Я для «Опытов» перебираю письма Зинаиды[140], почти во всех есть что-нибудь плохое о других, чаще всего о Бунине или Ходасевиче. Но кое-что нейтральное я выберу. Да, читали Вы письма Цветаевой к Штейгеру?[141] Я давно не читал ничего столь бабьего и вздорного, о чем и сообщил Иваску, на что он мне ответил, что я Цветаеву «не понимаю». Говорят, она, разочаровавшись в любовных способностях Шт<ейгера>[142], набросилась потом на Аллу Головину[143]. Я за ней этого не знал.
Ну, «assez de musique comme cela»[144] (откуда? — надо знать русскую литературу!).
До свидания, шер мадам, а также Жорж, не желавший дважды поклониться по свойственной ему гордости. А до чего горд Оцуп, если бы Вы видели! Я его спросил, как Диана. Он помолчал, вытянул нижнюю губу и сказал: «Диана Ал<ександров>на — вне… Европы». Даже в этом идиот, «вне Европы»!
Пишите и пишите, а то не пошлю лекарства. Впрочем, пошлю его в понедельник.
Ваш Г. А.
14. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой
7, rue Frederic Bastiat Paris 8
Chere Madamotchka Спасибо за письмо. Я уж беспокоился: что с Вами? Вы существо общительное, а вдруг исчезли. Буду ли я в Ницце летом? Если буду жив, буду, и вообще не представляю себе лета в другом месте. Новые пейзажи меня не привлекают. Но я поеду autocar’oм, через Гренобль, это и приятнее, и дешевле, — так что «заехать» к Вам никак не могу. Но вообще-то непременно к Вам с визитом явлюсь, тоже, однако, если буду жив. Надеюсь быть в Ницце во второй половине июля, или, вернее, около 14–15, ну, а там спишемся. Я не понял, приехал ли к Вам Макеев[145] совсем, как жилец, или в гости. Если совсем, Вам, верно, приятно, да и прибавка к прокурору или губернатору в качестве супиранта на побегушках.
В Париже я уже три дня, мало кого еще видел, только Кантора и Бахраха. Вы спрашиваете, что я думаю о книжке Струве[146]. Ничего не думаю. Я о ней слышал и слышу со всех сторон, но на старости лет предпочитаю избегать раздражений и всего прочего, а так как обо мне там, по слухам, написаны всякие гадости, то я ее и не собираюсь читать. Собака лает, ветер носит. Хочу только сделать Терапиане реприманд[147] за слишком вежливо-почтительную рецензию на эту собаку[148]. По-моему, Терапиано — лиса, «и нашим, и вашим». Да, еще Вы интересуетесь Марковым. Вишняк pour une fois[149] совершенно прав[150]: Марков сочинил развязный вздор, Бог знает что (но есть почтительная фраза о Жорже)[151]. Кстати, и о «Моцарте»[152] в «Нов<ом> жур<нале>» — тоже вздор, и как все это написано! Но Иваск и Цетлина просили меня «помочь», «поддержать», т. е. написать отзыв[153], чтобы не давать его змее-Аронсону: не мог же я «помогать», говоря, что № скверный. Да еще там мне устроена реклама, на что Вишняк и намекнул деликатно: в трех статьях я упоминаюсь[154], что крайне глупо. Самое лучшее — скажите Жоржу! — что Татищев написал, что русская поэзия началась с нашего перевода С.-Ж.-Перса![155] А мы и не знали.
Ну вот — все это суета и гиль! Только бы льнули девчонки[156] и так далее. Лидины стихи[157], конечно, трогательны и кое-где с прелестью, — но кое— где и с кашей.
До свидания и примите сердечный поклон и поцелуй. Если Макеев у Вас — кланяйтесь. У меня к нему — всегда была симпатия, еще с «Дней»[158], когда он давал 20 фр<анков> авансу очень мило. Чем был souffrant[159] Жорж? Напишите мне, пожалуйста, еще в Париж. Только обратите внимание, как пишется мой адрес.
Ваш Г. А.
15. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой
4, avenue Emilia chez Mme Lesell Nice 25/VII-56
Chere Madamotchka Нахожусь в Ницце и весьма этим доволен. Очень также доволен, что Жорж доволен (моей рецензией)[160]. Но не дурно бы написать благодарственное письмо, тем более что он всем пишет, кроме меня. Даже Маковский мне сказал, что получил «прелестное» письмо от него. Нашел тоже кому писать! Читали ли Вы, кстати, о новоявленном «мыслителе», кн<язе> Волконском?[161] О Вас, Мадам, я напишу с великим удовольствием, и уже сообщил Водову, чтобы он «Н<овый> жур<нал>» никому не отдавал[162]. Но ведь что бы я ни написал, Вы скажете: «а я думала, считала…» et ainsi de suite[163]. Вольская весьма ревнует, что Вы в «Н<овом> ж<урнале>», и говорит: «ей всегда везет». Она всерьез считает себя Вашей ровней и даже чуть получше, но ей «не везет». Живет она наискосок от меня и настроена бурно. На будущей неделе я, по ее требованию, веду ее на рандеву с Алдановым, о котором, кстати, Яконовский написал в «Р<усском> воскр<есении>», что он «величайший писатель XX века», значит, даже лучше Чехова. Сам М<арк> Ал<ександрович> удивлен, но доволен. Вольская жалуется, что ей не с кем поговорить о литературе, а так как я в собеседники не иду, то она и надеется на Алданова. Еще о литературе: я написал о Червинской, Вы, м. б., читали. По-моему, лестно, а она, кажется, не очень польщена[164]. Все женщины таковы. Мне стихи ее меньше нравятся, чем я написал. Но с ней большое несчастье, только это entre nous[165], пожалуйста: мне написал Бахрах, что у нее обнаружился склероз глаз и может это кончиться совсем плохо. Она будто бы в полном отчаянии. Но не пишите ей об этом и не говорите никому, это тайна. Когда я ее видел, еще ничего не было, и, по-моему, то и плохо, что это, очевидно, не медленный процесс, a quelque chose de galopant[166]. Лечит ее моя глазная докторша и будто бы настроена пессимистично. Померанцев собирается Вас навестить и предложил мне «заехать за мной». Но я на его трясучке не поеду, да и не хочу с этим болтуном Вас навещать, а лучше в одиночестве. Очень рад, что Жорж обругал не Чех<овское> изд<ательст>во, как мне сказали в Париже, а только Струве[167]. Я удивлялся: зачем, с чего? Ну, а Струве пусть ругает, это стоит. Относительно Маркова извиняюсь, сударыня! Но я не верю, чтобы Вам эта выспренняя чепуха могла нравиться. Нравится по дружбе, по хорошим отношениям — и только. Вот Аронсон восхищался этим «Моцартом»[168], ему я верю. Также не согласен насчет Иванникова[169], кстати, возмутившего до истерики Зайцева. Как бы это ни было старомодно и demode[170], Зайцеву никогда так не написать, и наш друг Яновский рядом[171] — сладкая водичка. Да, я просил Алданова вскользь сказать в разговоре, что «Аризона» — вроде «Смерти Ивана Ильича». Он даже не слышал об «Аризоне», но обещал сказать. Отчего не сделать человеку удовольствие! Ну, вот — письмо вышло литературное, а чувства — между строками.
До свидания, Мадам и Жорж.
Я все думаю: чего приехал? Хотя есть разные развлечения, и в особенности в Cannes. Но туда далеко ездить, да и дорого. В Casino сначала была катастрофа, и теперь понемногу восстанавливается. Была бы выдержка и нервы, можно было бы на это и жить! Как Ваши ревности и Отелло? Кланяйтесь обоим. Bon loisirs. И, пожалуйста, поддерживайте интеллектуальную переписку.
Г. А.
16. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой и Г.В. Иванову
4, avenue Emilia chez Mme Lesell Nice
Вторник, 4/IX <1956 r.>
Дорогие дети, я, верно, приеду к Вам по дороге в Париж, т. к. издержавшись здесь, как Хлестаков, не имею денег на приезд особый. А так — будет без расходов специальных. Думаю, что это будет в будущий четверг, т. е. 13-го, но пришлю еще подтверждение. И, вероятно, приеду довольно рано, т. к. потом хочу поехать в Марсель по делам сердечным (не медицинским, а любовным).
Madame, статейку о «Н<овом> ж<урнале>»[172] послал Водову третьего дня, с просьбой напечатать в ближайший четверг. Не знаю, сколь Вы будете ею довольны. Вы любите комплименты без прикрас, а у меня жанр другой. Но писано с лучшими чувствами, а в доказательство сошлюсь, что здешняя машинистка моя, принеся рукопись и передав ее моей хозяйке, сказала: «как, вероятно, Мг. Ад<амови>ч любит эту Одоевцеву!» Она сама поэтесса и потому к Вам в ревности. О Ninon расскажу при радостном свидании.
Ну «пока». Надеюсь, a bientet![173]
Ваш Г. А.
17. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой и Г.В. Иванову
4, av<enue> Emilia, chez Mme Lesell Nice
<между 5 и 12 сентября 1956 г.>[174]
Chere Madame et George
Sauf imprevu[175], я буду у Вас в четверг, 13-го. Приеду в Тулон в 11 1/2, ну, а когда попаду в Нуere, — зависит от автобуса. С поездом 17–47 я должен обязательно из Тулона уехать. Значит, сидите дома. А если нельзя, шлите немедленно телеграмму.
A bientot, надеюсь.
Ваш Г. А.
Водов сообщил, что статья моя будет в четверг, 13-го. На этой неделе нельзя было из-за сочинения Маковского о Гиппиус. А я просил его печатать меня только по четвергам, как было когда-то.
18. Г.В. Адамович — И.В. Одоевцевой
7, rue Frederic Bastiat Paris 8 16/IX-56
Дорогая Madame Ирина Владимировна Ну, вот — je suis a Paris[176], без большого удовольствия. Но с удовольствием увидел, что статейка моя появилась в должном виде и что мои опасения не оправдались. Перечтя ее, я сам себе сказал: «как я люблю эту Одоевцеву!» Почти как Макеев и прокурор.
В Марселе было «блаженство и безнадежность». Второго больше, но и первого много, а все рядом мне кажется такой трын-травой, что и думать не стоит. Вы — натура холодная и меня не поймете, а Жорж тем более, ибо считает, что я хочу только добраться до дела. У Льва Николаевича (Алданов никогда не говорит: Толстой) есть в «Отце Сергии» хорошая фраза: «Он так ее любил, что ему от нее ничего не хотелось».
