Потом стемнело, жизнь на Княжьем Городище затихла... Может, ночью? Ворочался-ворочался... На всякий звук... вертикальный старт как у палубного истребителя...
Княжна так и не пришла.
О чём тут разговаривать? Снова Хаям прав:
"Волшебства о любви болтовня лишена,
Как остывшие угли - огня лишена,
А любовь настоящая жарко пылает,
Сна и отдыха, ночи и дня лишена".
Мда... "Ни сна, ни отдыха измученной душе".
Мысли... разные были. И разумные, и не очень. "Остроумие на лестнице" - изнурительное занятие. Как девушки парням головы морочат - известно. Неоднократно и на личном опыте. Моя благоверная приходила на свидания за четверть часа, пряталась и ещё полчаса наблюдала, как я кручусь на пятачке и её выглядываю. "Девушка должна являться на свидание с пристойным опозданием".
Сколько значит "пристойно опоздать" в стране, где часов вообще нет?! Суток несколько?!
"Если гора не идёт к Магомету, то..." - то "магомет" несёт "горе" подарок. Подобрал ножичек по-богаче. Как и думал: типа кайкена. Пыль стряхнул, масло снял. Точить не стал: ещё порежется, не дай бог. В тряпочку завернул и понёс. В терем меня не пустили - служанке отдал. Типа:
-- Княжна третьего дня заходила, просила ножик подобрать. Не соблаговолит ли ихняя милость по ручке лилейной своей высококняжеской прикинуть? А то ежели неподходяще, так и ещё поглядеть можно.
Немолодая служанка поморщилась:
-- Опять наша старшенькая дурью мается. Ну где ж это видано, чтобы княжны - ножиками игралися? Ладно, отдам.
И снова - тишина. Никто ничего... Весь день...
"Как ждёт любовник молодой
Минуты верного свиданья...".
Пушкин! Факеншит! Я тебе расскажу "как"! - Нервно! Раздражённо, озлобленно. Переходя от мгновений ступора, с уставившимся в никуда взглядом и некрасиво полуоткрытым ртом, к вспышкам ярости, когда начищаемые железные пластины греческого ламелляра спонтанно гнуться в руках и зашвыриваются в угол! А уж какие слова при этом произносит внутренний голос...! И в свой адрес... и про объект ожидания - тоже.
Э-эх... Тоска-а-а... Скучно-то как... Остаётся только песни петь. Штопаю "кабанский" ламелляр и соловьём заливаюсь:
"Ой, гуляет в поле диалектика -
Сколько душ невинных погубила!
Полюби, Марусенька, электрика,
Пока его током не убило!
Полюби ты, сизая голубицА,
Полюби, сизая голУбица.
У него такие плоскогубицы -
Ими можно даже застрелиться.
Полюби его, пока здоровый он,
Полюби в беретике из фетра!
У него отвертка полметровая
И проводки десять тысяч метров.
И в его объятьях эйфорических
Он найдет такие положения -
От его любови электрической
Будешь ты трястись от напряжения
Не большевика, не эпилептика,
Не гермафродита, не дебила -
Полюби, Марусенька, электрика,
Ой, да пока его током не убило...".
Потом, естественно: "Поднимем бокалы и сдвинем их разом..." под наш старинный народно-электрический тост: "Чтобы наши дети - току не боялись"... Из-за этой суетни с "прыщеватостью" пропустил "День энергетика". Придётся догонять - нажрусь в одиночку...
Коллеги уже пошабашили: прибирали инструмент, гасили светильники, когда ко мне всунулся "хромой гонец":
-- Тама... Эта... Девка. Ну... Тебя спрашивает. Видать, из теремных - вежливая. Гы-гы-гы...
Понятно. Сама не снизошла - горничную прислала ножики вернуть. "Забирай свои игрушки - ты мне больше не дружок". У крылечка в темноте топталась какая-то служанка, замотанная по глаза, в длинной, крытой выцветшим сукном накладной телогрее.
Телогрея и телогрейка моей эпохи - две большие разницы, а "накладная" - через голову одевают.
-- С чем пожаловала?
-- Во как! Что-то ты, свет мой Ванечка, неласково встречаешь. Будто и не зазывал сам в гости.
Голос! А уж когда платок с носа чуть сдвинула... Пришла!
"Эх-ма, тру-ля-ля
Моя милка-то пришла!"
Чуть на крылечке в пляс не пустился!
Я извинялся и рассыпался, теребил, тащил и поддерживал. Забрал у неё свёрток с ножиками. Она чуть слышно хихикала под платками. Но стоило нам миновать общую залу под вцепившимися в нас взглядами моих со-оружейников, захлопнуть за собой дверь... Она ещё попыталась что-то сказать, что-то вроде: "А поговорить?". Но... оторваться от её губ... а уж когда она и сама отвечает... и на кой чёрт она эту "накладную" нацепила? Её же только через голову... вместе со всем остальным...
В этот раз мы обошлись без масла... и без шнуров от греков... и без шумоподавляющих затычек... и безо всего... и... И - с удовольствием!
Потом мы лежали рядом, постепенно остывая, успокаивая дыхание. Она вдруг чуть слышно захихикала:
-- Хорошо с тобой, Ванечка. А ты точно знаешь, что я от тебя... ну... что я не понесу?
