Позиция социал-демократической фракции была идентична той, которую она изложила при обсуждении законопроекта о западном земстве. «Русский национализм,— указывал социал-демократический оратор,— к народу русскому, к демократическим массам относится со всей ненавистью, как и ко всей демократии —- будь она русской, великороссийской, малороссийской, польской, литовской и еврейской». Разоблачая политику заигрывания и торга с царизмом польского коло, он отмечал, что коло «защищает не интересы края и польского народа, а свои групповые интересы, интересы дворянства и польской буржуазии» 42.
Главное правление СДПиЛ еще задолго до обсуждения законопроекта в Думе приняло специальную резолюцию по вопросу о выделении Холмщины, которая «клеймила» коло и народовцев, пригвождая их вместе со Столыпиным «к позорному столбу», и полностью совпадала с позицией русской революционной социал-демократии [567]”[568]. Антисемитизм. Антисемитизм в третьеиюньский период достиг чудовищных размеров.
Газеты были полны сообщениями о массовых выселениях евреев из Киева, Смоленска, Чернигова, Гомеля, Полтавы и других городов. Евреям запрещали проживать в дачных местностях и на курортах Крыма и Кавказа, передвигаться по железным дорогам и т. п. В Москве у родителей-евреев отняли трех детей 4, 8, и 10 лет, чтобы выслать их из города, как не имеющих права жительства. Скульптору Аронсону, приехавшему из Парижа по специальному приглашению принять участие в конкурсе на памятник Александру II, было предложено покинуть Петербург в 24 часа [569]. Устраивались облавы не только в городах, но и в лесах, куда евреи скрывались, спасаясь от выселений. Газеты пестрели заголовками: «Киевские облавы» [570], «Охота на евреев», «Преследование евреев», «Еврейский вопрос в Сенате», «Выселение евреев из Черниговской губернии» [571] и т. п. Правительство приняло меры по «урегулировке» процентной нормы, т. е. по дальнейшему ограничению приема евреев в школы и университеты.
Последовал ряд постановлений, пересматривавших прежние циркуляры о праве отдельных евреев проживать вне черты еврейской оседлости, заниматься торговлей, промыслами и т. п. Все эти мероприятия развертывались на фоне не прекращавшейся ни на один день оголтелой антисемитской травли со стороны черносотенной прессы и правых депутатов.
Антисемитизм был давним орудием политики царизма, спекулировавшего на темноте и невежестве масс, на предрассудках и предубеждениях, искусно подогреваемых в течение десятилетий черносотенной печатью и православной церковью. Одним из важнейших источников антисемитизма было само антиеврейское законодательство. Всем своим содержанием, по признанию директора департамента полиции П. Г. Курлова, оно «оказывало отвратительное влияние на власти и создавало среди коренного населения враждебное настроение против евреев и ненависть к ним...»48. Искусственное сосредоточение основной массы еврейского населения в так называемой черте еврейской оседлости (западные губернии), запрещение заниматься сельским хозяйством, состоять на государственной службе, избираться в земство и т. п., приводили к тому, что для крестьянства и мелкой буржуазии еврей чаще всего ассоциировался с отвратительными фигурами шинкаря, скупщика хлеба, ростовщика и других подобных хищников. Даже ужасающую нищету еврейских местечек, обусловленную скученностью и отсутствием объектов приложения труда, черносотенцы умудрялись объяснить прирожденным еврейским паразитизмом, нежеланием заниматься ничем, кроме торговли и эксплуатации русского народа.
Антисемитизм в третьеиюньский период стал не только выражением, но и одной из причин, ускорявших и углублявших кризис «верхов», разложение царизма в целом.
По мере того как обнаруживался провал «конституционного» развития страны и столыпинского «обновления» деревни, антисемитизм в глазах черносотенцев становился главным орудием в борьбе с надвигавшейся революцией, я отсутствие ожидаемого эффекта они объясняли исключительно недостаточностью антисемитской политики правительства. В связи с этим обвинение того или иного министра черносотенными газетами в покровительстве евреям использовалось как средство давления на правительство. В условиях нараставшего кризиса «верхов» подобное обвинение было равносильно концу политической карьеры, и каждый министр готов был на все, лишь бы не допустить в свой адрес подобного упрека, которого ни один из них в действительности совершенно не заслуживал.
