— Имя Габриэль Хаундс вам что-нибудь говорит? — спросил он.
— Нет, — ответила она.
Он улыбнулся, явно довольный.
4. Парадоксальный антагонист
Красная картонная туба лежала рядом с Милгримом, оба были аккуратно накрыты
тонким одеялом из Британского Мидлэнда. Милгрим бодрствовал лежа в затемненном
салоне самолета, летящего в Хитроу.
Он выпил свои таблетки около пятнадцати минут тому назад, после некоторых
расчетов, произведенных на обратной стороне журнала, найденного здесь же.
Перемещение между часовыми поясами требовало сноровки, с точки зрения приема
лекарственных препаратов, особенно учитывая то, что тебе запрещено точно знать что
же это такое ты глотаешь. Все что выдали Милгриму Базельские врачи, не имело
оригинальной заводской упаковки, так что определить наименования лекарств не было
никакой возможности. Сделано это было намеренно, и как ему объяснили, совершенно
необходимо для его лечения. Все было переупаковано в разного размера белые
желатиновые капсулы, не имеющие никаких особых примет, которые ему запрещено
было открывать.
Пустую белую упаковку, покрытую изнутри полиэтиленовыми пузырьками, на которой
лиловыми чернилами, крошечным четким почерком были написаны дата и время он
засунул поглубже в карман на спинке кресла. Она должна была остаться в самолете в
Хитроу. Ничто не должно было быть пронесено через таможню.
Его паспорт лежал на груди, под рубашкой, упакованный в сумку Фарадея, которая
изолировала от внешнего доступа информацию на его гражданской RFID метке.
Слежка и перехват RFID были из области одержимости Слейта. Метки радиочастотной
идентификации. Их очевидно встраивали во многие вещи, и обязательно в каждый
новый паспорт гражданина Соединенных Штатов. Слейту очень нравилась идея
слежки за RFID-ами, Милгрим полагал что именно из-за этого он и волновался об этом.
Вы можете расположиться в лобби отеля и удаленно собирать информацию с паспортов
ничего не подозревающих американских бизнесменов. Только сумка Фарадея, которая
блокирует радио сигналы, делает перехват невозможным.
Нео телефон Милгрима был еще одним примером одержимости Слейта в области
безопасности, или скорее контроля, как полагал Милгрим. У телефона была
невообразимо крошечная экранная клавиатура, управляться с которой можно было
лишь с помощью стилуса. Координация рук с глазами, если верить заключению
медиков клиники была у Милгрима в совершенной норме, но не смотря на это чтобы
отправить сообщение с телефона, ему требовалась практически ювелирная
концентрация. Больше всего доставало то, что Слейт установил в настройках телефона
автоматическую блокировку экрана после тридцати секунд неактивности, и Милгриму
теперь требовалось вводить пароль всякий раз, когда он задумывался больше чем на
двадцать девять секунд. Слейт аргументировал это тем, что если разблокированный
телефон попадет в чужие руки у похитителя будет всего тридцать секунд, а за это
время ему не удастся считать данные с телефона или успеть получить полный доступ к
нему.
Нео, полученный Милгримом был пожалуй не столько телефоном, сколько
испытательным полигоном для Слейта, в котором он мог обновлять прошивки,
устанавливать или удалять приложения. Причем Милгрим об этом мог даже и не
догадываться, а уж согласия его никто и не спрашивал. Иногда происходило нечто, что
Слейт называл «обрушением ядра». Это означало что телефон безнадежно завис, и для
оживления, его надо выключить и снова включить. Точно такое же происходило
периодически и с самим Милгримом.
Хотя надо сказать что в последнее время «ядро» Милгрима обрушивалось гораздо
реже. И даже когда это происходило, он похоже перезапускался сам. Как объяснил
когнитивный терапевт в клинике, это побочный эффект, как следствие каких-то других
вещей, а не что-то там само собой самообучающееся. Милгрим предпочитал считатьчто
побочный эффект должен быть краткосрочным и в какой-то момент прекратится. Как
объяснил терапевт, если обсуждать побочный эффект снижения беспокойства, то
ключевым действием здесь был отказ Милгрима от постоянного приема препаратов
бензодиазепиновой группы.
