стволов до встречи с Того. На первый взгляд – маловато… Только вот в Артуре, после
прибытия эскадр с Балтики и из Владивостока, скопилось очень много таких орудий…
***
Одних только двенадцатидюймовок было сорок четыре. Шестнадцать на быстроходных,
до семнадцати узлов, кораблях первого отряда броненосцев – «Цесаревиче», «Александре»,
2 К сожалению, сырых не только в переносном смысле… Пироксилин, бывший в начале 20-го века
стандартной взрывчаткой русской армии и флота, имел, при всех его достоинствах, один весьма мерзкий
недостаток. Он чрезвычайно гигроскопичен. То есть, если по-русски, - при малейшем нарушении герметичности
упаковки, пироксилин начинает поглощать влагу из воздуха. Причем, до тех пор, пока не потеряет способность
детонировать. В частности, по этой причине уже к Первой мировой войне пироксилин практически перестал
использоваться в нашей армии и на флоте. Добавьте к этому пикантному моменту недостаточно отработанную
конструкцию взрывателя, и 80% срабатывающих гранат покажется нереальным везением.
«Орле» и «Суворове». Ими теперь командовал контр-адмирал Иессен, не перенесший своего
флага с «Александра».
Сам Степан Осипович, как и собирался, поднял флаг командующего флотом на «Князе
Потемкине-Таврическом», наиболее мощном корабле второго отряда броненосцев, да и всего
флота. В этот же отряд входил «Ретвизан», способный легко развить 17 узлов, на котором
держал флаг командующий отрядом контр-адмирал Матусевич, а так же «Три Святителя».
Этот пришедший с Черного моря корабль, чьи немолодые, но прекрасно построенные
англичанами механизмы при необходимости могли надежно обеспечить скорость в 15-16
узлов на несколько часов, имел самый толстый и практически не пробиваемый броневой пояс
среди всех русских эскадренных броненосцев... На вооружении вышеозначенного трио было
двенадцать 12-дюймовых орудий.
Еще 16 таких же орудий было на кораблях третьего отряда - «Петропавловске»,
«Полтаве», «Севастополе» и «Сисое Великом». Увы, именно эти броненосцы и были главным
тормозом русского линейного флота - отрядная скорость в пятнадцать узлов была для них
пределом мечтаний, и даже при таком ходе на любом из них могли возникнуть проблемы.
Третьим отрядом командовал недавно повышенный в звании контр-адмирал Григорович,
бывший командир «Цесаревича».
Кстати говоря, у этого, на первый взгляд вполне логичного назначения, была некая
предыстория. Еще до повышения в чине Макаров перевел его на должность начальника над
портом. Комфлот нуждался в энергичном и системно мыслящем руководителе для наведения
порядка в этом беспокойном хозяйстве, ибо то, с чем он столкнулся по прибытии в Артур в
результате деятельности контр-адмирала Греве, его, мягко говоря, не удовлетворило.
Но Петрович помнил о том, что в «его» мире Иван Константинович довольно быстро
«сжился» с береговой должностью, а за построенный для себя и прочего портового начальства
трехнакатный блиндаж, усиленный старыми рельсами, был даже причислен рядом
современников к сообществу так называемых «пещерных адмиралов». К таковым кроме него
относили Витгефта, Лощинского и Вирена. Причислен к ним он был, по правде говоря, скорее
эмоционально, чем действительно заслуженно. Хотя одним из критиков Григоровича и
выступал фон Эссен. Увы, вкупе с отъездом после сдачи Артура в Питер «на слово», а не в
японский плен, «пещерность» стала досадным пятном на безупречной во всем остальном
биографии Ивана Константиновича…
Когда Макаров с Чухниным и Рудневым обсуждали в узком кругу предстоящую
кадровую расстановку высших офицеров флота, Петрович довольно долго убеждал Степана
Осиповича поставить Григоровича на этот отряд. Макаров, в свою очередь считавший
Григоровича прекрасным хозяйственником и столь необходимым ему организатором тыла
флота, поначалу воспротивился этому наотрез. Тем паче, что и «контру» он ему выхлопотал
как раз под должность начальника порта.
