мне нужно их содержать; условия работы не нравятся и так далее. Наверное, на резино-техническом заводе условия лучше, или охранники получают больше, а может быть у водителей автобуса детей нет?
– Какая ты смешная, Роза. Почему, скажи мне, я не верю тебе? Я не верю, что ты такая и всё.
– А ты поверь. Почему я не могу быть проституткой? – Она вновь закашлялась. – Это удивительная работа, ещё и на моих условиях – сказка. Кем же я должна быть? Каким-нибудь никчёмным режиссёром, который ставит пьесы в театре?
– Не знаю.
Роза едва сдерживала слёзы, глядя на него. Глядя на себя его глазами. Думая, что смотрит на себя его глазами. Почему она дерзкая и жестокая, когда должно быть всё наоборот? Почему она пытается задеть его вместо… вместо чего? Просьбы о прощении? Прощении за что? Оправдания себя? За что? Или почему она не делает попыток быть с ним? Попыток быть с ним сейчас, когда он пришёл к ней как к проститутке?
– Идём в постель? – спросила Роза.
– Нет, мне лучше уйти, – сказал он и посмотрел на Розу. Она смотрела на него и по её щеке пробегала слеза. – Прости, но я пойду.
Игорь ушёл.
6
Зал аплодировал стоя. Многие женщины всплакнули, да и мужчины не смогли удержаться. Актёры вышли на поклон; у них уже у каждого были слёзы на лице; Юля прижалась к плечу Лёвы.
Лёва включил микрофон и начал говорить:
– Спасибо вам всем, мы старались, но… мы бы никогда этого не сделали без нашей… – Его нижняя губа исказилась от сожаления, слёзы продолжали идти. – Без нашей замечательной Розочки. Я думаю, она вложила, как минимум часть души в эту постановку. И похлопайте теперь лучше ей. Спасибо!
Зал продолжал хлопать.
Игорь Швец увидел серую фотографию Розы по телевизору, долго и молча смотрел сюжет о её постановке, не проронив ни слезы.