Он больше вообще не «закидывался» по-видимому подвергнувшись в клинике весьма
последовательной «чистке». Когда в точности он прекратил принимать «колеса» он не
знал, капсулы без маркировки делали это невозможным. Милгрим получил гору капсул, многие из которых содержали разного рода пищевые добавки. Клиника грешила какой-
то скрытой природно-натуристской направленностью, которую он соотносил со всем
Швейцарским. С другой стороны лечение оказалось невероятно агрессивным, комплекс
включал все что только можно, начиная от многократных переливаний крови, и
заканчивая веществом, которое они называли «парадоксальный антагонист». Вещество
это генерировало исключительно своеобразные сны, в которых Милгрима преследовал
настоящий Парадоксальный Антагонист, темная фигура которого несколько
напоминала цвета, на американских рекламных иллюстрациях 1950-ых годов. Этак
весело, дерзко и с задором.
Он скучал по своему когнитивному терапевту. Милгрим очень обрадовался
возможности говорить по-русски с такой красивой, образованной женщиной. Он
почему-то даже не мог представить себе все как бы выглядели их беседы на английском
языке.
В клинике он провел восемь месяцев, дольше чем любой другой клиент. Все, у кого
была возможность, негромко спрашивали его название фирмы, в которой он работает.
Милгрим отвечал по разному. Однако вначале это всегда были иконы брэндов из его
молодости такие как Кока-Кола, Дженерал Моторс или Кодак. Глаза спрашивавших
широко распахивались услышав это. Ближе к концу лечения он переключился на
Энрон. Теперь глаза слушателей сужались. Частично в этом была заслуга его врача, которая и рекомендовала Милгриму регулярно просматривать свежие новости в
Интернет, дабы быть в курсе происходящих в мире событий. Она правильно
подметила, что он совершенно выпал из мирового контекста.
Милгриму приснилось что он в высокой белой комнате, с полом из известкового дуба.
Высокие окна. За окнами падает снег. Мир снаружи абсолютно, бездонно тихий. Свет
рассеянный, ненаправленный.
— Где вы выучили русский мистер Милгрим?
— В Колумбийском университете.
У нее белое лицо. Черные матовые волосы, разделенные в середине пробором и
стянутые сзади в тугой хвост.
— Вы рассказывали что до того, как попасть сюда буквально находились в плену. Это
было после Колумбии?
— Да.
— Насколько положение, в котором вы сейчас находитесь отличается от того, предыдущего?
— Оцениваю ли я его как плен?
— Да.
— Он несколько иного плана.
— Вы понимаете почему кто-то хочет оплатить весьма серьезные суммы за ваше
здесь содержание?
— Нет. А вы?
— Нет. Вы понимаете природу отношений между врачом и пациентом в моей
профессии?
— Вы не собираетесь никому пересказывать о том, что рассказал вам я?
— Именно так. Вы полагаете я вас обманываю?
— Я не знаю.
— Я не обманываю вас. Когда я согласилась приехать сюда для работы с вами, это
было главным условием. Я здесь только для вас мистер Милгрим, не для них.
— Это хорошо.
— И поскольку я здесь для вас мистер Милгрим, то я за вас беспокоюсь. Как если бы
вы должны были родиться. Вы понимаете?
— Нет.
— Вы не были самим собой, когда вас сюда привезли. Какая-то часть вашего
самосознания отсутствовала. Сейчас вы ваше самосознание более целостно, но
восстановление это сложный органический процесс. И если повезет, то он будет
продолжаться всю вашу оставшуюся жизнь. Термин восстановление в данном случае
несколько обманчив. Конечно некоторые аспекты вашей личности вы
восстанавливаете, но что более важны качества, которымы вы до этого не обладали.
Это главный аспект развития. Ваше развитие было определенным образом подавлено.
Сейчас у вас есть возможность расти.
— Но это же хорошо.
— Это хорошо, да. А вот комфортно ли? Думаю не всегда.
В Хитроу высокий черный мужчина с безупречно выбритой головой держал на уровне