-- Точно.
-- Ой, хорошо-то как! А... а давай я тебя к себе возьму? Сенным боярином. Каждый день видеться будем. Ты, Ваня, такой красивый...! Я тебя как давеча увидала, ну, когда ты дрова колол... Аж дух перехватило! Такой пригожий, такой весь... в коленках даже ослабела.
Это я-то красивый?! Тощий, плешивый... Хотя... мужчины, как известно, "чуть краше крокодила - уже Аполлон".
-- Ты прикинь: ты каждый день при мне. На людях - я тебе госпожа. И мы... только так это, тайком. Глянуть там..., пальчиками чуть..., под локоточек поддержать, рукавичку подать...
Какой-то вариант инверсии утверждения Цветаевой:
"И не краснеть удушливой волной
Едва соприкоснувшись рукавами".
Поэтессе нравилось "что вы больны не мной". Большинству остальных - наоборот.
-- А пришла ночь и тут... Тут ты! Со всей своей страстью жаркой, с желанием неуёмным. Зверь. Зверь Лютый! И я в могучих лапах твоих... покорная, беззащитная, трепещущая... А утром снова... Эй, Ванька! Подай-принеси! Ты бегаешь, приносишь, подаёшь, кланяешься... А я смотрю на плечи твои, на спину согнутую, на руки подающие и вспоминаю, как ты меня прошлой ночью... всю... по одному лишь своему лютому хотению... и представляю ночь будущую... И у меня всё... горит и тянет... Я тебе дерзости всякие говорю, ругаю, шпыняю там... А ты стоишь и терпишь - люди ж вокруг! Только злишься. А я смотрю на тебя... всего такого... желанного да сладкого... млею и плыву вся... Брат приедет - скажу, чтобы тебя ко мне служить поставил.
-- Попадёмся. Тебя - выругают, меня - выпотрошат.
-- Ты... Ты струсил?!!! Ты ради меня... Испугался?! Я думала - ты уже...! Настоящий, взрослый, отважный... А ты... прислужничек трусоватый...
-- Кабы я пугался - ты бы тут не лежала, не потягивалась бы довольная. Но меру даже и собственной дурости - надо знать.
-- Фи! Какой ты... расчётливый. Будто купец с аршином: столько любви - можно, столько - нельзя.
Вдруг она развернулась ко мне, и хитренько, не поднимая глаз, что-то рисуя пальчиком у меня на голой груди, поинтересовалась:
-- Ваня, а ты... ты кто?
Факеншит! Мне такой вопрос в подобной ситуации не так давно Гапа задавала. Я же помню - чем дело кончилось! Но приступать к обучению "верховой езде"... Не так сразу, мне бы хоть четверть часа...
-- С чего такой интерес?
-- Ну... первый раз, когда мы с тобой... на тебе был ошейник, ты прятался от моего брата, князя Давида, от слуг теремных. И выглядел как... испуганный, тощий, ободранный... беглый мальчишка-холоп.
Во как. А я-то думал, что весь из себя крутой и благопристойный. Хоть и со странностями.
-- Второй раз тебя увидела, когда ты подарки мои вернул. Хитро и прибыльно. И был ты... слуга ушлый да изворотливый. Наглый сопляк-выскочка из челяди старика-деревенщины.
Неправда ваша! Какой же Аким - деревенщина? Хотя, если вспомнить, как мы одеты тогда были...
-- Ныне вот третий раз встретились. Ты уже - боярский сын. Меня вот... от лютой смерти спас... И вообще... Вот-вот - мужем добрым станешь, сам шапку получишь. Будешь суд да расправу чинить, дружины в битвы водить.
Она ещё чуть-чуть порисовала пальчиком и, вскинув на меня взгляд, спросила. Вроде бы в шутку, но напряжённо:
-- А в следующий раз? Кем обернёшься? В корзно красном явишься? А? Может и руки моей просить у отца будешь? Может, мне подождать чуток, не ходить под венец нынче?
Какой дурак выдумал легенду о романтичности женщин?! Ну, может, и - "да". Если - "до того". А вот "после того как"... женский прагматизм, в отличие от оргазма - существенно опережает мужской. Я ещё не отдышался, а она уже фасон свадебной фаты прикидывает.
-- А что, принцесса, к тебе уже и сватов засылали?
Она отвалилась на спину рядом со мной и, задумчиво перебирая своими пальцами - мои, глядя в темноту потолка, чуть освещаемого проблесками огня от каменного очага в углу моего чулана, сообщила:
-- Сватов давно засылают. Ещё до моего рождения. Дочь князя в жёны взять - всегда охотники есть. Хоть какую. А нынче - косяком идут. Отец-то мой... А я у него - старшая. Первая невеста на всей Руси. А у меня уже возраст подошёл. Вот отец и думает. Выбирает - с кем из владетельных домов породниться. Только у соседей, у мадьяр Арпадов и ляхов Пястов - уже рюриковн много. Комнины и Гогенштауфены - женатые или маленькие совсем... Не знаю... Отец, конечно, зла мне не желает, но какие-то все женихи... старые да корявые. Или - сопливые. Или - худородные да бедные. Мне в какое-то захолустье немецкое идти... к этим схизматам. Ещё и веру их принимать. "Богородицу" на латыни... "Аве Мария"... - экое убожество.
