«принимая во внимание, что действия цензоров ограничиваются единственно тем, что они возвращают писателям преступные сочинения или уничтожают в них некоторые места, а сами писатели остаются не только без взыскания, но даже в неизвестности правительству, тогда как многие из них в сочинениях своих обнаруживают самый вредный образ мыслей, полагаем, что было бы полезно, дабы цензоры те из запрещенных ими сочинений, которые доказывают в писателе особенно вредное в политическом или нравственном отношении направление, представляли негласным образом в III отделение собственной е.и.в. канцелярии с тем, чтобы последнее, смотря по обстоятельствам, или принимало меры к предупреждению вреда, могущего происходить от такого писателя, или учреждало за ним наблюдение».126 Одним словом, понятно, почему Грановский позавидовал Белинскому, умершему в 1848 году — еще до начала всей этой вакханалии. Впрочем, уж Белинского-то точно не печатали бы после отставки Уварова. Мало того, еще и «приняли бы меры к предупреждению вреда, могущего происходить оттакого писателя». Понимаете теперь, откуда паническая запись в дневнике Никитенко: «Спасай, кто может, свою душу!» Писателей «особенно вредного в политическом и нрав-
126 AC. Нифонтов. Россия в 1848 году, М., 1949, с. 237.
ственном отношении направления» надлежало изолировать или по меньшей мере «учреждать за ними наблюдение», а не вести с ними, как Уваров, утонченные игры.
Нужно ли говорить, что Уваров был много умнее своего государя? Император-то, надо полагать, думал примерно так же, как впоследствии Миронов, что диссиденты «никого, кроме самих себя, не представляют». Уваров, в отличие от Николая, слишком хорошо знал, что представляют. Более того, как правильно утверждал Герцен, «общественное мнение громко решило в нашу пользу».127 И его оппонент А.С. Хомяков подтвердил: «число западников растет не по дням, а по часам, а наши приобретения ничтожны»128 Поэтому, по сути, остается мне здесь лишь показать, что на этот раз Герцен (и Хомяков) были правы. Даже с точки зрения поставленной им себе цели борьбы с революционной крамолой в стране, Николай совершил грубейшую ошибку, разрушив замысел Уварова и положившись исключительно на «стеснение мысли, преследование ума и унижение духа». Странным образом одновременно с этой ошибкой во внутренней политике совершил он, как мы скоро увидим, аналогичную ошибку и в политике иностранной. Интереснее всего здесь, пожалуй, тот незамеченный, сколько я знаю, историками факт, что обе эти ошибки, сделавшие бесславный конец николаевского царствования неизбежным, связаны были с отставкой Уварова. Но об этом в следующих главах.
Глава четвертая «Процесс против рабства»
два журнала Покуда скажем
лишь, что император до такой степени не понимал замысел своего министра, что поначалу воспротивился даже изданию шевыревского «Москвитянина». На первом прошении он начертал: «И без того много». Почти четыре года пришлось Уварову вести осторожную осаду и только после вмешательства Жуковского в 1841 году государь смилостивился: «Согласен, но со строгим должным надзором».129 Хотя кто уж меньше всех нуждался тогда в надзо-
А.И. Герцен. Былое и думы, М., 1947, с. 301.
«Русский архив», 1884, кн.4, с. 304.
А.Г. Дементьев. Цит. соч., с. 185.
ре, так это «добросовестно раболепные», по выражению Герцена, издатели «Москвитянина»Р°
Тем не менее успех первого номера журнала превзошел, как и надеялся Уваров, все ожидания. «Такой эффект произведен в высшем кругу, что чудо, — писал из Петербурга Погодин Шевыреву, — [все] в восхищении и читают наперерыв. Графиня Строганова, Вильегор- ский, Протасов; Прянишников, почт директор, сказывал мне о многих. И заметь, что все эти господа ездят и трубят и заставляют подписываться, например, граф Протасов, обер прокурор Св. Синода... Ауж Сергей Семенович [Уваров] и говорить нечего. Велит выписывать по гимназиям... Твоя „Европа" сводит с ума. Все ждут второго номера».131
Шевыревская «Европа», сводившая, как мы слышали, сума высокопоставленных читателей, вызвала, однако, печальный комментарий В.Г. Белинского.
«Мы предвидим наше великае будущее, но хотим непременна иметь его за счет смерти Ев рапы: какай поистине братский взгляд на вещи!.. Неужели для счастия аднага брата непременна нужна гибель другага? Какая нефиласафская, нецивилизованная, нехристианская мысль»}32 А мнение Белинского, между тем, дорогого в ту пору стоило. Он мог прославить автора, но мог и убить литературную репутацию.
