встали дыбом, скулы свело, а в мозгу прямым болезненным лучом пронёсся электрический разряд сильнейшей мощности, способный свалить с ног крупного носорога. Некая безжалостная сила швырнула его о дерево, и Семён почувствовал, как затрещали его кости.
Саша продолжал стоять, не в силах пошевелиться, и только его открытый рот в безмолвном крике говорил о том, что организм ещё как-то продолжает функционировать.
…Над Семёном парила шаровая молния.
Та, о которой они совсем недавно вели беседу с Айроном.
Он ещё не видел её, зато видел Саша. Ударившись со всего размаха о дерево, Семён начал безвольно сползать как мешок с песком, но остановился, проткнутый насквозь острым суком торчавшей ветки. Кровь хлынула сквозь куртку и потекла неровными ручейками там, где находилось солнечное сплетение.
Светящийся шар раздулся в размерах, изрыгнул из себя крошечные протуберанцы расплавленной плазмы, будто был уменьшительной копией Солнца, издал треск, выплеснул в пространство искры, и стремительным броском оказался на уровне глаз Семёна.
Теперь и он затухающим взглядом увидел этот шар. Тот поколебался в воздухе, и с молниеносной быстротой, подобно скорости звука, взмыл ввысь, выдирая тело Семёна из зарослей веток. Вторая силовая волна швырнула уже истекавшего кровью путешественника на следующее дерево, затем ещё на одно, и ещё, и ещё…
Тело Семёна швыряло от дерева к дереву, будто невидимая рука играла им в некий пинг-понг, где Семён был в качестве теннисного мячика. Каждый раз, со всего размаха врезавшись в торчащие сучья веток, безвольный и бесформенный уже комок плоти протыкался в разных местах, превращая грудь, плечи, живот и пах в кровавое месиво, выдирая и разбрасывая по сторонам целые куски мышц и сухожилий. Ударная волна ещё раз подбросила то, что осталось от Семёна, швырнула на искалеченную спину, и какое-то расстояние проволокла его по земле. Кровь хлестала из всех его развороченных ран, и последнее, что он ощутил в этой жизни, была сладковатая сырость травы под его искалеченным телом. Голова, вывернутая в неправильном положении относительно позвоночника, была обращена только в одну сторону – по направлению к Саше. Угасавшие глаза ещё раз, последний в жизни, блеснули, ощупали силуэт до боли любимого друга и, напоследок вспыхнув трагической печалью, будто проговорили: «Прости, Санёк. Не вывел я тебя из зоны. Видишь, как оно получилось?»…
И погасли.
Пробегавший мимо муравей застыл на месте и уставился на остекленевшие зрачки, затем, видимо, набравшись храбрости, подполз к необычному объекту, ощупал усиками застывшие хрусталики сетчатки и, не найдя для себя ничего интересного, проследовал дальше по своим муравьиным делам.
Семён умер.
Его истерзанное, пробитое ветками тело упокоилось на байкальской земле, пополнив ряды безвестных путешественников – героев изыскателей неведомого.
Шаровая молния исчезла так же внезапно, как и появилась. Лес успокоился, и только одно существо в смятении продолжало открывать и закрывать рот в безмолвном, всепоглощающем горе крике. Наконец, и к нему возвратились на время утраченные голосовые связки, и в тот же миг лес наполнился диким, захлёбывающимся, безумным от боли криком. И крик этот был похож на рёв раненого медведя.
Это орал Саша.
Дико, протяжно, безысходно.
Он остался один.
Один на один с Хозяином Байкала.
Закатив белки глаз, бедный паренёк из некогда полноценной экспедиции в этот миг потерял рассудок.
В голове послышался вкрадчивый голос, будто листва шелестела под ногами:
Ты ястреб души моей. Ты сокол, летящий в пространстве. Теперь мы вместе. Ты и я. С помощью тебя я познаю ваш мир. Обратись ко мне. Я-ТАПРОБАН. Задай вопрос… - пронеслось эхом. – Задай вопрос… задай вопрос…
…И Саша его задал.
- Что Такое Тапробан?
…Его нашли рыбаки – спустя месяц после трагических событий с Семёном.
Потрясение, которое он испытал, лишило его разума. Целый месяц он бродил по тайге – потерянный, чуждый для природы, одинокий, заросший бородой, иногда голодный до обморока и всеми забытый.
Закопав Семёна там же у берега, он несколько дней брёл, не ориентируясь ни по карте, ни по звёздам – просто туда, куда звал его таинственный голос. Питался ягодами, сбивал шишки, давил ногами лягушек или ящериц, и тут же съедал их, не разводя костра. Спал в оврагах, кустах, не разбирая, когда наступала ночь или её сменял день. Не чувствуя ни усталости ни боли, не обращая внимания на хищников, и не следя за протеканием времени, спал рывками, пил воду из луж и тухлых ручьёв, подбирал обглоданные кости и распотрошённую медведями рыбу.
И, однако, выжил…
Месяц в тайге, один, без спального мешка, продуктов, и самое главное – винтовки. Её он оставил там же, где, закопав своего друга, водрузил самодельный крест, сделанный из веток, которые насквозь протыкали Семёна, когда того швыряло от дерева к дереву.
Это единственное, что осталось у Саши в памяти: затем пустота, отчуждение от мира, галлюцинации с голосом внутри себя, и как заключение всего – тихое безумие.
