Это идеал либеральной нейтральности, к которой обращался Джон Кеннеди и которую отверг Барак Обама. С 60-х и до конца 80-х гг. XX в. демократы «дрейфовали» к идеалу нейтральности и по большей части исключали моральные и религиозные доводы из своего политического дискурса. Но были и определенные примечательные исключения. Отстаивая гражданские права, Мартин Лютер Кинг-мл. обращался к нравственным и религиозным аргументам; движение против войны во Вьетнаме черпало энергию в моральном и религиозном дискурсе, а Роберт Фрэнсис Кеннеди, в 1968 г. добивавшийся выдвижения своей кандидатуры на пост президента от демократов, пытался призвать нацию к более строгим, более требовательным нравственным и гражданским идеалам. Но к 70-м гг. XX в. либералы восприняли язык нейтральности и выбора, уступив моральный и религиозный дискурс нарождавшимся христианским правым.
После избрания Рональда Рейгана, а именно с 1980 г., христианские консерваторы приобрели значительное влияние в политике республиканской партии. «Моральное большинство» Джерри Фалуэлла и «Христианская коалиция» Пата Робертсона стремились «одеть обнаженное общественное пространство»389 и бороться с тем, что они считали характерной для американской жизни снисходительностью к нравственной распущенности. Религиозные фундаменталисты выступали за введение обязательной молитвы в школах, за проведение в общественных местах религиозных мероприятий и за введение юридических ограничений порнографии, абортов и гомосексуализма. Со своей стороны, либералы выступали против этих мер, не оспаривая нравственные суждения в каждом конкретном случае и вместо этого доказывая, что моральным и религиозным оценкам в политике нет места.
Такая модель аргументации хорошо послужила консервативным христианам и сделала либерализм «плохим» словом. В 1990-х гг. и в начале 2000-х либералы стали утверждать, хотя и в несколько оборонительной манере, что они тоже выступают за «ценности», под которыми либералы обычно разумели идеалы терпимости, справедливости и свободы выбора. (В неловкой попытке добиться отклика у избирателей кандидат от демократов на президентских выборах 2008 г. Джон Керри в речи по случаю своего выдвижения в кандидаты конвентом демократической партии употребил слово «ценность», в единственном и множественном числе, 32 раза.) Но эти ценности ассоциировались с либеральной нейтральностью и ограниченностью либерального общественного сознания. Они не были связаны с острой тоской, которую испытывали американцы нелиберальных воззрений, и не отвечали на запрос общественной жизни, стремившейся к обретению большего значения и смысла.390
В отличие от других демократов, Барак Обама понял эту тоску и придал ей политическое звучание. Это выделило политику Обамы из либерализма того времени. Ключом к его красноречию оказалось не просто умение искусно играть словами, но и то, что его политический язык был проникнут нравственным и духовным содержанием, которое выходило за пределы либеральной нейтральности.
«Кажется, ежедневно тысячи американцев совершают обычный круг своей жизни — завозят детей в школы, едут на работу, стрелой мчатся на деловые встречи, делают покупки в торговых центрах, пытаются соблюдать свои диеты — и начинают осознавать, что в их жизни чего-то не хватает. Они решают, что их работы, их собственности, их развлечений, их явной занятости недостаточно. Они хотят почувствовать цель, некую нарративную дугу, охватывающую и описывающую их жизнь... Если мы по-настоящему надеемся сказать людям, где они находятся, если мы хотим передать свои надежды и ценности образом, который соответствует мышлению людей, тогда мы как прогрессисты не можем отказываться от сферы религиозного дискурса».391
Заявление Обамы о том, что прогрессистам следует воспринять дружественную религию, более широкую форму общественного сознания, отражает здравое политическое наитие. Это также и хорошая политическая философия. Попытка отключить доводы, касающиеся справедливости и прав, от доводов, касающихся хорошей жизни, ошибочна по двум причинам. Во-первых, не всегда возможно решать вопросы справедливости и прав, не разрешая более фундаментальные моральные вопросы. Во-вторых, даже в тех случаях, когда это возможно, такой подход может быть нежелательным.
