«Прятаться на самом видном месте, используя в качестве укрытия бурю», — подумал Грамматикус. — «Как это в духе Девятнадцатого».
— Иди, вытащи его отсюда, — сказал Хриак. — Я с ними разберусь. Меня давно уже ждут на пире воронов. Victorus aut Mortis
Нумеон повернулся обратно к человеку.
— Ты в порядке, ты?..
Грамматикус направил на него кулак. В его кольце что-то вспыхнуло.
— Боюсь, лучше, чем ты.
Лазерный луч ударил Нумеон в линзу шлема и выжег глаз и кожу вокруг него. Он вскрикнул, хватаясь за лицо и от боли падая на колени. Когда-то в него ударил болт-снаряд, оставив в доспехах трещину. Кровь не сворачивалась, как обычно: клирик вложил в шторм что-то, ослаблявшее улучшенный организм Нумеона. Из-з этого в глазу жгло еще больнее.
Почти ничего не видя, он потянулся к человеку, твердо намереваясь на этот раз переломать его на куски.
Грамматикус ударил его мощным разрядом. Пока легионеры планировали атаку на космопорт и этот хитроумный маневр по доставке его к другому кораблю, он менял настройки в кольце. Последний выстрел полностью израсходовал его энергию. Больше пальцевое оружие не зарядится, но оно хорошо послужило, пробив защиту легионера и дезориентировав его на достаточно долгое время, чтобы он мог сбежать.
Он выхватил фульгурит из ножен Нумеона, ловко увернувшись от его рук.
— Прости, — сказал Грамматикус, и голос его звучал все менее отчетливо по мере того, как он убегал все дальше, — но ты мне мешал.
Прорвавшись сквозь бурю, он добрался до корабля. Вблизи тихое жужжание турбинных двигателей уже нельзя было с чем-либо перепутать. И сам корабль теперь, когда Грамматикус стоял совсем рядом, виднелся вполне отчетливо. Он оглянулся, проверяя, нет ли рядом его захватчиков.
Вдалеке треснула молния, вызванная отнюдь не бурей. Она осветила троих людей в легионерских боевых доспехах. Один, Ворон, стоял напротив остальных. Нумеон еще не пришел в себя, но уже поднимался.
Грамматикус мог управлять кораблем и без помощи Саламандр, но он знал, что должен был сесть и улететь как можно быстрее. Обогнув корабль, чтобы зайти через задний люк, он остановился.
За люком что-то капало, как будто там открыли кран и наполнили отсек водой. Было темно, воздух был мутным и пах гнилью. С этим местом, с этим городом что-то было ужасно не так. Грамматикус чувствовал это с тех пор, как приземлился вместе с Варте и остальными. Оружия у него больше не было — кольцо стало бесполезно, — поэтому полагаться он мог только свой ум. В данный момент тот надежным не казался.
Ударив по панели, открывающей люк, Грамматикус собрался с духом, готовясь встретить от, что ждало его внутри. Он собирался запрыгнуть на рампу, не дожидаясь, пока она полностью опустится, пробежать в кокпит и убраться наконец с Траориса, но путь ему перегородили.
Сколько же лет он провел в дренажном бассейне… Вода была к нему жестока.
Грамматикус не помнил, как его звали, но существо, глядевшее на него из-за паклей, закрывавших распухшее лицо, Грамматикуса знало.
Он инстинктивно попятился, чувствуя, как пульсирует боль в лодыжке, там, где до сих пор краснели на коже пять маленьких ранок.
— Ты не… — начал он, но разве мог он быть в чем-либо уверен? После всего, что видел, после всего, что сотворил…
Утонувший мальчик двинулся на Грамматикуса, с трудом волоча ногами и оставляя за собой потеки сточной воды.
Лишь детская травма из первой жизни — почему же она заглушала все остальные страхи?
Грамматикус отшатнулся и налетел на доспех, и не дрогнувший от его толчка. Он обернулся к врагу лицом, понимая, что игре пришел конец.
— Если собираешься бежать, то тебе в другую сторону, — сказал Нумеон, сверкая оставшимся глазом через линзу шлема.
Когда Грамматикус оглянулся, утонувшего мальчика уже не было. Но задержка дорого ему стоила.
— Теперь ты убьешь меня? — спросил он, все еще потрясенный, но уже приходивший в себя.
— Мне следовало убить тебя при первой встрече. Скажи. Ты не лгал? Вулкан все еще жив?
— Насколько мне известно…
Ответ Грамматикуса прервало громом болт-пистолета.
Стоявший перед ним Нумеон дернулся, когда снаряд ударил его в грудь, и рухнул на землю.
— Ты воистину неуловим, Джон Грамматикус, — раздался интеллигентный, но жуткий голос.
