Пусть пораздумают об этом люди, которые до сих пор никак не могут понять, что это значит: „революционно- демократическая диктатура пролетариата и крестьянства44!» 50.
Выступления крестьян-трудовиков по указу 9 ноября носили открыто выраженный революционный характер.
Ст. от., с. II, ч. 1, стб. 1265.
В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 17, стр. 315.
те
«...Мои избиратели,— заявил А. Е. Кропотов,— мне говорили о том, что закон 9 ноября — это помещичий закон, который делает из крестьян деревенских кулаков и помещиков, а из бедняков — батраков, вечно голодных работников». Защищая общину, он говорил: имеются миллионы бедняков, «но обезземелила их не община, а обезземелили их тяжелые прямые и косвенные налоги...» Однообщинни- ки, предупреждал Кропотов, никогда не простят вышедшим из общины и захватившим их земли, хотя бы и на основании писаного закона [515].
«Ни в каком случае,— закончил свою речь Г. Е. Рожков,— никто не должен дать свой голос за такой закон, к которому нужно подгонять жизнь штыками и нагайками» [516].
«Цель издания этого закона,— говорил И. С. Томи- лов,— вам известна. Он издан для того, чтобы погасить революционное движение, посеять раздор и вражду среди крестьян, поссорить их между собой и тем отвлечь стремление отобрать у помещиков землю» [517].
Все неимущие крестьяне, заявил К. М. Петров, должны быть «наделены землей из удельных, кабинетских, монастырских, посессионных, частновладельческих и прочих земель. Все земли должны перейти в уравнительное пользование всего народа». «Указ 9 ноября, как сильно действующий болезнетворный микроб, может обнаружить несколько иные свои свойства, чем это представляют себе заправилы... При первой возможности мы будем стараться, насколько хватит наших сил, защищать трудовое население против эксплуататоров — гг. помещиков-дворян и про- мышленников-капиталистов» [518].
Сопоставляя речи правых крестьян с речами трудовиков, В. И. Ленин писал: если правые крестьяне «выражают революционность крестьянской массы бессознательно, стихийно, сами боясь не только договорить до конца, но даже и додумать до конца то, что из их слов и предложений следует, то трудовики в III Думе выражают дух массовой борьбы крестьян и прямо и открыто. Самые ценные при этом речи крестьян-трудовиков, которые излагают свои взгляды непосредственно, передавая с поразительной точностью и живостью настроения и стремления масс, путаясь в программах (некоторые заявляют о сочувствии проекту 42-х крестьян, 'другие — кадетам), но тем сильнее выражая то, что лежит глубже всяческих программ» [519].
Общий вывод, который сделал В. И. Ленин, проанализировав речи крестьян-трудовиков, был весьма важен.
«Все трудовики-крестьяне во всех трех Думах,— подытоживал он,— высказались за национализацию всей земли, выражая это требование то прямым повторением программы трудовиков, то своеобразной переделкой „единственного налога", то бесчисленными заявлениями: „земля тому, кто ее обрабатывает", „мы согласны отдать наделы"
ИТ. д,
Жизнь насмеялась над „муниципализацией", над криками о „Вандее"» [520].
Расхождения трудовиков с правыми крестьянами сводились, как мы видели, к двум пунктам: первые защищали общину и отвергали указ 9 ноября, вторые, наоборот, выступали против общины и за указ.
Первое расхождение было явно несущественным. Оно лишний раз подтверждало ленинскую мысль о том, что теории народничества, в которые трудовики облекали свою аграрную программу («уравнительность», «трудовое начало» и т. п.), не имели ничего общего с действительным содержанием крестьянских требований. То, что правые крестьяне выступали против общины, доказывало, что им не было никакого дела до народнического «социализма», что они жаждали стать свободными фермерами на освобожденной от всяческих феодальных, в том числе и общинных, пут земле. Трудовик, защищая общйну, выступал как представитель определенной доктрины; чуждый же всяким теориям правый крестьянин стихийно (и в данном случае более правильно) выражал истинный характер стремлений миллионов крестьян.
