-- По рукам. Эй, Резан, помоги гостям барахло ихнее принесть.
Почему слугу "Резаном" назвали - у него на лице написано. Шрам от виска с одной стороны лица до подбородка на другой стороне. Нос и губы на две стороны развалены, зубы... были. Имплантаты, пластическая хирургии... Гос-с-споди, здесь "заячью губу" у ребёнка зашить не могут!
Пока вещички из лодки перетащили, Резан кое-чего просёк. Начал, было, наливать да расспрашивать. Но у нас с "наливом" - туго. Сухан... "живой мертвец" - не пьёт. Да и я... воздерживаюсь. С этой бражки только до ветру тянет. А вот Резан, потихоньку-полегоньку... он и так-то... страхолюден, а тут уже и морда красная, слюнями брызжет, уже рубаху на груди рвёт:
-- Я...! Да я...! Самый главный боярский конюший...! Самый главный боярский оружничий! Я...!
-- Погодь. Это же два разных дела. Два разных человека быть должны.
Тут он всплакнул, принял ещё кружечку с моим "закрепителем бражки и контактов", и стал изливать. Широко и привольно. Как Волга в половодье. Душу изливать, а не то, что вы подумали.
Здешний хозяин, отец Лазаря, был из местных Залесских служилых людей. Служил Володше, получил вотчину, прошлой осенью, в предзимье пошёл со своими людьми на разбойников. И нарвался. Встал на ночёвку в деревеньке. Там их всех шиши ночью тёпленькими и порезали. Самого боярина вытащили без штанов из постели какой-то тамошней гулящей бабёнки. Поговаривали, что именно из-за того горячего бабского тела боярин и проспал. И свою голову, и людей своих.
Лазарь чудом не попал в ту историю: приболел. Теперь пятнадцатилетний парень, ещё даже не отслуживший обычной княжьей службы в "прыщах", сразу стал главой боярской семьи. Мать его - Рада, управлялась с хозяйством, но, по смерти мужа, обнаружились и долги, и неурядицы в вотчине, и "милость княжью" за службу не выплатили. Хоть баба и не дура, а хозяйство обеднело, денег нету. А сына надо срочно собрать: Володша, с частью Тверских бояр, должен ныне идти к Боголюбскому для похода на Бряхимов.
-- Слышь-ка, этот-то... дрыхень изяславский... других-то - тута оставляет! А нас-то... Шоб лодейно и оружно! А у нас-то... Ведь все с боярином легли! Все! Где броней-то взять?! Где воев добрых?! А этот... хрен заморский... княжий конюший... сука белесая! Губами плямкает да язвит: не выставишь хоругвь - не боярин. Князь чести лишит, шапку не даст, вотчину - долой, самого за измену... охо-хо...
Дядя ещё по-сокрушался, потом внезапно провалился головой ниже уровня столешницы и, оставив одну руку сверху, другую уронив на пол, заснул.
"Спи, моя радость, усни
В доме погасли огни...".
Всё-таки, я - неискоренимый гумнонист и общечеловек. Нет, чтобы бросить такую страшную морду на половичке у порога - лихих людей отпугивать. Поднапряглись и отволокли с Суханом болезного в людскую. Новостей тамошних послушал: Рыкса мальчика родила. Вроде - все будут жить. У Рады, говорят, насчёт младенцев - "рука лёгкая". А вот насчёт хозяйства... Не прошло и полгода со смерти хозяина, но хорошо видно, как загибается, нищает усадьба. С челядью потолковал, послушал. Они меня за боярича не принимают - одежонка не баская. Забавно получилось: как-то нормально представиться не пришлось, всякая суета с роженицей - не того было. Все считают нас за Рыксиных слуг. Ну и ладно, меньше звона покуда будет.
"Покуда" - потому что играется совершенно очевидная вещь: продажа со сверх-прибылью. С осени начиная, Залесская земля готовится к большому походу. Всё свободное железо перековывается в оружие, всё оружие раскупается боярами да горожанами. Вроде бы, городовые полки в поход не идут. Кроме Муромского и Владимирского. Боголюбский и о других врагах помнит, и от шишей защиту оставляет. Ну, так и эту "защиту" в любой день могут на стены позвать. Цены на оружие поднялись в два-три раза. А у меня полная лодия этого всего! Рыксин муж пришёл в усадьбу на зимовку с дружиной - вещички и остались. Кое-что и от разбойничков гожее есть. Есть, например, два десятка стёганок-тегиляев в приличном состоянии.
С утра пораньше выбрался на городской торг - в Твери базарный день. Списочек своих товаров с местными ценами прикинул... Да уж, не худо местные оружейники в эту весну навара взяли.
Хожу по торгу, прицениваюсь, людей слушаю, на ус мотаю. Вдруг сбоку:
-- Ой, не ошибся ли я? Никак молодой Рябина? Не признал? Так то ж я, Гвездонь с Ельны! Ты уж у меня в начале зимы товар брал. Весов разных с пяток. Не вспомнил, боярич?
