– Важно, чтобы вы понимали, что я никоим образом не пытаюсь повлиять на то, как вы решите действовать или как вам следует выполнять ваши обязанности, – сказал Нюстрём.
Экстрём кивнул.
– Я подчеркиваю, что вы ни при каких обстоятельствах не должны предавать огласке полученную от меня информацию.
– Понятно, – ответил Экстрём.
По правде говоря, он толком ничего не понял, но задавать слишком много вопросов и выглядеть идиотом ему не хотелось. Он уловил, что дело Залаченко требует величайшей осторожности и что визиты Нюстрёма носят совершенно неформальный характер, однако согласованы с высокопоставленными лицами из Службы государственной безопасности.
– Речь идет о жизни людей, – уже во время первого визита объяснил Нюстрём. – На все, что касается правды о деле Залаченко, Службой безопасности наложен гриф секретности. Я могу подтвердить, что он является перебежавшим к нам бывшим агентом советской военной разведки и одной из ключевых фигур в агрессивных планах русских против Западной Европы в семидесятые годы.
– Ага… это же явно утверждает и Микаэль Блумквист.
– Тут Микаэль Блумквист совершенно прав. Он – журналист и наткнулся на одно из самых секретных дел шведской обороны за всю историю.
– Он выступит с публикацией.
– Разумеется. Он представляет СМИ со всеми их плюсами и минусами. У нас демократия, и мы, естественно, не можем влиять на то, что пишет пресса. Минусом в данном случае является то, что Блумквист знает лишь частицу правды о Залаченко и многие из его сведений ошибочны.
– Понятно.
– Блумквист не понимает того, что, если правда о Залаченко выйдет наружу, русские смогут вычислить многих наших информаторов и помощников в России. Это означает, что людям, рискующим жизнью ради демократии, будет грозить смерть.
– Но разве в России теперь не демократия? Я хочу сказать, что будь это во времена коммунистов…
– Это иллюзии. Речь идет о людях, повинных в шпионаже против России, – а в мире не существует такого режима, который бы с этим смирился, пусть даже за давностью лет. И некоторые из этих источников по‑прежнему действуют…
Таких агентов не существовало, но прокурор Экстрём знать этого не мог. Ему приходилось верить Нюстрёму на слово. К тому же он, сам того не желая, был польщен тем, что неформально прикоснулся к сведениям из числа самых засекреченных. Его несколько удивило то, что шведская служба безопасности настолько глубоко сумела внедриться в Россию, как намекал Нюстрём, и он понимал, что подобную информацию, естественно, никак нельзя распространять.
– Мне поручили связаться с вами только после того, как мы вас тщательно проверили, – сказал Нюстрём.
Искушая, всегда необходимо нащупать слабые стороны человека. Слабостью прокурора Экстрёма была убежденность в собственной значимости, и, как все прочие люди, он, естественно, ценил лесть. Важно, чтобы он чувствовал свою избранность.
– И мы констатировали, что вы – человек, пользующийся большим доверием у полиции… и, разумеется, в правительственных кругах, – добавил Нюстрём.
У Экстрёма сделался довольный вид. Информация о том, что некие люди в правительстве испытывают к нему доверие, пусть даже столь неопределенная, подразумевала, что он может рассчитывать на вознаграждение, если правильно разыграет свои карты. Добрый знак в плане дальнейшей карьеры.
– Ясно… И чего вы, собственно, хотите?
– Попросту говоря, моя задача состоит в том, чтобы самым деликатным образом снабдить вас информацией. Вы, разумеется, понимаете, как невероятно усложнилась вся эта история. С одной стороны, в полном соответствии с законом проводится предварительное следствие, и главная ответственность лежит на вас. Никто… ни правительство, ни Служба государственной безопасности, ни кто‑либо другой не вправе вмешиваться в ваши действия. Ваша работа заключается в том, чтобы дойти до правды и привлечь виновных к ответственности. Это одна из важнейших функций в правовом государстве.
Экстрём кивнул.
– С другой стороны, если вся правда о Залаченко выйдет наружу, это выльется в национальную катастрофу совершенно невероятного масштаба.
– И в чем же состоит цель вашего визита?
– Во‑первых, моя задача – предупредить вас о деликатности создавшегося положения. Думаю, что Швеция не находилась в столь тяжелой ситуации со времен Второй мировой войны. Можно сказать, что судьба Швеции в каком‑то смысле пребывает в ваших руках.
– Кто ваш начальник?
– Сожалею, но я не вправе раскрывать имена людей, занимающихся этим делом. Позвольте лишь заверить вас, что меня инструктировали на самом высшем уровне.
