Я слегка вздохнула.
— Может, он не болен.
— Может, — сказала она. — Но зачем скрывать тогда? Только не говори, что не думала об этом.
Думала. Конечно думала. И я ненавидела это; ненавидела то, что у нас с Дарьей было столько общего. Мне хотелось выговорить ей за вторжение в его личную жизнь, за попытки вмешаться во что-то настолько личное. Но я была на грани того же. Как я вообще могла продолжать отношения, не зная?
— Я заметила вас двоих вместе, — сказала она. — Думаю, Бен ожидал, что я подожму хвост и убегу из города, когда все развалится, но от меня не так просто избавиться. Мы все еще встречаемся на улице, и он видит меня, но притворяется, что не замечает. Он любит тебя, Дженна. И могу сказать, ты тоже любишь его. Хочу, чтобы ты только знала — этого недостаточно, — она зажмурилась. — Некоторые вещи нельзя исправить.
— Это угроза? — спросила я.
— Нет, — сказала она, — это констатация факта, — она медленно вздохнула. — Сожаление, если так нравится больше. Мы оба сделали много вещей назло друг другу, но, надеюсь, после наших отношений он стал лучшим мужчиной. Он думает, что у всех моих поступков есть какой-то скрытый смысл, потому что ему это подходит. Но если я буду видеть его счастливым, буду лучше спать по ночам, — она слабо улыбнулась. — Знаю, я похожа на какого-то преследователя. Если не знаешь всей истории, именно так и кажется. Но мы были одержимы друг другом в том возрасте, когда это что-то значило. Последствия этого тяжелы. Я была той, кто ушел, но он бросил меня. Задолго до того, как мы разошлись, от нас уже ничего не осталось. Но мы цеплялись за единственную знакомую нам вещь.
Я уставилась на нее, пытаясь понять. Она была не совсем здорова, но также и не безумна.
— Теперь я оставлю тебя, — произнесла она. — Просто знай, что бы он ни сказал, я желаю тебе только лучшего.
Что все это значило? Она пыталась сбить меня с толку, или я действительно так хорошо обманула ее?
Конечно, может из-за того, что я чувствовала к нему, это было очевидно. Возможно, это отражалось на моем лице каждую минуту каждого дня.
Если бы кто-то спросил меня неделю назад, верю ли я в единственную истинную любовь, я бы ответила «конечно нет».
Это такое глупое понятие. Если ли что-то абсурдней, чем идея того, что среди миллионов людей где-то в мире есть только один человек, с которым ты можешь быть действительно счастлива?
Но казалось, что я нашла его — самым странным способом из всех возможных. Единственная проблема — я не знала, как мне удержать его.
* * *
Я мерила шагами квартиру, пытаясь осознать всю реальность этого. Голос Дарьи отдавался эхом в моей голове, от ее нежеланных вопросов и советов болела голова, как и от невозможности принять все это.
Телефон завибрировал от сообщения от Бена.
Есть что-то синее?
Я быстро ему ответила.
Я не суеверна.
Спустя мгновение зазвонил входной звонок. Он стоял там воплоти с лукавой улыбкой и, как только я отошла, пропуская его внутрь, он вытащил из-за спины коробку.
— Я забегу наперед и предположу, что это синее нижнее белье, — сказала я, беря у него коробку.
— Джентльмен не открывает секретов, — сказал он, важничая. У него было игривое настроение и он, возможно, ожидал быстрого антистрессового секса, но я была не в настроении — факт, который он быстро заметил, когда я прошла мимо него, чтобы бесцельно полазить в холодильнике.
— Что случилось, солнышко? — он медленно последовал за мной, позволяя мне сохранять дистанцию.
— Не называй меня так все время, — пробормотала я.
Он оперся о стойку.
— Прости, — сказал он. — Постараюсь оставить его для особых случаев.
Я вздохнула, желая извиниться, но не зная как начать. Моя встреча с Дарьей была до чертиков странной. Для начала мне нужно было переварить ее, прежде чем я вывалю все на него.
— Ничего, — настояла я.
— Знаешь, — сказал он с намеком на улыбку на лице, — есть одна вещь, которая называется снимающая-стресс-порка. Я мог бы...
— Нет, — сказала я категорично. — Спасибо. Я ценю это, честно. Но нет.
— Ну же, Дженна, — он наклонился в мою сторону, не сдаваясь. — Просто скажи, что случилось. Ты такая с тех пор, как мы уехали с озер, и я думал, что ты просто не хотела уезжать. Но тебя что-то гложет.
Я тяжело сглотнула, внезапно чувствуя себя слишком чувствительной и ранимой, чтобы скрывать это дальше.
— Я видела твои бумаги, — сказала я. — Хантингтон. Твоя мама, да?
Его губы превратились в тонкую линию.