Было такое - в начале нашего нынешнего зимнего похода, когда я в Елно заскочил да со Спирькой о "белых избах" толковал, были там и другие дела. "Коростель" много товару разного набрал, но пришлось кое-чего и в последний момент докупать. В частности - весы купеческие.
Я уже несколько раз говорил, что купец без своих весов и гирь торг не ведёт. Потому что взвешивает не только товар, но и серебро.
Лучшие весы - "коромысла" - делают в здешних краях. Вообще-то, Верховое Заволжье славится своим щеповым товаром. В лесистом Верховом Заволжье деревни малые. Земля - холодна, неродима, своего хлеба мужику разве до масленой хватит, и то в урожайный год. Как ни бейся на полосе, сколько страды над ней ни принимай - круглый год трудовым хлебом себя не прокормишь. Пока вокруг вековечные, дремучие леса - они и кормят. И сами собой, и выжженными, раскорчёванными новинами. Вот и идут крестьянские общины вниз по Волге, вверх по притокам, оставляя за собой проплешины выпаханной, "съеденной" земли. Нигде здесь крестьянин не живет с нивы - лес да река помогают. А ещё - ремесло. Не имея вдоволь своего хлеба, здешний житель принимается за промысел. Вареги вяжет, поярок валяет, шляпы да сапоги из него делает, шапки шьёт, топоры да гвозди куёт, весовые коромысла - чуть не на всю Русь делает. А коромысла-то какие! Хоть в аптеку бери - сделано верно. Хотя аптек здесь нет, но "аптечные весы" нужны каждому продавцу.
Переход от охоты, рыбалки, собирательства, которыми прокормиться умножающийся народ не может, к земледелию, которое тоже недостаточно, и далее - к ремеслу, к специализации общин на производстве продаваемого товара, идёт на Верхней Волге, уже давно. Нынче процветанию здешних ремесленных сельских артелей да "бизнесменов-туземцев" препятствуют то шиши речные, то княжьи усобицы. Новогородцы, переселяющиеся сюда и сами, и по приглашению Долгорукого - тот зазывал сильно, ссуды льготные новосёлам давал, становятся жертвами, "кормовой базой" своих недавних земляков - ушкуйников. Да и бояре новгородские, "белые люди" всегда рады стравить князей русских, чтобы выжгли те конкурентов, беглых, ушедших из-под боярской республики, "чёрных людей".
Потом придёт Батый... И всё станет пеплом. Потом по этим же местам раз разом будут прокатываться разные рати: Дюденева, Щелканова... Но Русь перерастёт, пересилит Степь. Походы Ивана Грозного откроют русским мастерам всю Волгу до Каспия, "век Екатерины" избавит от угрозы степных набегов и польских разорений, реформы Александра Освободителя дадут волю. И, наконец-то, во второй половине 19 века, Мельников-Печерский будет писать об здешних жителях:
"Ложки, плошки, чашки, блюда заволжанин точит да красит; гребни, донца, веретена и другой щепной товар работает, ведра, ушаты, кадки, лопаты, коробья, весла, лейки, ковши - все, что из лесу можно добыть, рук его не минует. И смолу с дегтем сидит, а заплатив попенные, рубит лес в казенных дачах и сгоняет по Волге до Астрахани бревна, брусья, шесты, дрючки, слеги и всякий другой лесной товар.
Волга под боком, но заволжанин в бурлаки не хаживает. Последнее дело в бурлаки идти! По Заволжью так думают: "Честней под оконьем Христовым именем кормиться, чем бурлацкую лямку тянуть".
Живет заволжанин хоть в труде, да в достатке. Сысстари за Волгой мужики в сапогах, бабы в котах. Лаптей - видом не видано, хоть слыхом про них и слыхано. Лесу - вдоволь, лыко нипочем, а в редком доме кочедык найдешь. Разве где такой дедушка есть, что с печки уж лет пяток не слезает, так он, скуки ради, лапотки иной раз - ковыряет, нищей братье подать, либо самому обуться, как станут его в домовину обряжать. Таков обычай: летом в сапогах, зимой в валенках, на тот свет в лапотках...
Заволжанин без горячего спать не ложится, по воскресным дням хлебает мясное, изба у него пятистенная, печь с трубой; о черных избах да соломенных крышах он только слыхал, что есть такие где-то на "Горах" ("Горами" зовут правую сторону Волги).
А чистота какая в заволжских домах!.. Славят немцев за чистоту, русского корят за грязь и неряшество. Побывать бы за Волгой тем славильщикам, не то бы сказали.
Волга рукой подать. Что мужик в неделю наработает, тотчас на пристань везет, а поленился - на соседний базар. Больших барышей ему не нажить; и за Волгой не всяк в "тысячники" вылезет, зато, как ни плоха работа, как работников в семье ни мало, заволжанин век свой - сыт, одет, обут, и податные за ним не стоят. Чего ж еще?.. И за то слава те, господи!".
