периодически напоминали мне о том, где я их получил. С тех пор ни они со мной не
заговаривали, ни я с ними. Смерть мамы хоть и примирила меня с их существованием, но
темная частичка, иногда всплывала, когда я видел братьев и красная пелена ненависти
вставала стеной.
Со смертью главной хозяйки, замок и все вокруг внезапно рухнуло, отец ставший
сильно пить, запираясь у себя в комнате и появляющийся в общем зале только для того, чтобы наказать попавшимся ему под руку. Тоска и отчаяние захватывало меня все сильнее.
Стало так тошно, что хотелось хоть что-то сделать. Проходя однажды мимо закрытого
подвала, я вспомнил, что хранил там ингредиенты для красок, смешивая по мере
надобности те их них, что были мне нужны.
- «Почему бы и не попробовать», - я пожал плечами и не найдя причин почему
мне не нарисовать что-нибудь, отправился на поиски Дарва, слуги у которого хранился
ключ. Запретить мне сейчас никто не мог, поэтому я беспрепятственно забрал то, что мне
нужно и заперся у себя в комнате, запретив меня беспокоить.
Смотря на чистый холст, слегка пожелтевший и выцветший из-за небрежного
хранения в подвале, я думал, что же мне нарисовать. Оказалось, что холста осталось всего
три штуки, так что следовало быть экономным. К тому же после того как я отдал
осчастливленной графине её портрет, изрядно подретушированный мною в угоду красоты, а не реализма, я больше не брал кисти в руки. Но это были мои проблемы, от занятий с
оружием меня никто не освобождал и я верный своему слову, каждый день по четыре часа
занимался с наставником. Не знаю, почему я не бросил это занятие сейчас, когда отцу
стало все равно на меня, видимо только из-за мамы, ей всегда нравилось смотреть на меня, гремящего во дворе мечом.
Вспомнив о ней, я сразу понял, кого хочу нарисовать. Причем такой, какой я её
помнил в своем детстве, когда она была еще молода и привлекала внимание мужчин своей
красотой, заставляя отца нервничать и ревновать.
- «Решено, - я кивнул головой, одобряя собственный выбор, - торопиться не буду,
мне нужно растянуть это полотно на как можно большее время, будет хоть чем заниматься
теперь».
Занимая себя вечерами, я незаметно втянулся и прежние ощущения стали
возвращаться. Чтобы прочувствовать их в большей мере я даже посетил собор, который
когда-то принес мне столько славы. Странно, но когда я был внутри, я не верил, что всю
эту красоту нарисовал я. Все было слишком нереально и божественно, других слов я не
мог подобрать.
Так я и понял, что все нарисованное мной до этого на холсте полная чушь,
поэтому я закрасил его и начал заново. Закрыв глаза я вспоминал улыбку мамы, разворот
ей плеч, обязательный поцелуй на ночь. Сразу после этого как-то самой собой я стал
слышать и её смех, видеть её, касаться её рук. Горячая волна изнутри нахлынула на меня, заставив открыть глаза и подойти к раме полотна. Возле него я снова прикрыл глаза и
приступил к работе, почему-то не было ни тени сомнения, что у меня что-то не получится
или я промажу и выйду за его границы.
Кажется, я пришел в себя только утром следующего дня, когда глаза сами собой
открылись и я увидел на холсте точно такое же изображение, как и тот образ, что
представлял у себя в голове.
- Получилось!
Я подходил и отходил, смотрел с разных углов зрения, но так и не смог
придраться к собственной работе, мама выглядела так живо и естественно, что казалось я
вот-вот услышу её голос.
- Вот ты где стервец…
Дверь моей комнаты тяжело бухнула, сбитый тяжёлым ударом запор жалобно
повис на гвоздях.
- Опять своей мазней занял…., - пьяный голос отца внезапно прервался, когда он
увидел мое творение. Он замер и долго смотрел на него невидящим взглядом, затем
подошел ближе и дотронулся до него рукой, словно проверяя, действительно это всего
лишь рисунок. Когда он повернулся ко мне, я с удивлением увидел, как по его щекам
катятся слезы, плачущим отца я не видел никогда прежде.
- Подаришь мне его? – попросил он меня тихим голосом, смахивая одним
движением руки все слезы со своего лица.
- Конечно отец.
Буквально через два дня я пожалел о своем решении, отец стал пить сильнее, хоть
теперь и не показываясь из своей комнаты, чтобы погонять прислугу и меня. Он просто
запирался у себя и разговаривал с портретом, опрокидывая в себя стакан за стаканом.