Дебаты об абортах и стволовых клетках
Рассмотрим два известных политических вопроса, которые нельзя разрешить, не заняв позиции в моральном и религиозном споре, лежащем в их основе. Я говорю об аборте и исследованиях стволовых клеток эмбрионов.392 Некоторые люди считают, что аборты следует запретить потому, что аборт приводит к убийству невинной жизни. Другие не согласны с противниками абортов и утверждают, что закону не следует становиться на чью-либо сторону в моральном и теологическом споре о том, когда начинается человеческая жизнь. Такие люди утверждают, что поскольку моральный статус развивающегося эмбриона — вопрос, несущий огромный моральный и религиозный заряд, государству следует соблюдать нейтралитет и разрешить женщинам самим решать, прерывать беременность или нет.
Эта вторая позиция отражает знакомый либеральный довод в пользу права на аборт. Сторонники этой позиции утверждают, что решают вопрос об абортах на основании нейтральности и свободы выбора, не вступая в моральные и религиозные споры. Но такой довод нельзя признать удачным. Потому что, если развивающийся плод в нравственном плане равнозначен ребенку, тогда аборт в моральном отношении равносилен детоубийству. А очень немногие станут настаивать на том, что государству следует разрешить родителям по собственному усмотрению решать, убивать им своих детей или нет. Таким образом, позиция сторонников «свободного права» в дебатах об абортах в действительности не является нейтральной в отношении более глубокого морального и теологического вопроса. Позиция сторонников «свободного выбора» по умолчанию основывается на предположении, что учение католической церкви о моральном статусе эмбриона (а католическая церковь утверждает, что с момента зачатия эмбрион — личность) ложно.
Признание выдвинутого католической церковью положения не означает поддержки запрета абортов, но подчеркивает признание того, что нейтральность и свобода выбора — недостаточные основания для подтверждения права на аборт. Люди, которые станут отстаивать право женщин самостоятельно решать, прерывать ли беременность, должны как-то ответить на довод о том, что развивающийся плод равнозначен личности, и попытаться показать, почему этот довод ошибочен. Недостаточно сказать, что закону следует быть нейтральным в вопросах морали и религии. Вопрос разрешения абортов нейтрален не более чем вопрос их запрещения. Обе позиции предполагают определенный ответ на более глубокое моральное и религиозное противоречие.
То же следует сказать и о дебатах, идущих вокруг исследований стволовых клеток. Люди, желающие запретить исследования эмбриональных стволовых клеток, доказывают, что, каковы бы ни были обещания медицины, исследования, сопровождающиеся уничтожением человеческих эмбрионов, морально недопустимы. Многие сторонники этого взгляда верят в то, что человеческая личность возникает в момент зачатия, а потому уничтожение плода даже на ранней стадии развития в моральном плане равнозначно убийству ребенка.
Сторонники исследований стволовых клеток эмбрионов в ответ указывают на выгоды, которые могут принести эти исследования медицине, в том числе для лечения таких заболеваний, как диабет, болезнь Паркинсона, и травм спинного мозга. К тому же сторонники исследований эмбриональных стволовых клеток утверждают, что религии или идеологии не следует вмешиваться в науку, а людям, выдвигающим религиозные возражения, не следует разрешать навязывать взгляды через законы, которые запрещали бы научные исследования.
Впрочем, как и в дебатах вокруг абортов, невозможно приводить доводы в пользу разрешения изучения стволовых клеток эмбрионов, не заняв позицию в нравственных и религиозных спорах о том, с какого момента человек становится личностью. Если плод на самых ранних стадиях развития в моральном отношении равен личности, тогда противники исследований эмбриональных стволовых клеток в известной мере правы: даже многообещающие медицинские исследования не могут служить оправданием расчленения человеческой личности. Немногие люди станут говорить, что возможность забирать органы у пятилетних детей ради продолжения исследований, спасающих жизнь, следует закрепить в законодательстве. Таким образом, доводы в пользу разрешения исследований эмбриональных стволовых клеток не являются нейтральными в плане моральных и религиозных споров о том, с какого все-таки момента человек становится личностью. Эти доводы предполагают ответ на такие споры. И он звучит так: до внедрения зародыша в слизистую оболочку матки эмбрион, который уничтожают в процессе исследования стволовых клеток, еще не является человеком.
