Вивани покончила с прической и оглядела остальных. Она издала короткий смешок, который прозвучал бы робко у кого угодно, только не у нее. Потом дернула за шнурок, удерживавший кожаную колыбель, в которой покоились ее груди, и, обнажив, подставила их сверкающему солнцу. У нее за спиною Туами увидал низкие холмы и зелень дерев, под сенью которых стлалась темнота. Темнота простиралась и над водой узкой полоской, а выше нее живо и ярко зеленели деревья.
Вивани наклонилась и отдернула край медвежьей шкуры. Там на кожаной подстилке лежал дьяволенок, крепко сжав кулачки и подобрав пальцы ножек. Когда на него хлынул свет, он высунул из-под меха головку, поморгал, широко открыл глазки. Потом приподнялся на передних лапках и стал озираться смышлено, серьезно, с проворством двигая шеей и всем телом. Он зевнул, и все увидали, что у него уже прорезываются зубы, облизал губки розовым язычком. Потом принюхался, повернулся, прошмыгнул к ноге Вивани и вскарабкался к ней на грудь. Она вся дрожала и смеялась, будто эта радость и любовь были в то же время страхом и мучением. Дьяволенок вцепился в нее ручонками и ножками. Неуверенно, даже с каким-то стыдом, все так же испуганно смеясь, она наклонила голову, заключила его в объятия и закрыла глаза. Люди ухмылялись, глядя на нее, будто и сами почувствовали чужеродный сосущий ротик, будто независимо от них, сквозь любовь, смешанную со страхом, пробился родник живого, теплого чувства. Они издали звуки, выражавшие обожание и смиренность, простерли руки, но при этом вздрагивали с отвращением, разглядывая две цепкие ножки и рыжие завитки шерсти. Туами, у которого в голове все бушевал и кружился песок, пытался думать о том времени, когда дьяволенок станет совсем взрослым. В этом далеком равнинном краю, где они могли не бояться преследования своего племени, но были отрезаны от людей горами, среди которых водятся дьяволы, какую еще жертву будут вынуждены они принести миру, полному смятения? Они отличались от смелых охотников и волхвов, которые уплыли вверх по реке к водопаду, настолько же, насколько вымокшее насквозь перо отличается от сухого. Туами нетерпеливо вертел в руках слоновую кость. Какой смысл точить ее против человека? Кто наточит клинок против тьмы мира?
Марлан хрипло сказал, прервав свои раздумья:
– Они водятся в горах или в темноте под деревьями. Мы станем жить на безлесной равнине и поближе к воде. Там нам не будет грозить темнота, которая таится под деревьями.
Туами невольно поглядел на темную полосу, которая загибалась и уходила под деревья вместе с отступающим берегом. Дьявольский отпрыск насытился. Он спустился вниз по вздрагивающему телу Вивани и соскочил на сухое днище. Потом пополз, пытливо озираясь, привстал на передних лапках и глянул на мир глазками, в которых ярко переливалось солнце. Люди съежились, посмотрели на него с обожанием, коротко засмеялись и сжали кулаки. Даже Марлан заерзал и подобрал под себя ноги.
Утро было в разгаре, и солнце щедро светило из-за гор. Туами перестал точить кость камнем. Он ощущал бесформенную выпуклость, которая превратилась бы в рукоять ножа, будь работа закончена. Но в руках не было силы, и он ничего не видел внутри головы. В этих водах ни клинок, ни рукоять не имели смысла. На миг он даже почувствовал искушение швырнуть эту штуку за борт.
Танакиль открыла рот и опять произнесла бессмысленные звуки:
– Лику!
Твал с воем схватила дочь и прижалась к ней так тесно, будто хотела обнять ребенка, которого уже не было.
В мозгу у Туами опять взметнулся песок. Он присел на корточки, покачиваясь из стороны в сторону и бесцельно вертя в руке слоновую кость. Дьяволенок пытливо оглядывал ступню Вивани.
С гор вдруг донесся громовой звук, оглушительный и раскатистый, настиг лодку и трепетными, переплетающимися отголосками пролетел над поблескивающей водой. Марлан присел и размашисто тыкал пальцами в сторону гор, а глаза у него сверкали, как цветные камни. Вакити пригнулся так низко, что не удержал весла, и паруса заполоскали, потеряв ветер. Дьяволенка тоже охватило смятение. Он быстро вскарабкался по телу Вивани, пронырнул меж ее рук, которые она невольно вытянула вперед, как бы для защиты, и залез в меховой наголовник у нее на плечах. Он забрался поглубже и сразу исчез. Но наголовник теперь шевелился.
