Меч в тряпицу завернул и отправился лесом вдоль реки к истокам, к Дубу древнему да Роднику целебному, чтобы отдать меч, им рождённый, в честные руки. В жизнь новую, да в дружбу верную.
Три дня шёл Крес вдоль реки, да три ночи. Никого не встретил, кроме зверей разных да духов лесных. Ну, да те доброму человеку зла не сделают. На четвёртый день повстречались ему мужики. Да было в них что-то, от чего хотелось их стороной обойти, а уж заговорить, так и вовсе противно. Зашелестел ветер в листве: «Осссторожно!» Небо нахмурилось, беду чуя. И сорока на дереве затрещала: «Тррревога! Тррревога!» Хотел было Крес мимо пройти, да мужики те на дороге встали и разговор затеяли.
— Кто будешь, добрый человек? — спросил самый здоровый с мечом на боку. — Куда путь держишь?
— Кузнец я, к истоку иду, — ответил Крес. — Только тороплюсь я, некогда мне с вами разговаривать.
— Кузнец, говоришь? Так у меня к тебе тоже дело есть. Так что погоди малость.
Достал он меч из ножен, показал Кресу, и говорит:
— Был этот меч лучшим в наших краях, да и в других мало подобных найдётся. Железо рубил, людей пополам разваливал. А уж в руке лежал как влитой. Только испортил его кто-то. С тех пор потускнел он да затупился. Не рубит совсем. Как я его ни точил, как ни чистил — ничего не помогает. Снял бы ты с него порчу. А я уж в долгу не останусь. Расплачусь по-божески.
А меч его на Кресов как родной брат похож. Вернее, как отец на сына. Только, правда, тусклый какой-то. Видно, что душа его тяготится чем-то. Но Кресу откликается, и как к родному льнёт. О свободе просит. А тут картины у Креса в голове сложились, будто едет хозяин меча по зимнему лесу, а навстречу ему разбойники. Да стали они биться. Многих меч посёк, только не уберёг хозяина, друга своего, ибо слишком много разбойников было. Близко подойти меч им не дал, так они из луков стрелами бить стали да топоры кидать. Так и убили хозяина, а меч с тех пор в полон попал к главарю разбойному. Да служить ему не хочет. Тому же пользоваться мечом боязно, а выбросить жалко. Продать же, сколько пробовал, никак не получается. Кому нужен меч, которым только яблоки резать, ибо ни на что другое он не годен. Понял Крес, что меч этот батюшкой его сделан, а разбойники те самые, что отца его убили.
— Что ж, — говорит Крес, — давай сниму. Нет в том ничего сложного. Только чем платить будешь?
— Сказал же ведь — по-божески, — усмехнулся разбойничий старшой. — Значит, жизнь тебе подарю. Живым отсюда уйдёшь, значит. Разве есть что дороже жизни?
Взял Крес меч в руки. Погладил его: «Здравствуй, родной!» Засиял меч светом ярким: «Здрав будь! Сын друга моего, что жизнь мне дал да уму-разуму выучил! Будем теперь с тобой дружить! А для начала размечем эту погань, что вокруг нас столпилась, да за батюшку твоего отомстим!» «Будь по сему!» — улыбнулся Крес.
— Готово, — сказал он разбойнику. — На ком пробовать будем?
— Что значит — на ком? — не понял разбойник.
— Ты мне за него жизнь обещал, только я с такими друзьями и так отсюда своими ногами уйду, а раз жизнь уже обещана, значит, забрать её надо. Так я твою и заберу.
— Это с какими же друзьями? — не понял разбойник.
— А вот с этими!
И второй меч, самим Кресом сделанный, будто сам в руку прыгнул! Взвихрились мечи вихрем, железом сверкающим. И слетела голова с плеч разбойничьих. А следом ещё несколько, тех, кто отскочить не успел. Бросились оставшиеся разбойники на Креса, да подойти не смогли — из-за вихря железного, что тела и доспехи их сёк как масло мягкое. Стали они стрелами бить да топорами кидаться, но ещё сильнее взвихрились мечи Кресовы. Ни одна стрела в него не попала, ни один топор не пролетел. Вихрь же взвыл вьюгою зимнею, что в тоску вводит да душу вынает. И глянула на разбойников сама Мара-Смерть! Испугались они и наутёк кинулись, да только недалеко убежали. Кто в болото со страху рухнул, кто об пень голову с маху разбил, кого духи лесные в дебри завели, где они с голоду и сгинули, а иные в реке под корягою упокоились. Ибо нет спасенья тем, кому Мара не в глаза, а в душу посмотрит.
Отёр Крес мечи от крови подлой. Поблагодарил их, что врагу не выдали, да и зашагал своей дорогой.
Долго ли, коротко ли шёл, а дошёл до истока реки. И Дуб древний увидел, и Родник целебный под ним. А рядом двор широкий да терем высокий.
Подошёл Крес к тыну крепкому. Постучал в ворота дубовые. Вышел к нему дед, да не старый совсем, а крепкий да могучий. А почему дед? Да потому, что мудрость в глазах его виделась. Да такая, что будто Земля и Небо его глазами смотрят, и весь Род древний через него Мир правит. Не умей Крес Природу понимать, и не увидел бы того. Лишь мужика, косая сажень в плечах, узрел бы.
— Здравствуй, кузнец! — приветствовал его встретивший.
— И ты здрав будь! Откуда знаешь меня? Не виделись мы с тобой ни разу.
— Дочки мне про тебя сказывали, и ликом ты на батюшку своего похож. Проходи в дом. Негоже через порог говорить. Порог ход в дом хранит. От лихого оберегает. Потому говорить через него — за лихого тебя принимать. А ты гость.
Прошёл Крес в дом. Усадил его хозяин за стол. Хозяйка снеди принесла, на столе расставила:
— Как звать-величать тебя, дедушка?
— Много имён у меня. В каждом Мире по-своему зовут. А ты так Дедом и кличь. Вижу я, выполнил ты заказ дочки моей старшей. Да так, что мало кому такое удастся.
— Да какое там? Меч, он и меч. Вот сижу перед тобой, а у самого поджилки дрожат — вдруг не пройдёт он испытания?
— Прошёл он его уже, когда разбойникам тебя не выдал. С братом своим в другую руку к тебе прыгнул, а не в ножнах отлёживался. Друга, его породившего, от лиха и бесчестья прикрыл. Так что выбирай себе плату, Крес-мастер. Хочешь злата да серебра? Хочешь каменьев самоцветных, али даров лесных? Али вещицу какую волшебную? Что хочешь проси!
Удивился Крес, даже не сразу заметил, что мастером Дед его назвал. Но задумался крепко, а потом и говорит:
— Не то ты мне, Дед, предлагаешь. Нельзя
