счел обоснованными существенные изменения первоначального метода Брейера [7]. То, что Фрейд предложил делать, он назвал «методом толкования».
Такое развитие совершенно понятно и логично, ибо отношение переноса в особенности требует разъяснения. О том, насколько это важно, ни один дилетант не может дать себе отчет, но в еще большей степени это касается врача, который вдруг оказывается вплетенным в клубок недоступных пониманию фантастических представлений. То, что пациент переносит на врача, должно быть истолковано, то есть разъяснено. Поскольку сам больной не знает, что он переносит, постольку врач вынужден подвергнуть представленные пациентом осколки фантазий истолковывающему анализу. Самыми непосредственными и важнейшими психическими продуктами такого рода являются сновидения. По этой причине Фрейд исследовал область сновидений почти исключительно на предмет вытесненных несовместимых желаний и в процессе этой работы открыл инцестуальное содержание, о котором я уже говорил выше. Естественно, что в ходе этих исследований всплыл не только инцестуальный материал в узком смысле, но и вся та мыслимая грязь, на которую способна человеческая натура. Список этот, как известно, весьма велик. Придется трудиться всю жизнь, чтобы хоть в какой-то степени его исчерпать.
Результатом метода разъяснения Фрейда явилась скрупулезная разработка теневых сторон человека – с размахом, какого прежде не знала история. Это самое действенное противоядие против всех идеалистических иллюзий о сущности человека. Не приходится поэтому удивляться тому обстоятельству, что против Фрейда и его школы поднялась мощная волна осуждения. Я не буду говорить о принципиальных любителях пребывать в иллюзиях, но хотел бы подчеркнуть, что среди противников метода толкований нашлось немало тех, кто не питал никаких иллюзий относительно теневых свойств человеческой натуры, однако упрекал Фрейда в том, что нельзя объяснить человека, опираясь лишь на теневую сторону. В конце концов существенна не тень, а тело, эту тень отбрасывающее.
Метод толкования Фрейда – это ведущее назад, так называемое редукционное, восстанавливающее разъяснение, и оно действительно может оказаться разрушительным, если становится чрезмерным и односторонним. Достижение, каковое стало возможным благодаря работе Фрейда с толкованиями, заключается в том факте, что человеческая природа имеет темную сторону, и влиянию последней подвержен не только сам человек, но и его творения, учреждения и убеждения. Собственно, даже наши сокровенные и священные воззрения зиждутся на глубоком темном основании, так что, в конечном счете, объяснить строение дома можно не только начиная с конька крыши, но и с подвала, причем второе объяснение имеет то преимущество, что генетически оно более верное, ибо дома строятся не с крыши, а с фундамента, а сверх того, все сущее и развивающееся начинается с простого и необработанного сырья. Ни один мыслящий человек не станет отрицать, что данное Саломоном Рейнаком [8] объяснение сути церковного причастия первобытным тотемным мировоззрением имеет глубокий смысл. Потому он ничуть не склонен отвергать приложение гипотезы инцеста к греческим мифам о богах. Понятно, что для наших чувств весьма болезненно толковать «сияющие вершины» на основании теневой стороны и таким образом перемещать их в жалкую грязь первоначал. Но я считаю это слабостью прекрасных и возвышенных натур, слабостью человека: что это за идеалы, если они так легко разрушаются теневыми объяснениями? Страх перед толкованиями Фрейда проистекает исключительно из нашей варварской детской наивности, которая до сих пор не знает, что высокое всегда стоит на глубоком, и что les extrêmes se touchent [9]; эти истины являются окончательными и не подлежат сомнению. Мы ошибемся, правда, только в том случае, если станем придерживаться того мнения, что свет исчезнет, если мы будем объяснять его с точки зрения теневой стороны. Это прискорбное заблуждение, жертвой которого пал и сам Фрейд. Тень принадлежит свету, зло принадлежит добру, и наоборот. Поэтому я не могу оплакивать потрясение, причиненное разъяснением нашим западным иллюзиям и ограничениям; наоборот, я приветствую его как исторически необходимое направление движения невероятного значения; ибо с ним в наш мир входит философский релятивизм, воплощенный Эйнштейном в физико-математической форме; по существу, это дальневосточная истина, от которой не стоит сейчас отказываться, ибо она действует.
Нет ничего менее действенного, чем интеллектуальные идеи. Однако, если идея является фактом душевной жизни, который проникает, казалось бы, без всяких очевидных исторических причинных связей, в самые разнообразные области, то к ней стоит присмотреться. Ибо идеи как факты душевной жизни представляют собой неоспоримую и непостижимую силу, каковая сильнее человека и его ума. Хотя человек воображает, будто он сам порождает эти идеи, но в реальности это они его порождают, и он бессознательно становится не чем иным, как их рупором.
Для того чтобы снова вернуться к нашей проблеме фиксации, мне бы хотелось еще раз коснуться вопроса о том, какое влияние оказывает разъяснение. Возвращение фиксации к темным истокам обесценивает позицию пациента; он не может не видеть неуместную детскость своих притязаний, благодаря чему в одном случае опускается с высокой позиции своевольного авторитета на более скромный уровень осознанной и, возможно, целительной неуверенности, а в другом случае распознает неизбежность того, что притязание на принятие формы другого есть не что иное, как инфантильное удобство, которое должно смениться осознанием собственной ответственности.
Тот, кому что-то говорит интуиция, сделает из нее моральные выводы, и, вооруженный убеждением в своей ущербности, окунется в бытие, чтобы растратить в трудах и испытаниях те силы и страстные устремления, которые до тех пор побуждали его крепко держаться за свой детский рай или, по меньшей мере, смотреть в ту сторону. Нормальная адаптация и терпеливость в отношении к собственной ущербности станут ведущей моральной идеей с весьма вероятным крушением сентиментов и иллюзий. Неизбежным следствием становится отвращение от бессознательного как от средоточия слабости и соблазна, как от поля морального и социального поражения.
Проблема, которая после этого возникает перед пациентом, есть проблема воспитания в себе социального человека. Тут мы переходим на третью ступень. Простое понимание, которое для многих морально восприимчивых натур является достаточной мотивирующей силой, отказывает, однако, у людей с более скудными моральными фантазиями. Если над ними не занесен кнут неминуемо надвигающегося извне бедственного положения, то понимания недостаточно, даже если пациент глубоко убежден в его истинности, не говоря уже обо всех остальных, кто понял просветляющее толкование, но все равно в глубине души сомневается. Опять-таки, существуют морально дифференцированные люди, которые, постигая истинность редукционного разъяснения, не могут при этом смириться с обесцениванием своих надежд и идеалов. Понимание отказывает и становится бесполезным. Метод разъяснения как раз и способствует выявлению именно восприимчивых натур, которые могут самостоятельно сделать из понимания моральные выводы. Разумеется, разъяснением удается достичь большего, нежели простым неистолкованным признанием, ибо разъяснение, по меньшей мере, формирует
