посоветовал.
— То есть у вас пока глухо?
— Вроде того.
Я приложился к бокалу с пивом. Короткий перерыв закончился, и Армфельт выступила с ещё одной песней. Я даже слов не слушал. Кажется, что с таким голосом она могла вообще любую ерунду нести, настолько завораживающе и красиво было её пение.
— Новых дел пока нет? — спросил я у Марины, когда выступление певицы закончилось бурными аплодисментами, от которых, кажется, даже потолок ресторана задрожал. Люди рукоплескали девушке, требуя от неё очередное, уже пятое по счёту, выступление на бис. Кто-то даже бросал на небольшую сцену букеты цветов, преимущественно красных и голубых роз.
— Нет. То есть будет, но только на следующей неделе. Как раз начало августа, а их в первую неделю месяца и раздают. Кстати, совсем забыла. Хотела вас поздравить.
— Это с чем же?
— Видела статью в «Вестнике». Чтобы опровержение вышло в тот же день, что и их материал на первой странице… видать, чем-то вы их очень страшно напугали.
Я не удержался от смешка, когда вспомнил лицо того парня в редакции.
— Ещё как.
— Слушай, Саша, я, конечно, ни на что не намекаю, но… — Марина помялась немного, а затем выдала. — А что, если она и правда это сделала?
— Она никого не травила, — отрезал я, а мысленно в очередной раз проклял Розена и эту дурацкую подставу со статьей. Вот именно такой реакции, какую сейчас выдала Марина, видимо, прочитавшая ее, я и хотел избежать. — И вообще! Ты должна быть на моей стороне!
— Эй, вот только не надо тут, — сразу же надулась она. — Это, вообще-то, ты меня одну в отделе оставил. Ты хоть представляешь, сколько мне людей за консультацией по поводу нашего дела со Штайнбергом звонило⁈
Тут уж я не смог сдержать смеха. От Марины я знал, что он все же уволил Оливию. Зря. Может быть, в таком случае так бы не подставился.
Меня внезапно осенило.
— Слушай, а ты со Штайнбергом с тех пор не встречалась? — спросил я.
— Нет, а что?
В ответ я пересказал ей сегодняшнюю… ну то есть уже вчерашнюю встречу.
— Странно… Нет. Даже с ним даже по телефону не говорила. Он чё, прямо лично к тебе приехал?
— Ага. Только понять не могу зачем. Нет, понятно, что хотел позубоскалить. Только по какой причине?
Марина лишь пожала плечами и отпила из своего бокала, а я не мог перестать об этом думать. Это гадёныш явно собирался насрать мне под дверь. Но как?
— Ну, в любом случае, желаю вам удачи. Надеюсь, что вы это дело выиграете, — пожелала она мне, чем вызвала приступ смеха. — Ты чего?
— Да так, вспомнил старого друга. Он всегда говорил, что выиграть процесс не главное. Главное — его не проиграть.
Услышав эту фразу, Маринка заулыбалась.
— Ага. Мой папа говорил что-то вроде этого.
— Он был адвокатом? — удивился я.
— Ага. Государственным юристом, — с улыбкой произнесла она. — Папка был идеалистом. У него даже любимая присказка была. Всегда шутил, что, мол, жюри присяжных — это сборище людей, которые пришли в суд не для того, чтобы отыскать правду, а для того, чтобы выбрать у какой стороны лучше адвокат.
Я задумался. Для людей, понимающих в адвокатском деле, это была истинная правда. Потому что порой обвиняемый может даже слова не сказать в свою защиту. Всё работу делал именно адвокат. И именно его старания и будут оценивать присяжные…
Пораженный этой мыслью, я не донёс до рта бокал с пивом. Неожиданно причина, по которой Штайнберг приехал ко мне, стала настолько очевидной, что меня будто током ударило.
«Curia parium».
Суд равных.
Твою мать… идиот! Как я мог об этом забыть⁈
Резко достал телефон, собираясь позвонить Лазареву, но тихо выругался. Связь здесь ловила паршиво.
— Мне надо выйти позвонить, — сказал Марине, поднимаясь из-за стола.
— Что случилось?
— До меня дошло, зачем приезжал Штайнберг.
— Пошли, я с тобой выйду. Покурить хочу.
Мы поднялись и стали протискиваться через толпу к выходу. Несмотря на то что выступление уже закончилось, людей внутри всё равно было полным-полно. Маринка протискивалась предо мной, так что я успел заметить, как один из парней у барной стойки, мимо которой мы шли, протянул руку и схватил её за задницу. И, видать, сделал это с такой силой, что Скворцова аж дёрнулась от боли.
— Эй⁈ Ты совсем охренел⁈ — вспыхнула она.
— А чё ты возникаешь, соска? — захохотал молодой парень вместе с сидящим на барном табурете другом. — Лучше иди к нам. Обещаю, через час ты будешь кричать совсем по-другому…
Он был дорого одет. Слишком дорого. Но об этом я подумал уже с большим опозданием. Уж не знаю, что меня дернуло. Небольшой градус от выпитого? То, что оскорбили мою подругу? Или бурлящий после тренировки тестостерон? А может быть всё вместе, плюс тот факт, что кто-то посмел тронуть девушку, которую я в определённом смысле считал своей.
А трогать своё я никому не позволяю!
Все эти мысли пронеслись в голове со скоростью молнии. Но всё равно медленнее, чем врезавшийся в рыло этого мудака кулак. Это произошло так быстро, что никто вокруг даже понять толком не успел, что именно произошло. Пацан захлебнулся собственным смехом и повалился на стойку. Его дружок тут же попытался вскочить со стула и броситься ко мне, но в переполненном ресторане, особенно когда вокруг тебя со всех сторон куча народа, сделать это не так-то и просто.
Да и я оказался быстрее. Пинком выбил из-под него стул, отчего мой противник с глупым выражением на лице провалился вниз, под стойку. И тут же получил коленом в лицо, приложившись затылком о твердую стенку барной стойки.
— Саша⁈ Ты что…
— Пошли, — перебил я Марину и, схватив её за руку, потащил через охреневшую вокруг нас толпу. Попутно посмотрел на телефон в другой руке.
Связь появилась в тот момент, когда мы выбрались на улицу. Не теряя времени, я тут же набрал Лазарева, мысленно готовясь к тому, чтобы услышать его ворчание в трубке.
К моему удивлению, голос оказался бодр и весел.
— Что случилось?
— Я знаю, почему Штайнберг приезжал ко мне, — без предисловий сказал ему. — Суд равных! Он…
— Твою мать, — выругался Лазарев, едва только понял,
