я как-нибудь попробую!
Но старшие невестки не отступились:
— Нет, химэгими, сегодня вы здесь главная гостья, вам и подобает начать первой.
Согласилась химэгими и, немного подумав, сложила вот какое танка:
Вишня раскрывается весной.
Летом зацветает померанец.
Осень — это царство хризантем.
Но для каждого цветка равно
Тяжко бремя утренних росинок.
Потом она взяла кисть.
— Попытаюсь я написать «дрожащей кистью» в старинной манере Тофу [90],- и, начертив несколько письмен, изумила всех.
— Уж не сама ли Тамамо [91] перед нами? — заговорили люди. — Нет, это не простой человек. Даже страх берет!
Между тем снова были поданы чарки с вином. Господин свекор предложил младшей невестке первую чарку.
— Прошу, закусите чем-нибудь, — сказал он и прибавил: — Есть у меня поместье величиной в две тысячи триста тё [92]. Тысячу тё я дарю химэгими, еще одну тысячу младшему сыну моему сайсё-но кими. Остальные же триста тё поделю поровну между тремя старшими сыновьями, каждому по одной сотне тё. А если кому из них этого покажется мало, тот мне не сын.
Старшие сыновья в глубине души сочли такое решение несправедливым, но принуждены были покориться. С тех пор стали они считать сайсё-но кими главным владетелем поместья.
К химэгими приставили свиту из двадцати четырех служанок во главе с кормилицей Рэйдзэй и поселили ее в покоях молодого сайсё.
Однажды сайсё сказал ей:
— Не верится мне, чтобы ты была из простого рода. Открой мне свое имя.
Химэгими смутилась, стала всячески отговариваться, но имени своего не открывала. Не хотелось ей позорить свою мачеху…
* * *
Время шло. У химэгими родилось много сыновей. Она была счастлива, но не забывала свою матушку в поминальных молитвах.
Захотелось ей повидать отца, чтобы он полюбовался на своих внучат.
А между тем мачеха была так жадна и зла, что все слуги ее покинули, разбежались кто куда. Понемногу она впала в бедность и не могла найти жениха для своей единственной дочери. Мать и дочь возненавидели друг друга и постоянно ссорились между собой.
«Что делать мне в этом злосчастном доме? Ничто больше не привязывает к нему моего сердца», — подумал отец и решил покинуть суетный мир и пойти молиться к святым местам. Вспоминая бывалые дни, печалился он об умершей супруге и о том, что нет у него любимой дочери. В таких мыслях дошел он до храма Хасэ и вознес там молитвы. Некогда по милости богини Каннон родилась у него прекрасная дочь, но потеряла она свою мать и обратилась в невиданного урода… Вдобавок мачеха оклеветала ее… Ах, как это горько, если мать лишь по имени мать! Горько он каялся в том, что поверил наветам второй жены и прогнал из дому свое родное детище. «А ведь она девушка нежного воспитания. Не привыкла она к голоду и холоду. Несчастная! На каком далеком берегу живет она теперь, какие бедствия терпит! — Так думал он, терзаемый поздним раскаянием, и стал от всего сердца молиться!
— Ах, если дочь моя Хатикадзуки еще живет на свете, дозволь мне увидеться с ней хоть раз в жизни.
Случилось так, что молодой сайсё удостоился благоволения микадо и был поставлен верховным правителем трех провинций: Ямато, Кавати, Ига. Отправился он принести свою благодарность богине Каннон и взял с собою и всю свою семью. Дети весело шумели вокруг него, украшенные цветами, серебром и золотом.
Тем временем отец молодой госпожи горячо молился перед статуей Каннон. Увидели его люди из свиты сайсё и выгнали из храма: «Эй ты, нищий паломник, ступай прочь, убирайся отсюда!»
Старик отошел в сторону и, глядя на прекрасных детей, залился слезами.
Люди стали его спрашивать:
— Скажи, паломник, о чем ты так горько плачешь?
Старик рассказал все, что с ним было, и назвал свое имя.
— Увы, эти детки, осмелюсь сказать, так похожи на мою потерянную дочь!
Услышала его слова химэгими и приказала:
— Позовите ко мне этого паломника!
Привели его на веранду возле храма.
— Поглядела на него химэгими. Старик страшно исхудал, вид у него был самый жалкий, но не постыдилась она признать в нем родного отца и вышла к нему навстречу:
— Отец, взгляни на меня, ведь я дочь твоя, Хатикадзуки!
Сайсё услышал ее слова:
— Так, значит, химэгими — дочь господина Катано из Кавати? Я так и думал, что не простого она роду!
Он пожаловал одному из своих сыновей и отцу химэгими богатые земли в провинции Кавати, чтобы старик жил в довольстве вместе со своим внуком. Сам же он поселился в провинции Ига, заботясь о благоденствии своего потомства.
Так гласит старинное предание.
В селенье Атарасиного уезда Цукама, одного из десяти уездов провинции Синано, что находится на самой дальней окраине области Тосандо, жил некогда один удивительный человек. Звали его Моногуса Таро Хидзиикасу. Моногуса Таро — значит Таро Лежебока, и правда, не было в тех краях второго такого отъявленного ленивца.
Но в чем он был величайший на свете мастер, так это строить в своих мечтах прекрасные дома.
«С четырех сторон возвел бы я вокруг дома земляную ограду, — мечтал Таро Лежебока. — С трех сторон устроил бы в ней ворота. Озера я бы выкопал и на восточной стороне сада, и на западной, и на северной, и на южной, чтобы видны были они отовсюду. На озерах устроил бы я островки и посадил на них сосны и криптомерии, а к островкам перекинул бы мосты. Перила на мостах украсил бы резными шишечками.
Службы я построил бы длиной в двенадцать кэнов, крытые переходы — длиной в девять кэнов… Возвел бы павильоны для рыбной ловли и просто так, для отдыха. Разбил бы внутренние сады: сливовый сад, сад павлоний, сад, окруженный живой оградой из бамбука… В каждом — сотни разных цветов. Главный павильон я бы выстроил шириной в двенадцать кэнов, покрыл бы его корой кипарисового дерева, а потолок сделал бы из драгоценной парчи. Стропила кровли и настил для карниза скрепил бы я серебром с золотой чеканкой. Занавеси велел бы расшить драгоценной зернью, как ожерелья… Все строения, до самой последней конюшни, были бы у меня просторны и великолепны. Да, вот какой дом хочу я построить!»
Но не то что прекрасный дворец, а и сколько-нибудь сносное жилье ему было построить не из чего. Поставил он четыре бамбуковых шеста и укрепил на них рогожу вместо
