Переезжать буду, — улыбнулся я. — Сегодня так переночую. Завтра вещи перевезу.
— Работники уже разошлись. В доме никого, только мы с коллегой. Он внутри территории. В объекте номер один. Можете его вызвать, если нужно будет помочь. На входе кнопка.
— Мне показывали. Думаю, сам справлюсь.
Проёдя на территорию, прошёл по асфальтовой дорожке, что вела от ворот к двухэтажному зданию. Когда меня водили по усадьбе, говорили, что её жилая площадь триста девяносто квадратных метров, а нежилая — двести девять. Год постройки усадьбы — пятьдесят шестой год. Дом кирпичный. Территория — полтора гектара с «небольшим» леском от самого дома до улицы Косыгина пятьдесят метров и по улице Косыгина сто пятьдесят метров. Это семьдесят пять сотых гектара только леса. То есть половина территории — лес.
Ссыкотно мне было, честно говоря, жить в такой усадьбе в СССР. В Париже было не ссыкатно, а тут… Напротив, если мне не изменяет память, располагается бывшая дача Хрущёва. А в двадцатые годы третьего тысячелетия в этом доме проживал бывший министр обороны Сердюков. А тут я со свиным рылом в калашный ряд. Хотя…
Правильно, конечно, рассуждает генерал. Я в СССР вкладываю огромные деньжищи. Мои, между прочим, деньжищи. Золото предка тут сыграло лишь роль паровоза, а приумножил то я богатство сам. Своими трудами! Только в фонде у меня сейчас было чуть меньше ста миллионов и ежемесячно «капало» по пять-шесть. А если брать корпорацию «Rainbow» то там в обороте крутится миллионов пятьсот и в недвижимости уже почти миллиард фунтов-стерлингов.
Продажи компьютеров и другого электронного оборудования у фирмы идут, как «из пулемёта», так как процессоры фирма не продаёт и изготовить подобные компьютеры ни у кого не получается. А те процессоры, которые кто-то выковыривает из игровых приставок и пытаться на их базе собрать аналог «моего компьютера», немного другие. А графические процессоры с их параллельной структурой, позволяющей выполнять и не графические вычисления, вплоть до обучения нейронных сетей! Материнская плата в моём компьютере имела не один, а несколько, не на много отличающихся друг от друга процессоров. Не на много, но… Надо знать как и для чего. А это не знал никто, кроме меня.
Я не стал подниматься на второй этаж, а посмотрев лежащую на круглом, застеленом белой скатертью столе гостиной газету «Правда» от 11 ноября, включил телевизор. По первой программе заканчивался хоккейный матч СК «Салават Юлаев» — ЦСК. Армейцы выигрывали три — один. Хоккей я не очень любил, а потому пошёл на кухню и заглянул в морозилку двухкамерного холодильника.
Я угадал. Пельмени там были. Причём ручной лепки, в пластиковом контейнере, а не в картонных коробках. Газовая плита была мной включена и вскоре вода бурлила и пельмени варились. Пока я занимался пельменями, начался «Клуб кинопутешествий» который я с удовольствием посмотрел. Рассказывали про Алтай, Гималаи, Рериха. Понравилось. В театре я телевизор не смотрел. Комендант грозилась принести, но я категорически отказывался.
В двадцать один ноль-ноль началась программа «Время». Я переключил на вторую программу. Поэзия Дудина. Хм! Кто такой Дудин и зачем мне нужна его поэзия, я не знал. На четвёртой программе шёл международный конкурс Чайковского. Да-а-а… Переключился на программу «Время» и вскоре под хорошо поставленные ровные голоса дикторов задремал.
Проснулся от камерной музыке и увидел на экране «Горизонта-723» прыгающих в балетных пачках девиц. О, мля! Балет я ещё больше не любил, чем хоккей.
— Может кто умер, — подумал я, но на экране вдруг появился диктор и стал комментировать увиденное мной.
— Нет, жив ещё Леонид Ильич, — понял я и, встав с дивана, снова переключил на другую программу.
На второй шёл какой-то телевизионный спектакль. Я посмотрел в программу.
— Д. Пристли «Он пришёл», — прочитал я. — Телеспектакль. Ага, что-то английское.
«Добрых товарищей» Джона Пристли я читал года два назад в Британии. Мне роман понравился. Играли наши актёры неплохо, но я всё равно уснул прямо в спортивном костюме. Британские романы тягомотны даже если хороши.
Утром, совершив моцион, я выбежал на пробежку в сторону университета, сказав охраннику, что буду к обеду. На воротах стоял другой человек, который взял «под козырёк» и сказал:
— Предупрежу обслугу.
Позвонил Ситковецкому в восемь тридцать, а в девять часов они уже прибыли в театр. И это не смотря на понедельник. Жигули «копейку» Кельми они, используя мою протекцию, загнали на «театральный дворик» прямо под фасад МГУ.
Настраивали аппаратуру минут тридцать, потом прогнали первую композицию, которую они называли «Увертюра». По мне так поолная хрень, но я даже не поморщился, а сделал всё, что мог, «вытянув» пустоту тактов.
— Но что можно сделать, если нет музыки, — думал я.
Прослушали запись. Вем понравилось. Следом проиграли песню «Ловец снов», настроили компьютер, записали, прослушали. Снова претензий не было. Причём как я не пытался урезать голос, Ситковецкий настоял на доминировании голоса над музыкой, хотя по лицам некоторых, например Кельми и Кутикова, было видно, что оони солидарны со мной. В общем, как не старался и не настаивал на своём видении музыки, получилось следующее[1]. Я переписал запись на обычную плёнку и передал Ситковецкому, а он передал мне двести рублей. Потребовалось для заработка таких денег три часа работы.
— Хороший бизнес, — сказал Ситковецкий.
— Это? — спросил я, показывая двести рублей. — Эти деньги даже капли пота моей не стоят. Но к сожалению, это цена вашей музыки. Больше она не стоит.
— Тебе не кажется, что ты слишком много на себя берёшь? — выпятив нижнюю челюсть, выступил вперёд Ситковецкий.
Теперь он сделал запись и смотрел на меня пренебрежительно, как на сантехника, пришедшего починить канализацию.
— Это так и есть, — сказал я. — И не обижайся, а сравни эту музыку с музыкой любой зарубежной группы, например той же «Пинк Флойд», или, если брать твой любимый арт-рок, Electric Light Orchestra.
— Да, чnо ты вообще понимаешь в арт-роке? Это тебе не хард-рок, где колбась по струнам и барабанам и в шуме никто не разберёт слов. Это настоящее искусcтво. Есть у тебя настоящее искусcтво, французский выскочка?
