Скипер-Змей, он их превратил на триста лет в страшных чудовищ. Её сестра Жива, после избавления от плена, стала светлой покровительницей природы, но Морена так и осталась чудовищем, тёмной, хоть и лик свой первоначальный она возвратила. Но чудовище теперь внутри неё. По доброй воле никто не обращается к Морене. Но то, что она может бывать и в мёртвых землях, и среди живых, это правда.
— Боже, я думала, что только у германцев были такие страшные мифы, а у славян все были добрыми!
— Откуда бы взялось добро, если бы не было зла? — Анна развела руками — В этом противостоянии и рождается добро, осознаёт себя, как добро, собирает возле себя тех, кто борется со злом. А теперь прощаемся. Завтра будет день, когда всё решится.
Мы разъединили с ней связующие камни. Сакатов быстро организовал рассылку с сайта, где были записаны симфонии Бетховена, и это, видимо, на данный момент в деревне был самый востребованный товар. Все начали расходиться по домам. Дениска подошёл ко мне и сказал:
— Тётя Оля, завтра я пойду с вами ловить Назу, и если папа будет против, то этого только его проблемы.
— Ого! — Илья, стоявший позади нас, внимательно посмотрел на Дениску — А ничего, что если нам нужен новый телефон, или нужны деньги на пиццу, то мы не говорим, что это мои проблемы, папа не вмешивайся, я сам решу! Смотри, какой самостоятельный! Хорошо, буду иметь в виду.
— Папа, забота о своём ребёнке предполагает и содержание его. — Дениска стойко выдержал взгляд Ильи — Не удушение его свободы, а просто банальная кормёжка и одежда. Я должен сам формироваться, как личность, а не как придаток вас с мамой.
— Дениска, может, ты как то по-другому начнёшь показывать, что ты уже взрослый? — Устало спросила я.
— Ага, например, начать пить, курить и дебоширить! Всё, валите спать, у меня сегодня нет больше сил бороться с мракобесием, мне Назы хватило. Я сегодня у тёти Тани ночую, она постелила мне на сеновале. — Илья повернулся и пошёл вслед за Татьяной и Сакатовым.
— Мне жалко твоего папу, он так сильно переживает за тебя. Сюда вот приехал, чтобы рядом с тобой быть. — Я легонько подтолкнула Дениску и мы пошли к дому Фриды Анатольевны.
— Всё равно с вами пойду! — Упрямо сказал он.
Фрида Анатольевна ещё не спала, она натопила баню, приготовила пышную творожную запеканку. Так приятно, когда кто-то ждёт тебя и заботится, чтобы ты не остался голодный! Дениска от запеканки отказался, пошёл сразу в баню, а я села рядом с Фридой Анатольевной, ела запеканку и рассказывала ей про своё путешествие. У неё даже слёзы на глазах навернулись от истории Любавы.
— Знаешь Оля, ты мне рассказала про этих вдов, а я вспомнила про свою мамку. Было это во время войны. Мой отец был простым трактористом, всю жизнь проработал в колхозе. У него вместо ноги был протез, поэтому его на войну не взяли. А мать работала на ферме. Так вот, у нас недалеко лагерь был, там заключённых держали, уголовников. И вот сбежали там два уголовника, а холодно было уже, они голодные, холодные, злые. Бегут через поле, а там отец мой работает на тракторе, осенняя вспашка. Подбежали к нему, ножик к горлу приставили, говорят, чтобы он домой к себе их вёл, одежду им дал да продуктов. Отец ни в какую, убейте меня, но не приведу, говорит, вас в дом свой. Они его в бок ранили и сказали, что, мол, всё равно сейчас пойдут по избам, всех порежут, а в деревне, считай, одни бабы. Мужики-то воюют. Ну и повёл он их в деревню, потом говорил, что думал дома нож взять, да хоть одного, да порешить. А мать как раз на обед домой забежала, нас покормить, мы с братом тогда ещё были маленькие, ему четыре года, а мне семь. Мать увидела в окно, что отец идёт, и за бок держится, а рядом два мужика с ним. Она по их виду поняла, что к чему. Нас в подполе закрыла, сказав, чтобы мы молчали. Отец с мужиками заходит в избу, а мать делает вид, что ничего не поняла. Отец ей говорит, давай Глафира, у нас там картошка варёная где-то, да хлеб, отдай вот товарищам, они голодные. И дай им мои брюки, да шинель, какую брат мой мне оставил. Мать, не слова ни говоря, в мешок сложила картошку, хлеб, полезла в сундук за вещами. А отец подвигается всё ближе к столу, чтобы значит, ножик взять. А один бандит увидел это, стукнул кулаком со всего маха отца по голове, тот и свалился под стол. А другой достаёт нож и к нему подходит, говорит: «Ах ты сволочь, ты что, думал хитрее нас? Да мы таких на ножичек по десятку садили!» А мать моя, а она была женщина крупная, со всего маху сзади прялкой по голове этого, с ножичком, как саданёт! Он свалился. А другой её ногой пнул, подхватил нож из рук упавшего, и на отца пошёл. Так мать соскочила, вперёд него к отцу добежала, закрыла его своим телом и говорит, глядя ему в глаза: «Ты можешь нас обоих убить, но запомни, не будет тебе никогда покоя! За то, что оставил детей сиротами, я каждую ночь буду напоминать тебе об этом!» И пнула тоже его ногой. Он замахнулся на неё, а потом как-то обмяк и говорит: «Знаешь, тётка, если бы за меня так моя жена стояла, никогда бы я не очутился в тюрьме!» Помог он подняться дружку своему, взял мешок с продуктами, да и вышли они из избы. Вот. Этих бандитов рядом с нашим домом сразу же поймали, по их следу уже милиция шла. А мать моя спасла отца.
Потом она ещё рассказала, как соседка мужа своего искала по госпиталям после войны, и нашла его, безногого, контуженного, потерявшего документы. Я сидела и слушала, и мне казалось, будто это я закрыла телом своего мужа, заслоняя его от бандитов. И это я заглядываю в лица раненых, молясь, чтобы он был жив, пусть калека, лишь бы живой.
Вышел Дениска, который проголодался, пока был в бане, и сел за стол с Фридой Анатольевной, а я пошла в баню. Крепко пахло берёзовыми вениками. Я легла на полку и заснула. Проснулась я оттого, что замёрзла. Почти утро. Я ополоснулась прохладной водой и пошла снова спать.
Встала я самая первая в доме, остальные ещё