Глухой щелчок взводимого курка заставил Грамматикуса, добравшегося до середины штурмового трапа, замереть. Обернувшись, он увидел приближающегося к нему клирика.
— Впрочем, ты ведь вообще человек исключительный, не правда ли?
— Да, мне говорили, — ответил он, не выпуская из рук фульгурит.
— Отдай мне копье, — приказал темный апостол. — Кинь его на землю.
Нумеон до сих пор лежал и, судя по его виду, подниматься не собирался. Грамматикус подчинился.
— Что теперь?
— Теперь ты последуешь за мной, и я покажу тебе истинное лицо варпа.
— Я предпочел бы отказаться, если ты не против.
— Я не говорил, что у тебя есть выбор, смертный.
Элиас повел дулом пистолета, приказывая Грамматикусу сойти с трапа, из хвостового отсека штурмовика.
Тот медлил:
— Меня там раскромсает.
Элиас бросил взгляд на свой кинжал-атам, лежавший в ножнах на поясе.
— Так долго ты снаружи не пробудешь. Впрочем, без кромсания не обойдется.
Грамматикус уже спускался по штурмовому трапу, отчаянно думая, как можно из этого выпутаться, когда воздух сотрясся от разряда. Разряд пришел не с грозовых полей — он вообще не был связан с бурей. Элиас тоже его почувствовал и начал поворачиваться.
Что-то появлялось.
Нумеон умирал. Он знал это и без ухудшавшихся биометрических данных, передаваемых доспеху. Красные предупреждающие иконки мигали перед глазами, и
этот прерывистый, грязный от статики поток мешал больше, чем помогал.
Он отключил замки и сорвал шлем с головы.
Несущий Слово — клирик, которого они так долго искали, и который, без сомнения, убил Хриака, — не обращал на него внимания. Переведя взгляд на бурю, Нумеон почувствовал что-то в воздухе. Накатил жар, невольно вызвав в сознании картину дрожащих атомов разрываемой и переписываемой реальности.
Он вытянул руку, должно быть, ища оружие — пистолет, наверное, потому что глефа была слишком далеко, — но понял, что сжимает в кулаке печать.
Печать Вулкана.
Она стала для его легионеров загадочным символом надежды, но примарх не видел в ней ничего мистического. Он ее создал, он применил в ней технологии, недоступные для понимания даже его легионерам-сыновьям.
Она была маяком, светом, что ведет поврежденный корабль к берегу, а потерянного путника — домой.
На несколько кратких мгновений от бури остался лишь шепот, а последний разряд молнии замер на месте и превратился в сочащийся светом разрыв в пространстве.
В этом свете Нумеон видел силуэт, окутанный божественной силой.
— Вулкан жив… — выдохнул он, давясь эмоциями и кровью.
Элиас убрал пистолет в кобуру, поняв, что против того, кто сейчас явится в реальность, тот будет бесполезен. Он уже тянулся к атаму и готовился бежать, когда узнал возникшую перед ним фигуру.
— Повелитель, — выдохнул он, опустился на колено и склонил голову перед Эребом.
Эреб не обращал на него внимания. Он смотрел на Джона Грамматикуса, который до сих пор стоял на рампе штурмовика, пораженный случившимся.
Капюшон путника был поднят. Силовую броню закрывала темная ткань. ПОд капюшоном не было лица — только серебряная маска, его имитурующая. В одной руке Эреб держал ритуальный нож, который тут же спрятал под одежду, другую же, бионическую, еще не обернутую в плоть, он протянул к фульгуриту.
— Встань, сказал он Элиасу, но смотрел на Грамматикуса. В его голосе звучали усталость и горечь, но вместе с тем — эхо истинной мощи.
— Вы прибыли как раз вовремя… — успел только сказать Элиас, прежде чем Эреб взмахнул фульгуритом и перерезал второму темному апостолу горло.
— Согласен, — сказал он, позволяя крови, хлещущей из артерии Элиаса, окрасить перед своей рясы.
Умирающий, неспособный остановить кровь из раны, нанесенной божественным оружием, Элиас мог лишь цепляться за своего бывшего господина. Он сумел ухватиться за серебряную маску и сорвать ее, после чего Эреб перехватил его дергающиеся руки и оттолкнул апостола прочь.
Когда Эреб повернулся к Грамматикусу, тот отшатнулся. На него смотрело какое-то подобие демона, с жуткой освежеванной плотью, кроваво-красной и покрытой рубцами, заживающими не так, как заживает обычная кожа и плоть. Они были темными, почти багровыми, и переливающимися потусторонним блеском. На макушке росло несколько небольших рогов — заточенных костяных наростов.
Элиас валялся у ног Эреба, разевая рот, как рыба, вытащенная из воды. Он умирал. Его отчаяние, должно быть, привлекло внимание Эреба, и Грамматикус с облегчением вздохнул, когда эти дьявольские глаза его оставили.
