и всегда им слишком хорошо это удавалось.
Но Торазор остался глух к предостережению. Лишь одна мысль билась у него: Эликсир, могучая магия, что сможет превратить любую вещь в редчайший из элементов и он бесстрашно заговорил с Друм-авистой. Он высказал своё желание.
— И это всё? — медленно промолвил бог. — Из-за такой мелочи потревожить мой сон. Что ж, я исполню твоё желание — ибо, разве не Насмешником называют меня? Сделай так-то и так-то. — И Друм-ависта поведал, как можно превратить любую вещь в Бель Ярнаке в редчайший из металлов.
Затем бог удалился и мрак рассеялся. Вновь Друм-ависта погрузился в свои сонные грёзы, сплетая замысловатые космогонии; и вскоре позабыл Торазора. Но чародей стоял в своём чертоге, ликующе трепеща, ибо у его ног лежал драгоценный камень. Он остался после явления бога.
Пылая, сверкая, истекая сверхъестественным огнём этот самоцвет освещал тёмный чертог, разогнав сумрак по дальним углам. Но Торазор любовался не его красотой; это был Философский камень, это был Эликсир! Глаза волшебника полнились блаженством, когда он готовил отвар, как предписал Друм-ависта.
Потом эта смесь кипела и пузырилась в золотом тигле, а над ней Торазор держал сверкающий самоцвет. Апогей надежд всей жизни был достигнут, когда Торазор бросил драгоценный камень в пенящийся отвар.
Мгновение ничего не происходило. Затем, поначалу неспешно, но всё стремительнее, золотой тигель изменил цвет, медленно потемнев. Торазор возгласил хвалу Друм-ависте, ибо тигель больше не был золотым. Властью самоцвета он превратился в редчайший из металлов.
Этот камень, словно был легче пузырящейся смеси, без труда покоился на поверхности жидкости. Но метаморфоза ещё не завершилась. Потемнение поползло вниз по опорам тигля; оно расползалось по ониксовому полу, словно пятно плесени. Оно достигло ступней Торазора, и чародей неподвижно застыл, уставившись вниз на ужасное превращение, изменявшее плоть и кровь его тела в чистый металл. И во вспышке ослепительного осознания Торазор понял насмешку Друм-ависты и понял, что силой Эликсира все вещи переменяются в редчайший из элементов.
Он единожды вскрикнул, а затем в его горле больше не осталось плоти. И, медленно-медленно, пятно распространилось по полу и каменным стенам чертога. Блестящий оникс потускнел и утратил свой лоск. И алчущее пятно расползлось из Чёрного Минарета по всему Бель Ярнаку, пока тонкие голоса печально взывали на мраморных улицах.
Горе, горе Бель Ярнаку! Пала его слава, потускнело и осквернилось великолепие золота и серебра, холодна и безжизненна стала краса магической цитадели. Ибо всё дальше и дальше ползло пятно и на его пути всё переменялось. Люди Бель Ярнака более не расхаживают беспечно у своих домов; безжизненные статуи заполняют улицы и дворцы. Неподвижно и безмолвно восседает Синдара на осквернённом троне; тёмен и угрюм город под стремительными лунами. Это Дис; это проклятый город и скорбные голоса в затихшей столице оплакивают утраченную славу.
Пал Бель Ярнак! Изменённый волшебством Торазора и насмешкой Друм-ависты, изменённый в элемент, редчайший из всех на планете золота, серебра и ярких самоцветов.
Нет больше Бель Ярнака — это Дис, Город Железа!
Я считаю, что в первый раз читателю лучше посмотреть на историю незамутнённым взглядом, зная и понимая, что следует как можно меньше позволить повлиять на это истории создания рассказа. Вы ведь смотрели „Звёздные войны“ до того, как перейти к „Созданию Звёздных войн“, не так ли? Иначе миф станет демифологизирован. Возможно, вы захотите понять, как фокусник проделывает свой трюк, но не раньше, чем увидите сам этот трюк. Это лопнуло бы воздушный шарик, прежде чем вы попытались его надуть, верно? Именно. Теперь, когда вы уже прочли Симранские истории Лина Картера, давайте заглянем под их поверхность.
Лин Картер, как и Г. Ф. Лавкрафт, с самого начала находился под значительным влиянием лорда Дансени. Наиболее очевидно это проявилось в рассказах о Симране.
Большая часть дансенианы в моей фантастике — это симранский цикл — и я полагаю, что придумал название «Симрана», наполовину вспомнив такие дансенийские названия, как Имбон, Избан, Ильдон или Имрана (Река Безмолвия в „Богах Пеганы“). Я не уверен в точном его происхождении, потому что выдумал это имя много лет назад и оно покоилось в моих блокнотах, ожидая, когда мне на ум придёт подходящая история. Читатели, которые смогут что-то припомнить из моего Симранского цикла, например, рассказ “Низвержение Оома” в „The Young Magicians“, “Боги Неол-Шендиса” в антологии Л. Спрэга де Кампа „Warlock[s] and Warriors“ и „Зингазар“ в „New Worlds for Old“, хорошо понимают, что это намеренные и любящие стилизации под Дансени. (Лин Картер, “Afterword: The Naming of Names, Lord Dunsany’s Influence on Modern Fantasy Writers,” в Дансени, „Beyond the Fields We Know.“ Adult Fantasy Series (New York: Ballantine Books, 1972), стр. 298)
Полагаю, что, должно быть, он подсознательно слепил это имя из двух названий в дансениевской “Реке” (на которую он здесь ссылается), “Имрана, Река Молчания” и “Сирами, властелин Забвения”, так же, как без сомнения, Лавкрафт получил богохульное имя Ньярлатотеп из дансениевского пророка «Мьянартитепа» и божества «Алхирет-Хотеп».
И, если уж говорить о названиях, то некоторые симранские имена Картер позаимствовал из Корана и ислама. «Заккум» — растущее в аду ужасное дерево, чьи горькие плоды вынуждены поедать грешники. «Ясриб» — доисламское название Медины, города, что приветствовал Мухаммеда, как своего теократического правителя. «Ад» и «Самуд» — два города, отвергшие увещевания древних пророков Худа и Салиха (отождествляемых с апостольскими фигурами Иуды и Силы). «Бабдол», по всей видимости, получился из имени «Абдул» (как и Абдул Альхазред), тогда как «Атриб» и «Хатриб» основаны на названии «Ясриб».
В процитированном выше отрывке, Лин имеет в виду “Богов Ниом Пармы”, когда упоминает “Богов Неол-Шендиса”. Эта естественная и почти неизбежная ошибка произошла, потому что “Ниом Парма” — это исправленная версия “Неол-Шендиса“, истории, входившей в его ранний цикл рассказов об Икраносе, другом дансенианском царстве грёз. Она была опубликована в журнале Amra, том 2, номер 43, 1966. Предполагаю, что «Неол» — в честь его жены Ноэль. А «Парма», по неким причинам, возможно это намёк на Парму в Огайо? В конце концов, назвал же он своего более позднего персонажа, принца Парамиса в честь Парамеса в Нью-Джерси, где он часто был гостем в научно-фантастическом клубе Фелипе де Пардо. Кто знает? (Если вы знаете, пожалуйста, скажите мне!), Поэтому, для сравнения или просто в извинение за то, что вы практически ещё раз перечитали хорошую историю, я приложил ещё и