Похоже, он ушел в какой-то свой мир, навеянный ему вином и выходить из него он не
собирался.
Спустя полгода
- Эй, Дарв! – я поднимался к себе, когда услышал голос отца. Неделю назад он
уехал в город и обитал там неизвестно где. Я поспешил на его голос, проверить все ли с
ним в порядке.
Представшее поразило меня до глубины души. Трезвый отец, одетый в самый
свой лучший свой костюм был в приподнятом настроении. Стоявший перед ним слуга в
трясущихся от волнения руках держал кошель полный денег.
- Отец? Что происходит? – спросил я, не понимая, что произошло.
- У нас начнется теперь другая жизнь! – он отправил взмахом руки слугу и
повернулся ко мне, - зря я все эти годы запрещал тебе рисовать! Представь, только теперь
я понял это! Я снимаю с тебя обещание заниматься оружием, можешь рисовать сколько
тебе угодно.
Если бы передо мной предстала матушка, я был бы удивлен меньше, чем сейчас
словами отца. Что-то действительно произошло серьезное, что он так переменился.
- Завтра, нет сегодня же садишься рисовать, - он зло посмотрел на меня, - будешь
приносить пока пользу хоть так, раз сидишь на шее и ничего больше не умеешь.
Смутные и нехорошие подозрения закрались мне в душу и я тихо спросил, боясь
что мои подозрения оправдаются.
- Где мамин портрет?
Отец только рассмеялся мне в лицо и заявил.
- Я его продал, продал, черт возьми за отличные деньги! Ты даже не
представляешь, за сколько у меня его купили! Мы тебе богаты!
- Как?! – я едва не упал, мои ноги стали внезапно очень слабыми, - как ты мог это
сделать? Я все вложил в него, ты попросил подарить его тебе! Я думал она сможет тебе
помочь и ты будешь как прежде!
- Так и получилось, что тебе не нравится? - отец пошел к себе, похлопав меня
рукой по плечу, - купцы едва не подрались, давая мне за неё лучшую цену! Так что
готовься, Дарва я послал за всем необходимым, будешь мне рисовать такие же картины.
- Я не смогу! – я с вызовом посмотрел на него, - просто не смогу повторить!
- Есть захочешь, сможешь, - засмеявшись шутке, он отправился к себе, - теперь
будешь отрабатывать каждую краюху хлеба, что я тебе даю.
Не слушая моего лепета он ушел, оставив меня в ужасном состоянии. Продажа
маминого портрета померкла перед тем, в кого он внезапно превратился.
С тех пор моя жизнь превратилась в ад. Все рисунки, что я рисовал не шли ни в
какое сравнение с той полуживой картиной, что была нарисована не лучшими красками на
плохом полотне. Новые картины были красивы, даже можно сказать безупречны, но души
в них не было и они не продавались за ту цену, по которой ушла картина с портретом
мамы. Отца это страшно бесило и заставляя меня работать весь день, пытался выжать с
меня еще одну такую же. Не знаю сколько ему заплатили, но одно то, что он принял назад
почти весь штат слуг и снова наш замок охраняли наемники, можно было заключить, что
сумма была действительно огромной. Нас снова стали посещать соседи и жизнь день за
днем вроде бы входила в старое русло, если бы не два обстоятельства: отсутствие мамы и
полностью изменившийся отец.
- Неумеха! – удар и я лечу в угол, сметая на своем пути все выставленные в
комнате картины, - ты хоть что-то в своей жизни можешь делать нормально?!
Звереющий отец надвигался на меня, а я не знал что делать. Бежать?!
Защищаться?! Его вывело из себя, что мои картины перестали продаваться, так как все кто
хотел, уже купили мои рисунки, остальным же был не нужен никому не известный
художник со своими работами.
Когда он ушел, я так и остался на полу. Схватившись руками за голову, я замер.
- «Почему? – думал я, - почему не получается?».
Я несколько раз пытался вызвать в себе то же состояние, что было тогда, но кроме
появляющейся головной боли ничего не добился. Тепло по всему телу больше не
проходило и рисовать с закрытыми глазами больше не получалось.
Еще полгода спустя
День свадьбы подкрался совсем незаметно. Сначала участились посланники от
поместья барона де Кисси к отцу, затем все больше появилось народу у нас в замке.
Портные, сапожники, другие мастера, все были чем-то заняты и меня нередко тревожили, примеряя или прикладывая к моей фигуре предметы одежды.
Отец был на таком подъеме, что я боялся к нему подходить. Он с кем-то ссорился,