О господи. Он действует по приказу правительства. Но озвучивать это нельзя, иначе разразится национальная катастрофа.
Нюстрём увидел, что Экстрём проглотил наживку.
– Зато я имею право помочь вам информацией. Мне предоставлены очень широкие полномочия, и я могу, по собственному усмотрению, посвящать вас в материал, который принадлежит к числу самых секретных в нашей стране.
– Вот оно что.
– Это означает, что если у вас возникнут вопросы, чего бы они ни касались, вам следует обращаться ко мне. Вы не должны разговаривать ни с кем другим из Службы безопасности, кроме меня. Мне поручено стать вашим гидом по этому лабиринту, и если возникнет угроза столкновения интересов, мы с вами должны искать решение совместными усилиями.
– Понятно. В таком случае не могу не выразить вам и вашим коллегам благодарность за готовность облегчить мою ситуацию.
– Мы хотим, чтобы судебный процесс, несмотря на всю сложность ситуации, все‑таки состоялся.
– Хорошо. Заверяю вас, что буду проявлять крайнюю деликатность. Мне ведь не впервые приходится иметь дело с засекреченной информацией…
– Да, нам это прекрасно известно.
У Экстрёма возникло множество вопросов, которые Нюстрём аккуратно записал, а потом постарался, по возможности, на них ответить. Во время третьего визита Экстрёму предстояло получить ответы еще на несколько заданных им вопросов, и главным из них был вопрос о том, что на самом деле представляет собой отчет Бьёрка от 1991 года.
– Это проблема, – сказал Нюстрём.
Он явно был очень озабочен.
– Для начала я, пожалуй, поясню, что с того момента, как этот отчет всплыл на поверхность, у нас почти круглосуточно работала аналитическая группа, пытавшаяся выяснить, что именно произошло. Сейчас мы уже близки к тому, чтобы сделать выводы. И они крайне неприятные.
– Это легко понять – ведь отчет утверждает, что Служба государственной безопасности вступила в сговор с психиатром Петером Телеборьяном с целью поместить Лисбет Саландер в психиатрическую лечебницу.
– Если бы все было так просто, – слабо улыбнувшись, сказал Нюстрём.
– Просто?
– Да. Если бы все обстояло именно так, никакой сложности бы не возникло. Это означало бы, что совершено преступление, которое должно повлечь за собой возбуждение уголовного дела. Проблема же заключается в том, что этот отчет не соответствует имеющимся в нашем архиве документам.
– Что вы имеете в виду?
Нюстрём достал и раскрыл синюю папку.
– У меня здесь имеется настоящий отчет, написанный Гуннаром Бьёрком в девяносто первом году. Здесь есть также оригиналы переписки между ним и Телеборьяном, хранящиеся в нашем архиве. Проблема в том, что эти две версии не совпадают.
– Объясните.
– К несчастью, Бьёрк взял и повесился. Мы предполагаем, что это связано с раскрытием его сексуальных эскапад. «Миллениум» намеревался придать дело огласке, и это привело его в такое отчаяние, что он предпочел покончить с собой.
– Да…
– В оригинале отчет представляет собой расследование попытки Лисбет Саландер убить отца, Александра Залаченко, при помощи самодельной зажигательной бомбы. Первые тридцать страниц расследования, обнаруженные Блумквистом, соответствуют оригиналу. В них нет ничего особенного. Расхождения возникают только на странице тридцать три, где Бьёрк делает выводы и дает рекомендации.
– Как это?
– В оригинальной версии Бьёрк дает пять четких рекомендаций. Нам нет необходимости скрывать, что речь идет о замалчивании дела Залаченко в СМИ и тому подобном. Бьёрк предлагает, чтобы реабилитация Залаченко – он ведь получил тяжелые ожоги – происходила за границей. И так далее. Он предлагает также предоставить Лисбет Саландер самое лучшее психиатрическое лечение.
– Вот как…
– Проблема в том, что в ряд предложений были внесены едва заметные изменения. На странице тридцать четыре имеется абзац, где Бьёрк будто бы предлагает признать Саландер психически больной, чтобы ее словам не доверяли, если кто‑нибудь начнет задавать ей вопросы о Залаченко.
– А в оригинальном отчете этого утверждения нет?
– Именно. Гуннар Бьёрк никогда такого не предлагал. Это к тому же было бы противозаконным. Он предлагал, чтобы ее направили на лечение, в котором она действительно нуждалась. В копии Блумквиста это превратилось в заговор.
