прощупывающие, а потом все более угрожающие. Бенн перестал посещать заседания Прусской академии, членом которой он был избран в 1932 году, а затем, чувствуя все ближе надвигавшуюся опасность, попытался уйти от нее в «аристократическую форму эмиграции», снова записавшись на службу по своей основной профессии – военного врача, где его сначала спасали от прямых карательных санкций остававшиеся еще в армии образованные генералы, а затем друзья студенческих лет – врачи. В 1937 году в написанной одним из эсэсовцев книге «Очищение храма искусства» Бенна заклеймили «культур-болыпевиком», а на следующий год исключили из Имперской палаты письменности, запретив не только публиковаться, но даже и писать. Бенн по-своему сумел перехитрить Третий рейх и описать затем с потрясающей силой наглядности то, что же в этом рейхе на самом деле, в конце концов, происходило. Писать он, конечно, продолжал, и даже опускался с космических высот на вполне земную твердь, о чем свидетельствует хотя бы это четверостишие, написанное в разrap гонений не только на него лично, но и на все искусство экспрессионизма в целом:
ЭКСПРЕССИОНИСТ!
Здесь в честь твою никто не станет верить,
И на Парнас тебя никто не вознесет,
А если кто тебе проломит череп,
Тот только «честь» Германии спасет.
(1938)
В 1943 году Бенн на свой риск и страх и за свой счет издал нелегально антифашистский по духу сборник «22 стихотворения», который распространял среди своих друзей и о котором впоследствии в шутку говорил, что мог бы после войны предъявить его как документ антифашистского сопротивления, в шутку потому, что сам он с того времени снова бился над центральными проблемами человека, человечества и космоса и текущая политическая борьба его уже опять мало интересовала. И уж совсем поразительно, что в числе многочисленных откликов на смерть Готфрида Бенна 7 июля 1956 года было и прекрасное стихотворение министра культуры ГДР Иоганнеса Р. Бехера – может быть, самое лучшее и самое честное во всем его творчестве12. Этот факт всерьез так и не попытались еще объяснить литературоведы – ни применительно к Бенну, ни применительно к Бехеру. А дело все в том, что и Бехер, пускай и непоследовательно, до конца жизни пытался перешагнуть узкую, однозначную догму, которой он присягнул и в непреложности которой он сам себя так до конца и не смог убедить. А Готфрид Бенн – увы! – все же далеко не так однозначен, как это могло казаться всем тем, кто многие годы пытался судить о нем с догматических позиций.
В 1937–1948 годах произведения Бенна в Германии не издавались. Однако в 1949 году вышло сразу несколько книг: роман «Птолемеец» («Der Ptolemäer»), «Статические стихи» («Statische Gedichte»), сборник стихотворений «Упоенный поток» («Trunkene Flut»), драма «Три старика» («Drei alte Männer»), сборник эссе «Мир выражения» («Ausdrucksweit») и исследование «Гёте и естественные науки» («Goethe und Naturwissenschaften», написано в 1932). И сразу же началась громкая послевоенная слава поэта, провозглашенного главой «второй фазы экспрессионизма», под знаком которой в литературе ФРГ во многом прошли 1950-е годы…
И еще об одном хочется здесь напомнить. Бенн получил прекрасное образование: окончил классическую гимназию, затем изучал философию и филологию в Марбурге (где через несколько лет увлеченно слушал почти те же курсы Б. Пастернак) и в Берлине, затем окончил одну из лучших в то время военных медицинских академий. Презирая дилетантизм в любых его формах, д-р Бенн считал своим долгом глубоко вникать во все направления своей профессиональной деятельности: патологию, дерматологию и венерологию и, наконец, медицинское обслуживание, публикуя как специальные статистические исследования, так и базирующиеся на огромном эмпирическом материале статьи общефилософского характера… И это тоже надо иметь в виду, когда Бенн, всю жизнь подчеркивая свое неприятие конкретной действительности, в то же время утверждает, что «великий поэт – это великий реалист, очень близкий ко всякой действительности, – он просто завален действительностью, он очень земной…» (с. 264).
Остается добавить лишь несколько самых общих соображений по поводу эссе, обстоятельная интерпретация которого потребовала бы значительного объема. «Проблемы лирики» могут быть освоены с разных точек зрения в зависимости от того, кому какие акценты представляются наиболее важными. Во-первых, это – популярный очерк предыстории и истории европейского авангарда, уяснение его генезиса, его преемственности с некоторыми традициями, отмеченными уже по крайней мере в романтизме (абсолютизация искусства, художника, творческой личности и т. д.) и развитыми затем парнасцами и особенно символистами. Во-вторых, можно прочитать эссе Бенна в прямо противоположном направлении, как строго проведенное уяснение принципиальной новизны авангарда: в отношении к слову как к материальной космической субстанции (с этим связан и невиданный до того интерес к словотворчеству), которую поэт лишь улавливает и формирует; в разрушении унаследованных структур языка и мышления; в выламывании из привычных форм традиционной истории и культуры (отсюда и подчеркнутое внимание к Ницше). В этом последнем отношении – в недоверии к унаследованной цивилизации и культуре – и правый и левый авангард едины. Коренное различие – со всеми вытекающими отсюда последствиями – обозначилось во время поисков выхода из цивилизационного тупика. Бенн пошел по пути самоуглубления, отторжения сегодняшнего и социального; он строил свою философию и эстетику, пытаясь постичь космический универсум в целом и уяснить место в нем человека и созданной им цивилизации. Так называемый революционный или пролетарский авангард (И. Р. Бехер, Б. Брехт, но и В. Маяковский) в конечном итоге фетишизировал классовую и социальную интегрированность человека, классовая борьба и диктатура пролетариата предстали здесь фактически как единственный инструмент разрешения экзистенциальных проблем человека и человечества. Различие слишком очевидное, которое, по сути, и развело вначале почти монолитный авангард по самым разным направлениям, не гарантируя ни одному из них безошибочности политической позиции и житейского поведения (о заблуждении Г. Бенна в 1933 году я уже упоминал, Бехеру же, занимавшему ключевые посты в культурной жизни ГДР, пришлось стать прямым соучастником репрессивной политики СЕПГ по отношению к творческой интеллигенции). В-третьих, «Проблемы лирики», несомненно, прочитываются как личное нравственное и философское кредо Готфрида Бенна, как доверительный разговор о поисках высших жизненных ценностей, как итоговый эстетический манифест его собственного творчества, прежде всего лирического, хотя принципы, здесь высказываемые, соотносимы, разумеется, не только с его лирикой, но и с прозой.
Потому что Г. Бенн – прежде всего поэт, даже в своей прозе. Говорить же о поэзии Бенна сейчас очень трудно, потому что по-русски этой поэзии пока еще не существует, хотя и есть уже отдельные переводческие удачи (Е. Витковский, О. Татаринова, С. Аверинцев, В. Микушевич и др.).
