Из толпы прозвучал чей-то выкрик:
— Я потерял палец на ноге! Почему мой палец не считается за ступеньку?
Почерневших и деформированных пальцев на руках и ногах нашлось более чем достаточно, чтобы заставить начальника лагеря подняться на самый верх лестницы. Адвокат начал терять нити управления, будучи не в состоянии моментально придумать и претворить в жизнь новые правила, способные утихомирить возбужденную толпу.
Перекрывая всеобщий шум, Синявский вдруг вскричал громким голосом:
— Вы правы! Ваши травмы — это преступления. Каждая из ваших травм — преступление.
Начальник лагеря поднялся еще на одну ступеньку. Громкие возгласы и споры постепенно стихли. Собравшиеся стали слушать Синявского.
— Правда заключается в том, что я совершил больше преступлений, чем здесь осталось ступенек. Если бы лестница тянулась до вершины горы, мне пришлось бы подняться по ней до самого конца.
Адвокат, удрученный тем, что подсудимый нашел способ обойти его систему, поинтересовался:
— Значит, вы признаете, что заслуживаете смерти?
Начальник лагеря заговорил обиняками:
— Поднимаясь на ступеньку вверх, разве нельзя потом опуститься на ступеньку вниз? Если ты совершил дурной поступок, разве не можешь потом сделать добро? Разве не могу я попытаться исправить то зло, которое причинил?
Он показал на заключенного, потерявшего палец на ноге.
— Вы лишились пальца в результате обморожения, и за это я поднялся на одну ступеньку. Но в прошлом году вы захотели отправить свой заработок семье. Когда я объяснил вам, что в нашей несправедливой системе вы не зарабатываете столько, чтобы покрыть их потребности, разве после этого я не дал вам денег из своей зарплаты, дабы возместить разницу? Разве не я лично проследил за тем, чтобы ваша жена получила деньги вовремя?
Заключенный огляделся по сторонам, но ничего не ответил. Адвокат спросил:
— Это правда?
Узник неохотно кивнул.
— Правда.
Начальник лагеря сошел на одну ступеньку вниз.
— Разве нельзя мне опуститься на одну ступеньку за такой поступок? Признаю, что я сделал еще недостаточно для того, чтобы исправить причиненное мною зло. Так почему бы не позволить мне жить дальше? Позвольте мне провести остаток жизни, пытаясь возместить убытки! Разве это не лучше, чем просто убить меня?
— А как же те люди, что погибли по вашей вине?
— А как насчет тех людей, которых я спас? После кончины Сталина уровень смертности в этом лагере — самый низкий на Колыме. Это — результат проведенных мною реформ. Я увеличил вам паек. Я дал вам возможность отдыхать дольше, а работать меньше. Я улучшил медицинское обслуживание. Больные перестали умирать! Они выздоравливают. И вы знаете, что это правда! Вам удалось одолеть охранников только потому, что вы лучше питаетесь и больше отдыхаете, став здоровее, чем были когда-либо! Я — причина того, что ваше восстание вообще стало возможным!
Адвокат подошел к начальнику лагеря вплотную. Он был явно раздосадован тем, что его система не работает.
— Мы ничего не говорили насчет возможности спуститься на одну ступеньку.
Председательствующий повернулся к тройке лидеров:
— Хотим ли мы изменить систему?
Рабочий с квадратным подбородком оглянулся на своих товарищей.
— Начальник лагеря просит дать ему еще один шанс. Согласны?
Ответом ему послужил нестройный ропот, который становился громче по мере того, как к нему присоединялись все новые голоса.
— Никакого второго шанса! Никакого второго шанса! Никакого второго шанса!
У Синявского вытянулось лицо. Он искренне считал, что сделал достаточно, чтобы ему сохранили жизнь. Адвокат повернулся к осужденному. Было видно, что процесс судебного разбирательства не был продуман им до конца. Никого не назначили на роль палача. Начальник лагеря вынул из кармана один из засохших фиолетовых цветков и сжал его в кулаке. Он вскарабкался на самую верхнюю ступеньку и запрокинул голову, глядя в ночное небо. Адвокат заговорил, и голос его задрожал от сдерживаемых эмоций:
— Мы выносим коллективный приговор. Значит, наказание тоже должно быть коллективным.
Заключенные обнажили оружие. Адвокат отошел в сторону. Начальник лагеря воскликнул:
— Мое последнее желание…
Пистолеты, винтовки и пулемет заговорили одновременно — и Синявский опрокинулся навзничь, словно подхваченный порывом ветра. Гнусный злодей при жизни, перед лицом смерти он обрел даже некоторое достоинство. И зэки возненавидели его за это. Они больше не хотели его слушать.
