уж поверь мне на слово. А я тебя именно задушу. Если, конечно, нам ножи не дадут, тогда все будет проще.
— Правду говорят — бойся исполнения своих желаний. — Марго достала из кармана куртки пакет с кровью. — Я извиняюсь, дорогие сотрапезники, но меня начинает потряхивать, что скверный признак, так что уж потерпите, пока перекусываю. Так вот, Маринка, ты же орала сегодня, что сил нет, что жить не хочешь? Вот, пожалуйста — помирать подано.
Она вырвала из гемакона клапан и припала к нему, прикрыв от удовольствия глаза. Сидящие по соседству с ней мужички средних лет, похожие друг на друга, как родные братья, синхронно поморщились, сплюнули за спину и, как мне показалось, очень крепко выругались.
— Давай-давай, — поманила побледневшую дочку олигарха наемница. — Не заставляй нашу госпожу ждать, она этого не любит. А я не желаю ее еще один раз расстраивать, мне бы предыдущие оплошности загладить.
Хозяйка между тем молчала, улыбалась и смотрела на меня. Метельская тоже, правда, у этой, понятное дело, лицо весельем не светилось. Она, разумеется, все уже поняла и теперь ждала, когда я скажу то, что должен.
Только вот я для себя еще не решил — следует это делать или нет? Или пусть оно идет все так, как идет?
— Ступай. — Подцепив Марину под мышки, Глузд вытянул ее из-за стола, а после буквально дотащил до середины залы, поставив напротив Майи. — Ты, девка, сегодня уж и так камней наворотила вволю, не разгребешь за год. Куда еще-то?
— Макс! — негромко обратилась ко мне Метельская, сдвинув брови. — Чего молчишь?
Мискув, сидящий рядом, с интересом глянул на меня, словно поддерживая ее слова.
— Нечестно выходит, ваше могущество, — вздохнув, произнес я. — Вы говорили, что любите, когда все по справедливости случается, а тут ей и не пахнет.
— Не помню такого разговора между нами, — усмехнулась Хозяйка. — А справедливость… Что я решу — то и справедливо.
Вот самое бы время напомнить ей наш первый разговор, она тогда нам совсем другое говорила. Жалко, что не место и не время.
— Не слушай его, матушка, — поддержал ее Пров. — И то — обе девки молодые, крепкие, кровь с молоком — чего не так?
— Все не так, дед, — мотнул головой я. — Одна ничего тяжелее ложки в руках не держала, вторая с оружия живет — в чем тут правда?
— Коли человек жить хочет, он каждую мелочь для того использует, зубами цепляться за этот свет станет, за гадюку схватится, — отчеканила Хозяйка. — А коли нет — так ему эта жизнь, получается, ни к чему. Не стоит он ее. То же и тех касается, которые кого-то спасти желают. Ежели они только глядят, но ничегошеньки не делают, то, видно, не так им человек, на краю стоящий, и дорог. Так чего его жалеть?
И она взмахнула рукой, в которой находился маленький белый платочек, за секунду до того извлеченный ей из широкого рукава платья, расшитого мелким зеленым блескучим камнем.
Майя, разумеется, этот момент не упустила, текучим движением приблизилась к окончательно очумевшей от происходящего Белозеровой и коротким сильным ударом пробила ей в живот. Ей-ей, я услышал, как что-то внутри девчонки звучно екнуло, надеюсь, что не селезенка. Тут больницы рядом нет, если что — оперировать ее некому.
Марина, издав короткий глухой стон, было согнулась, но секундой позже снова распрямилась, причем ее лицо мигом залилось кровью. Это Майя ей коленкой по носу саданула. Ну а следующий удар почти наверняка будет ладонями по ушам. После него у человека в башке колокольный звон начинается, плюс ориентация в пространстве на какое-то время теряется. А то и вовсе в обморок он может упасть. Но Майя сильно бить не станет, ей сейчас это ни к чему, она же в режиме показательного выступления работает.
Убивать Марину она станет чуть позже, причем именно так, как обещала. Она ее задушит, скорее всего, сгибом колена, так красивее. Ну и потом — она же не Отелло?
Удар, еще удар, словно по манекену. Впрочем, теперь Белозерова даже если бы и захотела, то, наверное, не смогла бы сопротивляться. Она, как мне кажется, и боли-то уже не чувствовала.
Майя повалила противницу на пол, как я и говорил, зажала ее шею сгибом колена, подмигнула мне, улыбнулась и начала ее потихоньку сдавливать.
— Отпусти ее! — раздался голос Метельской, а следом за тем щелкнул предохранитель ее «макарова». — Или стреляю.
— Рискни здоровьем! — задорно ответила ей Майя и еще сильнее напрягла ногу, отчего лицо Марины запунцовело так, что стало ясно — жизни в ней осталось всего ничего. Вот-вот она Богу душу отдаст. — Здесь твои законы не действуют, ментовка. Тут другая власть, и если она желает, чтобы я забрала чью-то жизнь, то я ее заберу.
Дискутировать с ней Светлана не стала, она просто сделала то, что обещала — выстрелила. И, скорее всего, попала бы Майе прямиком промеж глаз, если бы не Глузд, сидевший рядом с ней и в последний момент толкнувший ее руку вверх.
Пуля ударила в потолок, после срикошетила в стену, выбив кусок малахита, и закончила свой путь на пиршественном столе, разбив тонкой работы солонку рядом со мной. Еще чуток — и прилетела бы она мне в бок. Вот бы все посмеялись, даже я, наверное. Если, конечно, остался бы после этого жив.
— Во второй раз не промажу! — невозмутимо сообщила Метельская, вставая и делая пару шагов вперед.
— Ишь ты, — одобрительно крякнул Пантелей, сначала глянув на соль и обломки, а после на то, как подручные Глузда хомутают брыкающуюся Метельскую и затыкают ей рот. — Хорошая нынче гулянка выдалась, прямо как прежде. И драка, и посуду бьем. Еще бы подпалить чего!
— А что ты молчишь, Максим? — хладнокровно поинтересовалась у меня владычица. — Неужели тебе совсем безразлична судьба этой юной дурочки?
Я всегда говорил, что Майя кто угодно, только не дура. После этого вопроса она сделала кое-какие выводы и слегка ослабила зажим так, чтобы Белозерова смогла хлебнуть чуть-чуть воздуха, причем ровно столько, чтобы не умереть прямо сейчас. И, что важно, теперь она будет дозированно давать ей жизнь до той поры, пока Хозяйка словом или взмахом руки соответствующую команду не отдаст.
Это хорошо. Это дает шанс
