чародей улыбнулся, несмотря на капельку крови в уголке губ.
— Недурно, — выдавил он из себя.
— Надеюсь, ты прикусил себе язык.
— Нет, только щёку.
— Жаль.
Морен ещё раз оглядел его. Казавшиеся тёмными в полумраке глаза, когда на них упал отблеск свечи, оказались светло-карими, но как бы Морен ни вглядывался в них, он не углядел и проблеска Проклятья.
— Так ты и есть тот самый ведьмач и чародей?
— Меня зовут Каен. — Он всё ещё прощупывал челюсть, видимо, желая убедиться, что та не сломана. — А ты, стало быть, тот самый бессмертный Скиталец, проклятый и посланник Единого Бога?
— …Морен.
— Вот и познакомились.
Он улыбнулся приветливо и искренне, окончательно теряя образ и походя на заигравшегося мальчишку. А затем низко поклонился, раскрытой ладонью указывая на лестницу, ведущую вверх.
— Добро пожаловать в мою скромную обитель. Уж не знаю, зачем ты пожаловал, но я буду рад поболтать. Око за око — вопрос за ответ. Идёт?
Морен поразмыслил немного и кивнул.
Дождь к тому времени уже стих — ветер гнал тучи дальше, и небо постепенно светлело. Непогода прекратилась столь же внезапно, сколь и началась, но для летних гроз это было в порядке вещей. Каен затушил лучину и свечку, но и без них на верхнем ярусе вдоволь хватало света. Потолок уходил высоко, заканчиваясь стропилами крыши и механизмом лопастей, а между ними висело натянутое полотно — нетрудно было предположить, что оно здесь для защиты от дождя, ведь внутри догнивающей мельницы оказалось удивительно тепло и сухо.
Поднявшись первым, Каен снял с плеч мантию и повесил её на вбитый в стену светец для лучины, а затем стянул и бросил на первый подвернувшийся стол кожаные перчатки. Оставшись без тёмных одежд, он мигом растерял всю таинственность и важность, теперь походя скорее на подмастерье ремесленника. Простые штаны из тёмного сукна, такая же длинная рубаха, а поверх — фартук кузнеца, из карманов которого торчали различные инструменты. Руки его были покрыты зажившими порезами, мозолями и мелкими ожогами, но Морен всё ещё не мог определить, каким именно ремеслом тот занимается. Всё свободное пространство яруса заполняли столы, шкафы и стулья, видимо, принесённые из жилого дома, и каждый уголок был завален всевозможной утварью. Книги и грамоты, чернила в баночках и гусиные перья для письма, угольные брусочки и кузнечные инструменты, ножи для кожи и куски самой кожи, готовые настойки в колбах, ступы для трав и сами травы, пустующие ёмкости, измерительные приборы, порошки и предметы, назначения которых Морен и вовсе не знал. Лишь один-единственный стол, стоявший под окном, был совершенно чист, если не считать разложенного чертежа да пары книг, удерживающих его. Каен небрежным жестом пододвинул один из томов, и бумага свернулась, скрывая от чужих глаз его работу. Но Морен успел заметить, что язык, которым делались записи, был ему незнаком.
— Ты не радеец? — спросил он прямо, желая проверить собственные догадки.
— Родители нет, а я вырос здесь, стало быть, радеец.
Сев за стол, он развернулся лицом к Морену и обвёл рукой комнату.
— Проходи, присаживайся, чувствуй себя, как в гостях.
Будто здесь было куда сесть. Большинство вещей хранилось в чудовищном хаосе, и даже немногочисленные стулья оказались завалены либо одеждой, либо обрывками шкур, кожи и ткани. Поэтому Морен предпочёл постоять.
— Как ты можешь жить и работать в таком бардаке? — поинтересовался он.
— Когда мне нужно, я убираюсь. Захламлены только те столы, которыми я сейчас не пользуюсь.
— Ты перетащил всё это за один день?
— Не за один, я здесь уже с месяц живу. Да и на самом деле только кажется, что вещей много, это из-за нехватки места. К тому же часть этих вещей и инструментов принадлежит не мне, а прошлому хозяину мельницы. Я лишь их позаимствовал.
— Как и саму мельницу?
Каен усмехнулся.
— Она гнилая, старая. Будь она нужна, местные давно бы её восстановили. Так зачем пожаловал? Неужто решить мой жилищный вопрос?
— Именно так. Местные хотят, чтобы я от тебя избавился. Они считают тебя колдуном, ведьмачем.
Каен изогнул бровь. Обладая живой мимикой, он изображал эмоции легко и ярко, но его глаза при этом оставались спокойными, даже когда на губах играла ухмылка.
— Довольно лестно. А не боишься?
— Я не верю в колдунов.
— Значит, нечисть, по-твоему, существует, а колдуны нет?
— Проклятых я видел, а колдунов — нет.
— Так может, я стал первым?
— Моя кровь не боится тебя, — Морен не лукавил. Он уже давно перестал видеть мир глазами проклятого, что говорило лишь об одном: — Значит, ты не опасен. И сам ты не проклятый, в этом я кое-что понимаю. Дым у мельницы тоже никакая не магия, а простые дождевики. Так зачем ты дуришь людей?
Каен хмыкнул. Помолчал немного, словно бы взвешивая, стоит ли дальше лгать, и наконец ответил с непривычной для него серьёзностью:
— Чтобы меня не трогали. Люди боятся магии, того, чего не понимают. Уехав из родного города, я поселился в похожей деревушке и изначально честно пытался объяснить своим… соседям, чем именно занимаюсь. Даже помощь предлагал. Но меня то и дело обвиняли в колдовстве, хоть я и утверждал, что не занимаюсь магией. Как-то я пытался помочь одной девушке, которая мучилась с желудком, и принёс ей настойку из аира. Оказалось, местные делали из этой травы приворотное зелье, и меня обвинили в том, что я пытаюсь околдовать её. Для них это стало последней каплей, и меня прогнали. В других деревнях ситуация складывалась схожим образом. В конце концов я понял, что проще согласиться, нежели переубеждать. Тем более когда я представляюсь заезжим чародеем, люди настолько боятся меня, что даже мой дом стороной обходят. И я могу спокойно работать в уединении.
— Непохоже, что у тебя получается. Грибы ты затем же высадил, чтобы запугать? И почему их «дым» не такой, как обычно?
Каен поморщился.
— Я их не высаживал, — ответил он. — Они сами расплодились. Я лишь вколол им раствор, который и придаёт спорам такой удушающий запах. На самом деле они безвредны, но желающих покидать камни в мои окна поубавилось… — он помолчал немного и добавил: — Как я думал.
— Местные считают, что это ты призываешь грозы.
— Вздор!
— Что же тогда случилось сегодня?
— Совпадение, не более. Я бы вообще не вылез — предпочитаю игнорировать идиотов, — но, когда резко потемнело, я решил, что выйдет эффектно. Никто не может управлять погодой.
— А как же огонь, что ты создал в руках?
Глаза Каена так и зажглись. Воодушевившись, он вскочил на ноги и выпалил дрожащим от восторга голосом:
— Могу показать.
