— Что, Корча, видать, улетел твой кушак. Мы все прошли перед ружьем, больше идти некому. Может, проржавело ружье в кочевье? А может, порох сырой?
С этого дня только и разговоров было в таборе что о пропавшем кушаке Корчи да о «волшебном» ружье. А Корча на эти разговоры внимания не обращает, знай ходит да трубку свою покуривает. Однако предупредил цыган:
— Все равно ружье не троньте. А того, кто взял кушак, оно убьет обязательно.
То–то была потеха для цыганских ребятишек. Если по первому разу у них перед ружьем душа в пятки уходила, то теперь словно для них игра новая появилась: пробегут мимо ружья и кричат, заливаются:
— А не стреляет, Корча, ружье–то твое! А кушак–то твой ахнули...
Так или иначе, как–то раз легли цыгане спать, до трех часов ночи пели, плясали у костра, а потом угомонились да по шатрам разошлись. И только сон начал глаза смыкать у цыган, вдруг слышат: выстрел раздался. Тут все сразу из шатров долой.
— Кого убило?! — кричат цыгане друг другу. — Ты жив?
— Жив! — отвечает. — А ты?
— И я жив! А кого же убило?
Посчитались цыгане, видят: вроде бы все живы.
— Так в кого же ружье жахнуло?
Стали искать. Искали, искали, а перед рассветом нашли в кустах корову убитую. Тут цыгане чуть со смеху не поумирали:
— Ха–ха–ха! Корова кушак украла.
— На шее у коровы кушак.
— Смотри, смотри, кушак на хвосте привязан.
— Глядите–ка, ребята, у коровы ноги кушаком спутаны.
Короче говоря, каждый старался как мог, один только Корча, как только увидал убитую корову, нахмурился, сверкнул глазами и приказал:
— Чтобы ни один человек к корове не подходил, чтобы никто к ней не прикасался.
Оседлал Корча своего серого коня и поехал в поле, где пастух коров пас. Привел пастуха к убитой корове:
— Узнаешь, чья скотина?
— Узнаю, как не узнать, — ответил пастух. — Ведь это Ивана нашего корова. Самый что ни есть бедняк он у нас на деревне — голь перекатная. Детишек дома уйма, одна только радость была — корова! Хоть как–то помогала век вековать. Теперь совсем им жизни не будет. Помрут детишки с голоду.
Побежал пастух в деревню и объявил мужикам, что, мол, убил цыган корову из ружья. Всполошились мужики. Жена Ивана в слезы ударилась, а Иван за топор схватился. Прибежали мужики в табор. Выходит Корча навстречу и говорит:
— Зачем, мужики, на меня напраслину возводите? Я не убивал Ивановой коровы. Ружье само выстрелило.
— Что ты мелешь, старик, как может ружье само выстрелить?
Объяснил Корча, как было дело, мол, так и так, пропал, дескать, его кушак, вытащил тогда он свое ружье волшебное да заставил поначалу всех цыган перед ружьем пройти, но только не выстрелило ружье, а ведь знали цыгане, что, если кто из них кушак украл, того смерть ждет. И вот сегодня утром выстрел раздался, сбежались все, глядят — корова убитая.
— Да что ты чепуху городишь? Что ты от ответа увиливаешь?
— И это вы напрасно говорите, ответа я не боюсь. А тебе, Иван, я за корову заплачу, так заплачу, что век помнить будешь да добрым словом станешь поминать меня.
— А мы сейчас посмотрим, что это за корова, — промолвил Корча, вынул из–за голенища цыганский нож и вспорол корове брюхо. Когда желудок разрезали, глядят: а там кушак Корчи, золотом расшитый, лежит цел целехонек.
Щедро заплатил Корча Ивану за убитую корову, а скотину велел закопать и к мясу ее не притрагиваться, мол, нечистое животное.
С той поры цыгане поверили в силу «волшебного» ружья.
109. Зеленый Околыш
[109]
В некотором царстве, да не в том государстве, в котором мы живем, жил один человек. И был у этого человека единственный сын. Звали этого сына ну, скажем Ванюшкой. До двенадцати лет жил он с родителями. Баловали они его. Как откажешь единственному сыну? Вот он их и не слушал — ни мать, ни отца. Что они ни скажут, о чем ни попросят, ничего не выполнял. И вот как–то раз он им и говорит:
— Вот что, мать, вот что, отец. Мне уже двенадцать лет, и хочу я поехать на мир посмотреть.