Руднев минут пятнадцать настойчиво и бесплодно уговаривал Макарова принять иное
решение. И только неожиданная поддержка Чухнина, предложившего перевести на должность
начальника над портом въедливого педанта Голикова, который тоже вполне мог потянуть эту
работу, поколебало решимость комфлота. Поразмыслив, Макаров согласился вернуть
Григоровича на палубу. И видит Бог, это решение было принято в добрый час…
Иван Константинович, чьи организаторские таланты и доброе, трудовое упрямство так
ценил командующий, оказался именно тем человеком, которому по силам было быстро
привести в чувство «стариков». Ведь с ними были сейчас связаны главные проблемы флота:
«Петропавловск» и «Севастополь» только недавно вышли из ремонта, и до полной
боеготовности их еще предстояло довести, а состояние механизмов «Сисоя» после
трансокеанского перехода вызывало закономерные опасения.
Эти 11 кораблей 1-го, 2-го и 3-го отрядов броненосцев составили Первую линейную
эскадру, самое мощное боевое соединение Российского Императорского флота за всю его
историю. Командование эскадрой Степан Осипович поручил вице-адмиралу Григорию
Павловичу Чухнину, чей флаг развевался сейчас на фор-стеньге «Цесаревича». При
назначении нового командира броненосца Макаров и Чухнин приняли неординарное, и как
впоследствии стало понятно, вполне оправдавшее себя решение. Степан Осипович забрал с
собой на «Потемкин» каперанга Михаила Петровича Васильева, отправив не пользующегося
особым авторитетом у команды жесткого и педантичного Голикова на вакантную должность
начальника над портом, о чем было сказано выше. На «Цесаревич» же был переведен с
присвоением звания капитана 1-го ранга (и было за что) Николай Оттович фон Эссен, до этого
командовавший легендарным «Новиком».
Вторая линейная эскадра, как не пытался возражать, убеждать и даже упрашивать
Руднев, была вверена комфлотом ему. Макаров просто вежливо остановил Рудневский (или
Карпышевский) «поток сознания», сказав с улыбкой, что «вопрос этот мною решен, и у Вас,
Всеволод Федорович, есть право только одного выбора – на каком корабле поднять свой
флаг». В эту эскадру входили два отряда: четвертый отряд броненосцев в составе трех
кораблей типа «Пересвет» и первый отряд крейсеров, в который вошли Владивостокские
«рюриковичи» и «гарибальдийцы». После определенных раздумий, посовещавшись с
Макаровым, Чухниным и Небогатовым, чьим флагманом был определен «Пересвет», Руднев в
смятенных чувствах поехал прощаться на «Варяг».
Когда его катер проходил мимо высоченного борта «Громобоя», команда крейсера без
чьей либо команды дружно кричала «Ура нашему адмиралу!» Как же быстро в русской армии
и на флоте узнает рядовой состав о только что принятых командирских решениях! Руднев
встал на корме катера и поприветствовал экипаж своего нового флагмана: «Здорово,
Молодцы! Ну, что? Порвем япошек, как Тузик грелку!?» В ответ несколько сотен глоток
выдали такое, что описать литературным способом просто не представляется возможным.
Офицеры успокаивали команду до самого прибытия нового начальника эскадры на борт, а за
громадным броненосным крейсером с тех пор закрепилось шутейное прозвище «Тузик»…
Отряд Небогатова состоял из тройки однотипных броненосцев-крейсеров: «Пересвета»,
«Победы» и «Осляби». Ну, почти однотипных. При ближайшем рассмотрении – «Победа»
могла дальше стрелять, но ходила почти на узел медленнее систершипов. В чем, возможно,
был повинен ее более мощный и острый таранный форштевень, поднимавший на большом
ходу необычайно мощный бурун. На троих они имели двенадцать десятидюймовок, причем
усиленные стволы «Победы» позволяли вести огонь почти на десять миль.
После «военной» модернизации - снятия носовой погонной пушки, торпедных
аппаратов, шлюпок и катеров, части противоминной артиллерии и боевых марсов - два
броненосца из трех могли устойчиво держать восемнадцать узлов. Увы, даже после обдирания
водорослей с днища «Победы», каковую операцию провели со всеми кораблями в гавани
Порт-Артура, она оставалась тормозом отряда. Да и заделка недавних минных пробоин в
кессонах, а не в нормальном доке, особому соблюдению чистоты обводов не способствовала.
Зато «Победа» в паре с «Памятью Корейца» хорошо потренировалась в сверхдальней стрельбе