Второе расхождение по указу 9 ноября кажется более глубоким. Но на самом деле это было не так. Правые крестьяне, как видно из их выступлений, не связывали принятие указа с решением аграрного вопроса в смысле наделения безземельных и малоземельных крестьян землей. Указ, считали они, должен быть принят сам по себе, а наделение землей должно быть осуществлено само по себе. Лучше всего эта идея была выражена в цитированных выше словах крестьянина Шевцова, заявившего, что указ 9 ноября «нужен и вовсе не нужен». О таком «параллельном» взгляде на указ свидетельствует тот факт, что правые крестьяне потребовали обсуждения проекта 42-х в самый разгар прений по указу. Борьба, которая завязалась вокруг этого требования, лучше всего доказывает, что правые крестьяне твердо считали, что настоящие аграрные законопроекты еще впереди.
Бешенство и испуг правых и октябристов по поводу этого выступления крестьян еще усилились от сознания, что им не удалось ни в первой, ни во второй сессии отвергнуть законопроект 42-х без передачи в комиссию, как того требовал Васильчиков и хотели они сами, а пришлось сообразовывать свое поведение с учетом настроений «своих» крестьян. Уже самый этот факт, как они отлично понимали, говорил о поражении политики обмана крестьянских депутатов. Указ 9 ноября не гарантировал крестьянского «успокоения», он не достигал главной цели: отвлечения внимания крестьян от помещичьих земель.
Именно этот капитальный факт сводил на нет разницу в позиции правых крестьян и трудовиков. И те и другие в конечном итоге стояли за национализацию всей земли.
От социал-демократической фракции выступили два оратора. Оба они были меньшевиками. Тем не менее позиция социал-демократии, с точки зрения большевиков, была ими изложена правильно. «Оба... товарища,— указывал В. И. Ленин,— исполнили свое дело правильно». Постановка вопроса у обоих «была революционно-социал-демократическая» [521]. Более того, речь Т. О. Белоусова была основана на цифрах и выводах В. И* Ленина, взятых из его написанных к тому времени, но еще не опубликованных работ «Аграрная программа социал-демократии в первой русской революции 1905—1907 годов» и «Аграрный вопрос в России к концу XIX века» [522]*
В формуле перехода фракции говорилось, что «указ 9 ноября представляет одно из звеньев дворянско-бюрократической системы решения вопросов, выдвинутых движением последнего времени», т. е. революцией 1905—
1907 гг. В ней отмечалось, что правительство своей аграрной политикой преследует цель «усилить и укрепить класс зажиточной сельской буржуазии, надеясь найти в ней опору в борьбе с экономическими и политическими притязаниями масс, чтобы тем сохранить господствующее положение за землевладельческим классом и бюрократией». Подчеркивалось, что «существенной целью указа 9 ноября является стремление разбить солидарность крестьян», имевшую место в период революции. Главный вывод гласил: улучшение положения десятков миллионов крестьян возможно «только при переходе земель средних и крупных землевладельцев, а также земель государственных, удельных и монастырских в руки крестьян» [523].
Слово «муниципализация» не было произнесено ни разу, и это было отнюдь не случайно. На заседаниях фракции, посвященных предстоящим (выступлениям по указу 9 ноября, меньшевики настойчиво требовали, чтобы один из ораторов обязательно развил тезис о муниципализации, и добились соответствующего решения[524]. Тем не менее этого сделано не было, и «виной» тому была позиция крестьянских депутатов. Выступать с «муниципализацией» при таких настроениях крестьянства, склонявшегося к национализации земли, означало поставить под удар остатки своего влияния в рабочем движении. Жизнь заставляла признать правоту аграрной программы большевиков и прятать меньшевистскую программу подальше от представителей крестьянства.
Таким образом, главный итог прений по указу 9 ноября состоял в том, что и в третьеиюньский период все крестьянство в аграрном вопросе продолжало оставаться на революционно-демократических позициях.
В связи с этим В. И. Ленин писал: «Неудержимое бешенство, с которым правые нападают на революцию, на конец 1905 года, на (восстания, на обе первые Думы, показывает лучше всех длинных рассуждений, что хранители самодержавия видят перед собой живого врага, что борьбу с революцией они не считают конченной, что возрождение революции стоит перед ними ежеминутно, как самая реальная и непосредственная угроза. С мертвым врагом так не борются. Мертвого так не ненавидят» [525].
НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОПРОС
Национализм. Национализм — важнейшая часть политики третьеиюньской монархии — был провозглашен уже в третьеиюньском манифесте, требовавшем, чтобы новая Дума была «русской по духу». В полном соответствии со взятым бонапартистским курсом национальная политика царизма проводилась в расчете на два большинства, и провал ее был обусловлен той же причиной, которая привела к краху политику бонапартизма в целом.