Звук, прилетевший с гор, уже затихал вдали. Люди вздохнули свободно, будто вдруг опустилось занесенное было смертоносное оружие, и обратили чувство облегчения и радостный смех на дьяволенка. Они взвизгивали, глядя на шевелящийся под мехом комок. Вивани согнула спину и ежилась, будто в мех забрался паук. Потом дьяволенок опять вынырнул, задрав задик, и маленький его крестец терся об ее затылок. Даже хмурый Марлан сморщил в усмешке усталое лицо. Вакити, корчась от смеха, никак не мог выровнять ход лодки, а Туами уронил слоновую кость. Солнце сияло, озаряя голову и маленький крестец, и все кругом опять вдруг стало хорошо, а взбаламученный песок в мозгу Туами покорно улегся на дно водоема. Крестец и голова так удивительно сочетались, что хотелось коснуться их рукой. Они ждали своего воплощения в бесформенной еще рукояти, которая была несравненно важней клинка. Они заключали в себе ответ, эта боязливая, нежеланная любовь женщины и этот смешной пугающий крестец, льнущий к ее затылку, – они открывали путь. Туами нашарил на дне слоновую кость, и теперь пальцы ясно чувствовали, что Вивани и ее дьяволенок как нельзя лучше подходят для его замысла.
Но вот она сладила с дьяволенком и уложила его поудобней у себя на руках. Он уткнулся мордочкой ей в плечо, прильнул к ее шее и угнездился там. А женщина потерлась щекою об его короткие рыжие завитки, посмеиваясь и вызывающе поглядывая на всех остальных. Марлан сказал средь мертвого молчания:
– Они живут в темноте под деревьями.
Крепко сжимая слоновую кость, чувствуя, как его уже одолевает сон, Туами поглядел на темную полосу. Она тянулась вдалеке, за водным простором. Туами пристально вглядывался вперед, в бескрайнюю ширь впереди паруса, высматривая, что же там, на другом конце озера, но оно было такое длинное и вода в нем сверкала так ослепительно, что ему не удалось разглядеть, есть ли вообще конец у этой темной полосы.
Он отбивался руками и ногами, сжавшись внутри извивающегося тела. Не было ни верха, ни низа, ни воздуха, ни света. Рот раскрылся в беззвучном крике:
– Помо…
Из глотки вырвался воздух, на его место хлынула вода, обжигающая, режущая, как обломки гранита. Тело устремилось вслед за воздухом, встретив лишь удушливую бурлящую тьму. Мозг затопила паника, в разинутый до боли рот безжалостно вторгалась соленая стихия, с силой прорываясь внутрь. Вместе с водой проникло и немного воздуха – новый рывок… но волна подхватила тело и завертела, не дав угадать направление. В ушах стоял рев турбин, перед глазами, как трассирующие пули, мелькали зеленые искры, в голове стучали тяжелые поршни, заставляя весь мир содрогаться. Леденящая маска внезапно облепила лицо, челюсти жадно задвигались – воздух! Перемешанный с водой, он наполнял тело, царапая легкие, как острый гравий. Мышцы, нервы, измученные легкие и поршневая машина в голове на миг заработали по-старому. Твердый соленый комок выплеснулся из глотки, губы сомкнулись и разомкнулись, язык шевельнулся во рту. В мозгу вспыхнула ослепительная неоновая полоса.
– Спа…
Затаившись в центре всей этой суеты, отделенный от собственного тела, человек не обращал внимания на мельтешение зеленых вспышек. Будь он в состоянии управлять лицом… нет, будь на свете лицо, способное отразить ощущения человека, подвешенного между жизнью и смертью, оно ощерилось бы в злобном оскале, в то время как настоящий рот, далекий и широко разинутый в судороге, был заполнен водой. Неоновый трассирующий след вращался, расплываясь в широкий диск. Тело судорожно изрыгало воду и захлебывалось ею вновь, но жесткие комки уже не причиняли боли – ощерившееся живое существо смотрело со стороны. Лица не было, был оскал.
Мелькающие пятна слились в картинку. Он вгляделся. Такого ему не приходилось видеть уже много лет, и оскал слегка смягчился, тронутый любопытством. Стол, на нем банка из-под джема, ярко освещенная – то ли огромная, в центре сцены, то ли маленькая, перед самыми глазами. Изолированный мирок, которым, тем не менее, можно управлять со стороны. Прозрачная вода почти до краев, и в ней крошечная стеклянная фигурка, стоящая вертикально. Вместо крышки натянута тонкая пленка из белой резины. Он с интересом рассматривал банку, далекое тело перестало метаться и успокоилось.
Самым любопытным было тонкое равновесие сил, под действием которых находилась подвешенная фигурка. Тронь пальцем пленку, и сжавшийся воздух сильнее надавит на воду. Столбик воды чуть подымется в тонкой трубочке, торчащей из стеклянного тела, и игрушечный человечек станет тяжелее. Он полностью в твоей власти, под твоим пальцем. Скажешь тихонько: «Тони́!» – и он опустится ниже, ниже, до самого дна. Можно пожалеть его, ослабить давление, дать побарахтаться на поверхности, глотнуть воздуха, а затем снова утопить – медленно, беспощадно, навсегда.