Просто потому, что был властителем дум своего поколения и душою самого популярного тогда журнала «Отечественные записки». Журнал был основан в 1839 году А.А. Краевским исключительно с целью, по словам редактора, «отличить настоящую литературу от биржевой».133 Ф.В. Булгарин, главный столп этой биржевой литературы (по совместительству работавший на И! отделение), был, впрочем, совсем другого мнения. «Краевский, — доносил он, — действует умнее Марата и Робеспьера», проповедуя точно то же самое, что, как полагал Булгарин, проповедовали якобинцы, т.е. «социализм, коммунизм и пантеизм».134 Так или иначе, Белинский, хотя связь его
А.И. Герцен. Цит. соч., с. 301.
АГ. Дементьев. Цит. соч., с. 187-188.
АН. Пыпин. Характеристики литературных мнений от двадцатых до шестидесятых годов, Спб., 1907, с. 456.
АГ. Дементьев. Цит. соч., с. 115.
Там же, с. 156.
с «якобинцами» и существовала лишь в полицейском воображении Булгарина, сумел воспитать целое поколение университетской молодежи. И даже уваровская цензура, какая б ни была она, по его словам, «кнутобойная и калмыцкая»,135 ему не помешала.
Вот как вспоминал В.В. Стасов, знаменитый впоследствии искусствовед, о своих студенческих годах:
«Л помню, с какой жадностью, с какой страстью мы кидались на каждую новую книжку „Отечественных записок44... Мы брали её чуть не с боя, перекупали право её читать раньше всех; потом, все первые дни, у нас только и было разговоров, рассуждений, споров, толков, что о Белинском да о Лермонтове... Громадное значение Белинского относилось, конечно, никак не до одной литературной части: он прочищал нам всем глаза, он воспитывал характеры... Мы все — прямые его воспитанники».136 Много ли на свете литературных критиков, о которыхтак говорили бы четверть века спустя?
Удивительная, однако, согласитесь, симметрия: точно такой же восторг, какой вызывала в высшем петербургском кругу шевырев- ская «Европа», вызывала в кругу университетской молодежи отповедь Белинского. О Лермонтове, которого молодежь любила, Шевы- рев писал: «Одно слово из оды Державина или Ломоносова стоит дороже, чем целая пустозвонная поэма даром прославляемого современника».137 Гоголь, по свидетельству А.Н. Пыпина, предпочитал Шевырева как философа и западникам и славянофилам,138 а студенты московского университета, восхищенно слушавшие западника Грановского, лекции Шевырева игнорировали.
Что уж говорить о Белинском, его боготворили. «Статьи Белинского судорожно ожидались молодежью в Москве и Петербурге с 25-го числа каждого месяца. Пять раз хаживали студенты в кофейные спрашивать, получены ли „Отечественные записки", тяжелый нумер рвали из рук. „Есть Белинского статья?" — „Есть" — и она поглощалась с лихорадочным сочувствием, со смехом,
■1 з с
Там же, с. 134.
1 зл
С. Ашевский. Белинский в оценке его современников, Спб., 1911, с. 319.
AS. Дементьев. Цит. соч., с. 162.
А.Н. Пыпин. Цит. соч., с. 418.
со спорами... и трех-четырех верований, уважений как не бывало».139 Николай Алексеевич Некрасов писал: «Моя встреча с Белинским была для меня спасением».140 К.Д. Кавелин вторил: «Его не только нежно любили и уважали, но и побаивались. Каждый прятал гниль, которую носил в своей душе, как можно подальше. Беда, если она попадала на глаза Белинскому. Он её выворачивал тотчас же напоказ всем и неумолимо, язвительно преследовал».141
Виссарион Григорьевич I БелинскийI
AM Герцен. Цит. соч., с. 222-223.
А.Г. Дементьев. Цит. соч., с. 121.
Там же, с. 130.
Короче говоря, Уваров был прав. Бороться с Белинским, противопоставляя ему лишь Языкова или Ше- вырева, было невозможно. Молодежь, пусть безнадежно, по мнению Уварова, испорченная, нуждалась в Белинском. И террор мог лишь загнать эту её потребность вглубь, в подполье. Чтобы и впрямь нейтрализовать «не наших», нужна была хорошо продуманная долгосрочная стратегия. «Прапорщик» Николай оборвал её на полпути, как и собственный «процесс против рабства», как и все другие попытки нововведений своего бесплодного царствования. Что ж удивляться, если и реакционным замыслам Уварова суждено было остаться при нём лишь еще одной «недостройкой»?
