культуры триединства, не была новой, т. е. такой мыслью, которая бы принесла новую ценность. Очевидно, что новый порог мысли триединой культуры расколол свое собственное тело, как бы находя его недовершенным, нашел новое построение культуры через две ценности, искусство и техническое практическое производство, как совершенную проблему жизни.
Двигаясь дальше, предвижу в будущем технического механического пути разрушение двуединства – искусство как эстетическое отпадет, останется практический механический реализм. Двуединство распадется и образует единство практической культуры, мир как практическое производство.
Не могу сказать, что мысль о единой культуре практического реализма пришла извне к триединому кольцу, но полагаю, что сущность его практического реализма была в нем, триедином кольце. Также и все три имели свою сущность, совершенно отдельную и независимую, и только благодаря ложному отношению между собой образовали согласие и ложное практическое триединство, хотя две из них были не чем иным, как ценностью практической.
В основе стояла практическая ценность действия. Во главе всего стоял государственный экономический строй, пользовал два остальных пути как средство своего продвижения. Но все экономические планы практического государства социалистического строя борются с церковью, религией как формой устаревшей в практическом смысле, и стремятся установить единую практическую форму. Дальше необходимо будет отказаться от искусства в смысле художественных ценностей.
Двадцатый век – действительно порог, какого, может быть, не было в практической человеческой культуре; экономически практический реализм достигнет наивысшего предела, перейдя на крайний путь социализма. Социализм – сущность практического реализма, он не разбивает старое, но развивает его. Культура практического человечества не гибнет, но принимает новое русло единое, что ложно понималось в триедином строе фабрики, религии и искусства. Благодаря этому ни Рубенсу, ни Тициану, ни Рафаэлю, ни Джотто в живописном искусстве, а, может быть, подобным им и в других областях искусства не удалось тоже выявить сущность (сущность их искусства выражается в классических отношениях, последним предписывается Возрождение; не думаю я, что падение – путь к новому классицизму).
Вмешательство трех в единый коллектив помешало выявить каждому свою сущность в чистоте; а может быть, в каком-либо из трех лежал зародыш будущей эпохи, действительно новой. Все было скрыто во лжи случая.
Итак, эпоху всей культуры, длившейся до двадцатого века, я назову ложной практической культурой, в том числе и культуру всего искусства.
В двадцатом веке, в конце его первой четверти, возникает мысль нового предметно-технического реализма и механическая причинность как сущность явлений вопреки влиянию сверхъестественных сил (хотя сверхъестественных сил во Вселенной быть не могло, так как нет в ней и естества). Так дальше не могло быть, и «механическая» сущность выступает единой причиной действия всех явлений. Таким образом, утверждая техническую предметную стройность практического реализма жизни с объяснением действия механически-химических причин, техническое предметное действие устанавливает высшую степень чистого предмета практического реализма, используя все механические проявления природы. Так что новая культура единого практического действия исключительно предметного думает охватить весь мир благодаря краху триединой практическо-духовной культуры. Загораются сущности освобожденных единств, позволяющих теперь разобраться в их различиях, освобожденные различия не замедлят вскрыться. И уже в половине первой четверти двадцатого века искусство само собой отделилось от практического государства, объявив беспредметное начало, осознало свою сущность, которая выразилась в беспредметности.
Появление беспредметности приводит меня к заключению того, что развитие всей практической культуры [человека] было заключено триединством.
Лик его культуры состоял из науки, или техники производств, религии и искусства. В этом было колесо единства человеческого завершения своего здания, в этом триедином лике человек совершал путешествие через времена веков, это было законченное дело, летящее как планета во времени.
Двадцатый век – не для этой триединой культуры, по моим предвиденьям. Когда производил опыты в супрематизме как беспредметности, обнаружил или посчитал, что двадцатый век будет тем порогом, с которого триединое предметное совершенство должно быть разрушаемо; и действительно, при возникновении социалистической революции в крайнем ее коммунистическом развитии триединое совершенство предметного движения раскололось. Это только подтвердило то, что мои предположения в супрематизме цветописном были верны, и показало, что дальнейший путь развития двуединой культуры социалистической должен захватить все человечество. Культура техники в едином образе имеет себя и искусство, отсюда ясно падение религии, падение храма. Но в свою очередь предполагаю, что и двуединая культура только начало или средина процесса.
Дальше она должна разбиться о ближайший век единой культуры, отбросить от себя второй «предрассудок», искусство, и это будет целостное единство технического механического предметного совершенства, или социалистическое восхождение к своему пределу предметного. Тогда должен быть завершен живописный механический мир предмета, человек же получит двойственное в себе начало предметного животного и беспредметного человеческого.
Таким образом, единая предметная культура из своей супрематии переходит во власть супрематии беспредметной, предоставляет ей свое первенство. В разрушении триединой предметной культуры предполагаю, что падение религии и храмов означает собой признак приближения беспредметного.
В свою очередь, непонятая в религии ценность достижения равенства, т. е. искаженность идеи, облеченной предрассудком, привели ее к гибели. Вслед за ней идет искусство как тоже непонятая идея самими художниками, как и религия священниками. Но от беспредметности не скроется и предметность социалистическая жизни, осознание беспредметности выяснит предметность как предрассудок надежд будущего, т. е. достижения блага; автомобили несут предметное сознание человека не в будущее, а в беспредметность.
История падения религии и предметного искусства потому еще произойдет, что через них не предвидится ближайшее устройство народов в своем единстве вне науки и народности, что никакая проповедь церкви и искусства не в состоянии объединить человечество, что они не представляют собой той сущности, которая смогла бы объединить народы, и что единой сущностью, возле которой возможно объединиться, является социализм предметный.
Но невозможно было бы поверить в него, если бы у него не было будущего. Признак будущего – общий для него и церкви, это лежит в основах их предметной сущности, чего нет в плане искусства. Но автомобили, аэропланы, экспрессы мчат человеческий мозг в то неизвестное будущее, где человек выносит в мир абсолютных «благ» предмет к границе, где аэроплан, автомобиль, пароход, экспресс больше не нужны, они сделали свое дело, доставили человека туда, где предметная услуга больше не нужна; там «благо», там нет ни расстояний, ни времени, ни веса, ни ночи, ни дня, там беспредметность. В ней наступит освобождение человека, ибо свободное «ничто» должно быть свободно.