Сам царь был ярым и активным антисемитом, покровителем погромщиков. «Я знаю,— говорил он одному из руководителей „Союза русского народа44,— что русские суды относятся к участникам погрома с излишней строгостью. Даю вам мое царское слово, что буду всегда исправлять их приговоры по просьбам дорогого мне Союза русского народа». И царь был верен своему слову. Характерно, что в отличие от других «всеподданнейших докладов» министра юстиции И. Г. Щегловитова, печатавшихся на пишущей машинке, доклады о помиловании погромщиков были заранее напечатаны на типографских бланках, куда вписывались очередные имена и где раз и навсегда были сформулированы мотивы помилования: «крайнее невежество, безупречное прошлое и раздражение, обусловленное укоренившейся в простонародье враждой к евреям, коих оно считало главными виновниками происходившей в России смуты» 49.
Дело Бейлиса. Кульминацией непрекращавшейся антисемитской кампании было знаменитое «дело Бейлиса».
В марте 1911 г. в Киеве был убит 12-летний мальчик Андрей Ющинский. Полиция очень скоро напала на след и точно установила место убийства и самих убийц. Ими оказалась шайка воров, группировавшихся вокруг содержательницы притона Веры Чеберяк, на квартире которой и было совершено убийство. Ющинский дружил с ее сыном, был частым гостем в ее квартире и, следовательно, постоянным свидетелем творившихся там дел. Во время ссоры с товарищем он пригрозил ему разоблачением. В тот же день Андрей Ющинский был убит, причем несчастному мальчику было нанесено множество колотых ран. В дело вмешались черносотенные организации и думские правые, особенно Марков 2-й, Замысловский и Шмаков. Они заявили, что убийство было совершено евреями с ритуальной целью — добыть кровь христианского мальчика, чтобы подмешать ее в тесто, из которого выпекаются пресные лепешки, именуемые мацой и употребляемые евреями на пасху. Черносотенцы потребовали от правительства найти «настоящих» убийц.
Казалось невероятным, чтобы в начале XX в. правительство, какое бы оно ни было, вынужденное по своему положению хоть как-то считаться с общественным мнением
Внутри страны и за границей, притом точно зная подлинных убийц, могло пойти на такой шаг. Почти за сто лет до этого Александр I запретил обвинять евреев в ритуальных убийствах, объявив эти обвинения ни на чем не основанным средневековым предрассудком. Но последний самодержец уже не мог позволить себе подобной цивилизованности.
С ведома Николая II и при его полной поддержке правительство в лице Щегловитова приняло ритуальную версию, и вместо истинных убийц на скамью подсудимых был посажен некий Мендель Бейлис, приказчик кирпичного завода, вблизи которого был найден труп убитого мальчика. Бейлис провел два с половиной года в тюрьме, прежде чем осенью 1913 г. предстал перед судом. Методы следствия могли сравняться только с той кампанией, которую развернули черносотенцы вокруг этого дела. Логика взятого курса заставила прокуратуру и следствие не только покрыть убийц, но и вступить с ними в прямой контакт, советуя, что говорить и как поступать в том или ином случае. Когда Вера Чеберяк, опасаясь, что ее могут выдать собственные дети, убила сына и дочь, было признано, что они умерли от дизентерии. Медицинская экспертиза трупа Ющинского, в свою очередь, была сфальсифицирована самым грубым образом. Начальник киевского сыскного отделения и детектив, считавшийся одним из лучших в России, установившие убийц и не согласившиеся признать убийцей Бейлиса, были отданы под суд. Был подобран специальный состав присяжных. Прокурор, доносил во время процесса командированный в Киев чиновник департамента полиции своему шефу Белецкому, «сумел отвести из присяжных заседателей всю интеллигенцию..., состав заседателей — все сплошь в свитках и косоворотках..., и серый состав присяжных может обвинить ввиду племенной вражды» 50.
Но этой по сути дела единственной надежде, которую питали Щегловитов и прокурор Киевской судебной палаты Чаплинский — одна* из главных фигур в организации ритуального процесса, не суждено было сбыться. «Серые» крестьяне-присяжные оказались намного выше тех, кто рассчитывал на их темноту и антисемитские предрассудки. Они оправдали Бейлиса. Провал процесса был крупным морально-политическим поражением царизма.
