокоило, въедалось в разум, заставляло тревожно всхрапывать, не двигаясь с места.
Он сделал несколько шагов по направлению к жертвам у столбов, но опять застыл в нерешительности. Затем нагнул голову, выставил вперед рога и пошел, не задумываясь, не размышляя больше ни над чем, — он был слишком голоден. Где‑то в самой глубине его памяти тихий голосок шепнул: «Освобождение». Но голод заглушил его.
Земля заколебалась, будто невдалеке пронесся табун диких лошадей, раздался треск веток, и на поляну с шумным фырканьем выбрался Таврос Тригаранус, сын Джоу Лахатала и бог маленького племени шак‑а‑шама‑нак. Он действительно был грандиозен и вполне подходил на роль существа, нуждающегося в кровавых жертвах. Человекоподобная фигура под три метра ростом выглядела гораздо больше и массивней за счет огромных мускулов, которые бусрились под зеленоватой чешуйчатой кожей. Саблеподобные когти на руках были приспособлены исключительно для того, чтобы рвать на части любое, живое существо, которое имело несчастье попасться свирепому зверобогу. Гибкий хвост находился в постоянном движении.
Сейчас, когда Таврос Тригаранус стоял на краю поляны, раздувая ноздри и глядя на привязанных к столбам пленников, не то выбирая себе жертву, не то пpocто радуясь большому количеству пищи, хвост бешено хлестал его по бокам, выдавая ярость этого существа. Таврос Тригаранус получил такое имя, потому что на мощной бычьей шее сидела огромная бычья голова с маленькими налитыми кровью глазками и тремя рогами: два из них находились там, где и положено быть рогам у травоядного животного, а третий — самый большой и прямой — торчал в центре широкого лба. Зверобог всхрапывал, глухо ворчал и скалил зубы, которые у него тоже были весьма своеобразны: в пасти быка блестели клыки хищника.