Заплакали родители, зарыдали горькими слезами:
— Не надо, Ванюшка, что ты, зачем?! Не уходи. Ведь, кроме тебя, нет у нас никого.
А тот ни в какую.
— Все, — говорит, — благословите — поеду и не благословите — тоже поеду.
— Бог тебя благословит, сынок, — вздохнули с огорчением отец и мать. — Поезжай с богом. Хочешь — пешком иди, хочешь — коня последнего возьми.
Короче сказать, отправился этот Ванюшка в путь. Сколько он прошел, сколько проехал — никто не знает, а только пристроился он к одному богатому человеку в работники. Может, к князю какому, а может, и к самому государю, врать не стану. Стал он у этого человека работать. А у того была одна–единственная дочь. Познакомились они с Ванюшкой и подружились — водой не разольешь. И через эту их дружбу сам отец ее полюбил Ванюшку, как родного сына. Так и стали жить как одна семья. Он ее сестрой называет, а она его — братом.
Живет так Ванюшка год, живет два. Обучился он грамоте и многие умные книжки прочитал. Стал он умным и достойным человеком, а красота ему еще от родителей досталась.
И вот исполнилось Ванюшке восемнадцать лет. В ту пору прошел слух по России, что есть на свете такая красавица, девушка шестнадцати лет, что такой пригожей нет ни в одной державе и быть не должно. «Да неужели это судьба моя? — подумал Ванюшка. — Раз родители благословили меня, значит, я должен с этой красавицей сойтись».
Стал он книжки свои умные разбирать, рассматривать, не написано ли в книжках про эту девушку. И нашел. Фото нашел и описание: кто такая и где она живет. И что оказалось? Живет эта девушка в Румынии, румынского государя единственная дочь. Держит ее отец взаперти, и до шестнадцати лет не видела она ни одного молодого человека. Для того он так ее содержал, чтобы выдать замуж за самого богатого человека, неважно — старого или молодого.
Вот и говорит Ванюшка отцу своему названому и сестричке:
— Так ли вы любите меня, как об этом говорите?
— Мы так любим тебя, — отвечают те, — что желаем видеть тебя хозяином всего нашего богатства.
— Спасибо вам, но не этого я хочу.
— Что же ты хочешь, сынок, скажи, я ничего для тебя не пожалею.
— Узнал я, что живет на свете такая красавица, какой нет ни в одной державе. Так вот, отец, если любишь меня, то снаряди мне корабль, нагрузи его драгоценными товарами и отправь меня в Румынию. А еще сделай для меня пир на весь мир и проводи в путь с пушками–пальбою и великою славою. И пусть слово твое будет крепким.
— Что ж, сынок, от слова своего я не отступлюсь, снаряжу тебе корабль, как ты просишь. Только какой срок дашь?
— А как быстро сумеешь обернуться, так и поеду.
— Через две недели все будет готово.
Справили ему корабль с золотой мачтой, нагрузили тот корабль товарами драгоценными, шелком, да не простым — шемаханским.
— Ну вот, все готово, сынок. Только скажи, один поедешь или с сестрой?
— Нет, боюсь я с сестрою ехать. За себя не ручаюсь, а сестру погубить не хочу. Если вернусь один, ты с меня голову снимешь.
Устроили прощальный пир и проводили Ванюшку в путь. Дал ему отец лучших своих капитанов–корабельщиков, пропалили им вслед пушки, и нет их.
Это только сказка быстро говорится, а дело мешкотно творится. Однако явились они в Румынию, поставили корабль на мертвый якорь и открыли торговлю. Говорит Ванюшка корабельщикам:
— Продавайте товары только на золото, погружайте золото в трюмы, но без меня никуда не уезжайте. А сколько меня не будет, да что со мной будет, да как — ни мне, ни вам не известно.
Очень уж хочется ему на румыночку посмотреть, да только не знает, с какого края подступить. Вот и задумался Ванюшка, куда ему пойти. «Зачем, — думает, — мне идти в дорогой ресторан? Чтобы себя показать? Чтобы люди посмотрели, мол, какой я хороший? Нет, пойду–ка я в самую последнюю бедную чайнушку».