— Поэтому я не говорю об этом, — сказал он. — И, думаю, это вполне очевидно.
— Прости, — сказала я, хорошо осознавая, что это не прозвучало так, словно мне действительно жаль. — Но мне кажется, что ты должен был сказать мне об этом. Даже если мы не были бы... — я сильно замотала головой. — Я знаю, что это не мое дело. Знаю. Честно. Но ты хотел знать, что меня беспокоит, и вот оно. Я ненавижу просто мысль о том, что ты можешь заболеть. Ненавижу неведение. Ненавижу то, что ты сам не знаешь.
— Я сделал тест, — сказал он. — Если результат имел бы хоть какое-то влияние на тебя, я бы сказал. Но, в любом случае, это не так. Так что забудь.
Я никогда не слышала такую жесткость в его голосе. Вина мгновенно поселилась в моем животе. Я не имела права на любопытство, не имела права на агрессивные вопросы о его болезни. Или ее отсутствии. Он был прав — результат не имел для меня значения. Не из-за чего было расстраиваться.
Потому что это было не по-настоящему. Мне просто нужно было приложить усилия и вспомнить это.
— Прости, — сказала я мягко, не уверенная, слышал ли он меня вообще. Он был потерян в собственном мире, в некотором роде поглощен глубокой злостью и недовольством, которые я вызвала своим глупым любопытством. — Ты прав. Это не влияет на меня. Я просто волновалась о тебе, но мне стоило держать рот на замке. Просто...
Он все еще не выдавал признаков того, что слышит меня.
— .. просто я действительно забочусь о тебе, — сказала я, наконец, мгновенно жалея о сказанном, только слова успели слететь с губ.
Бен рассмеялся и смех его был больше похож на лай.
— И так ты показываешь это? — запустив руки в волосы, он наконец поднял на меня взгляд. — Ладно. Я понимаю, что это расстраивает и шокирует. С этим тяжело смириться, да? У тебя не укладывается это в голове. А ты просто представь, как я себя чувствовал, наблюдая за смертью своей матери. Представь, как я себя чувствовал, думая, не окажусь ли на ее месте. Представь, как горько и шокирующе это было. Представь, как сложно было справиться. Есть причина, по которой я не говорю об этом, и эта причина не мои чувства или попытки казаться загадочным, или мрачным, или что еще там можно представить. А потому, что я не хочу. Не хочу думать об этом. Я справился, и на этом точка.
Слезы текли по щекам, и я не могла остановить их.
— Прости, — прошептала я снова. — Я не хотела расстроить тебя, просто...
Я просто люблю тебя. Вот и все.
Чертова глупышка. Что со мной было не так? Почему я просто не сказал этого?
Потому что это правда. Даже если он не видит этого.
— Я знаю, — сказал он, наконец. Его голос стал немного тише. — Знаю. Знаю, что ты не хотела. Просто все думают, что это их дело. Ненавижу это. Терпеть не могу. Поэтому я и держал исследование в тайне. Знал, что станет очевидным наличие какого-то личного интереса, если я обнародую его. Но от лечения не получаешь денег. Особенно, когда речь идет о таких редких болезнях. Это словно капля в море, но я делаю это, потому что могу. Могу помочь людям, которым больше никто не поможет. Это уже что-то. Но это не для меня.
Несмотря ни на что, мое сердце подпрыгнуло в груди.
— Нет?
Он вздохнул.
— Я не болен, Дженна. У меня нет этого гена. Я знал это с десяти лет. Отец знал. Но никому больше я не говорил, потому что их это не касается. Я не умираю. По крайней мере, не быстрее остальных.
Облегчение захлестнуло меня. Я пыталась не показывать этого, не зная, как он отреагирует.
— Нам не нужно больше говорить об этом, — сказала я, борясь с дрожью в голосе.
— Конечно, не нужно, — сказал он с саркастической улыбкой. — Ты получила желаемую информацию, так? Теперь можешь спать спокойно. Потому что тебе никогда не придется пройти через то, что прошел я. Теперь можешь жить дальше и забыть, что люди умирают чудовищной смертью раньше времени, — он снова запустил руку в волосы, но на этот раз с какой-то злостью. — Прости. Просто это то, с чем я жил всю свою жизнь. Сложно сохранять спокойствие в этом вопросе.
— Тебе не нужно извиняться, — настояла я, несмотря на то, что дрожала от холода его слов. Я понимала, или думала, что понимала, насколько это вообще возможно. Но на самом деле я просто не могла знать, что творится у него в голове. Я не могла знать, каково это, наблюдать за смертью своей матери в десять лет.
— Знаю, что не должен, — сказал он. — Но ты не успокоишься, пока я не извинюсь, поэтому прости. Не знаю, о чем я прошу прощения. Прости, что не поделился с тобой каждой болезненной частью своей жизни. Прости, что не хотел говорить об этом. Прости.