Настроение участников импровизированного трибунала изменилось с восторженного на мрачное. Прочистив горло, адвокат поинтересовался:
— Как поступим с телом?
Кто-то предложил:
— Пусть лежит, в назидание остальным.
На том и порешили. Труп останется лежать на месте.
— Кто следующий?
Лев напрягся. Георгий провозгласил:
— Лев Степанович Демидов.
Адвокат обвел охранников внимательным взглядом.
— Кто это такой? Кто из вас Лев?
Лев не пошевелился. Адвокат повысил голос:
— Встаньте и покажитесь! Иначе вы лишитесь права на справедливый суд и мы казним вас на месте!
Медленно, не до конца уверенный в том, что ноги не подведут его, Лев встал. Адвокат подвел его к нижней ступеньке, где он и повернулся лицом к собравшимся. Адвокат начал допрос:
— Вы — охранник?
— Нет.
— Кто вы такой?
— Я — сотрудник московской милиции. Меня прислали сюда для проведения негласной операции.
Георгий не выдержал и крикнул:
— Он — чекист!
Толпа, его судья и палач, разразилась негодующими криками. Лев взглянул на обвинителя. Георгий действовал на свой страх и риск. Лазарь читал какой-то листок бумаги, на котором, возможно, перечислялись преступления Льва. Адвокат спросил:
— Это правда? Вы действительно чекист?
— В прошлом я служил в МГБ.
Адвокат крикнул:
— Примеры его преступлений?
Ему ответил Георгий:
— Он выдал Лазаря!
Заключенные заулюлюкали. Лев поднялся на одну ступеньку. Георгий продолжал:
— Он избил Лазаря! Сломал ему челюсть!
Льва заставили подняться еще на одну ступеньку.
— Он арестовывал прихожан Лазаря!
Лев стоял на пятой ступеньке, когда Георгий выдохся. Больше сказать ему было нечего. Никто из остальных заключенных Льва не знал. Никто не мог назвать ни одного из его преступлений. Адвокат провозгласил:
— Нам нужны примеры! Еще семь примеров!
Георгий недовольно выкрикнул:
— Он — чекист! Разве этого мало?
Но адвокат лишь покачал головой.
— Это не пример.
Никто из заключенных не знал его настолько хорошо, чтобы осудить, никто, за исключением самого Льва. Узники выглядели разочарованными. Они справедливо полагали, что, раз он был чекистом, его прошлое скрывает множество преступлений, которые попросту неизвестны им. Лев чувствовал, что непродуманная процедура не защитит его. Не будь он свидетелем гибели начальника лагеря, то сам поднялся бы на верхнюю ступеньку и признался в своих прегрешениях. Но едва ли он окажется красноречивее и удачливее Синявского. Его жизнь зависела от правил их системы. Зэкам нужны еще семь примеров. Но их-то как раз и не было.
Георгий, не желая сдаваться, выкрикнул:
— Сколько лет ты был чекистом?
После службы в армии Льва направили на работу в органы госбезопасности.
— Пять лет.
Обращаясь к заключенным, Георгий поинтересовался:
— Разве трудно поверить в то, что каждый год он причинял зло по меньшей мере двоим? Неужели этого нельзя ожидать от чекиста?
Толпа согласилась: две ступеньки за каждый год. Лев повернулся к адвокату, надеясь, что тот отменит эту поправку. Но адвокат лишь пожал плечами, и предложение Георгия обрело силу закона. Он попросил Льва подняться на самую верхнюю ступеньку. Он был приговорен к смерти.
Не в силах осознать, что это конец, Лев не двинулся с места. Из толпы прозвучал чей-то голос:
— Иди наверх, или мы застрелим тебя там, где стоишь!
Испытывая во всем теле необыкновенную легкость, Лев медленно поднялся наверх и остановился над трупом начальника лагеря, глядя в нацеленные на него стволы.
И тут раздался голос человека, который ненавидел его, голос Георгия:
— Подождите!
Лев смотрел, как Лазарь шепчет что-то на ухо Георгию. А тот, что было ему совсем не свойственно, почему-то не спешил переводить слова своего наставника. Когда Лазарь умолк, Георгий вопросительно взглянул на него, и Лазарь жестом показал, чтобы он повторил его слова. Георгий повернулся ко Льву и спросил:
— Моя жена жива?
Георгий взял листок из рук Лазаря, подошел ко Льву и протянул бумагу ему. Лев наклонился и узнал письмо, написанное Фраершей в доказательство того, что она жива, и содержащее сведения, известные только ей одной. Оно находилось у Тимура. Должно быть, перед тем как убить его, охранники отобрали у него все вещи.
