– Катрина, это Джозеф. Он у нас главный, – сказал Доминик, – это его жена, Зинка, а это невестка, Медела.
– Здравствуйте, – не слишком уверенно произнесла Кэтрин.
Цыгане беззастенчиво разглядывали ее, но почему-то их внимание привлекло не лицо ее, а волосы.
– Бала камескро, – произнес Джозеф, по-видимому, с одобрением. – Может быть, она принесет нам удачу.
– Что такое бала кам… кам?
– Бала камескро, – повторил Доминик, – значит солнцеволосая или рыжеволосая. Считается, что рыжеволосые женщины приносят табору удачу.
Теперь Кэтрин стало попятно, почему однажды в другом таборе, когда она спала, кто-то подкрался к ней и отрезал рыжий локон. Тогда она не знала, что и подумать.
Беременная подошла к Кэтрин и коснулась се волос почти с благоговением, затем медленно погладила шелковистые блестящие пряди. Черные волосы девушки, как и у свекрови, были покрыты платком, дикло, завязанным на затылке, поскольку у цыган замужняя женщина не может ходить с непокрытой головой.
– Очень красиво, – сказала цыганка, намотав па палец прядь. Она улыбнулась нежно, почти застенчиво, совсем не так, как это делали другие цыганки.
– Спасибо.
Кэтрин повернулась к Доминику.
– Если она хочет, я могу отрезать для нее локон.
Доминик ответил ей теплой улыбкой.
– Меделе будет приятно.
Впрочем, Кэтрин заметила, что ее поступок приятен и Доминику. Он одобрительно улыбался и больше не хмурил брови.
– Если вы дадите мне прядь, я буду носить ее здесь, – Медела показала на живот, – рядом с малышом.
Доминик легко вскочил на подножку повозки, с кошачьей грацией скользнул внутрь. Через мгновение он уже опять стоял рядом с Кэтрин. В руках у него был нож.
– Поворачивайся, – коротко приказал он Кэтрин.
Честно говоря, ей не слишком понравился тусклый холодноватый блеск клинка, но что поделаешь. Доминик приподнял волосы на затылке и отрезал небольшой локон снизу.
Медела взяла протянутый ей подарок, сияя от радости.
– Мэнди паэзорхас, – сказала она, – я перед вами в долгу.
Зинка подняла свой грузный стан, при этом колокольчики на ее сережках мелодично зазвенели.
– Может статься, – сказала цыганка, – что ты заплатил за нее даже меньше, чем она того стоит.
Украдкой взглянув на Доминика, Кэтрин заметила, что напоминание о торге не очень приятно ее новому хозяину, но Доминик ничего не ответил.
Цыгане говорили о погоде, о потеплении, о ярмарке, куда направлялся табор, и, наконец, о приезде Арманда.
– Как обычно, он предлагает нам дешевку втридорога, – сказал Джозеф, но слова его никак не вязались с улыбкой, выдававшей привязанность старого цыгана к чужаку-французу.
– Приятно увидеть его вновь, – поддержал старика Доминик.
Пришла пора прощаться. Доминик взял се за руку и повел к ремесленнику. Вагончик француза стоял отдельно от всех, на самом краю поляны. Вокруг толпились цыгане и цыганки, торгуясь на чем свет стоит. Тут же сновали вечно голодные собаки.
– Домини! – окликнул их пожилой мужчина. – Сколько лет, сколько зим, mon ami[1]!
Тщедушный человечек улыбнулся, обнажая гнилые зубы. Похоже, он и вправду был рад видеть Доминика.
– Ты не изменился, – сказал Доминик на французском. – По-прежнему остаешься единственным гаджио, способным облапошить цыгана.
Мужчины засмеялись и принялись вспоминать веселые былые времена.
Доминик по-хозяйски обнял Кэтрин за талию. Когда она попыталась высвободиться, рука его прижала ее крепче, и он бросил на нее предупредительный взгляд.
– Ты, смотрю, женился. Давно пора.
Доминик только рукой махнул,
– Она англичанка, – сказал он, будто это все объясняет. – Она не моя жена.
«А просто моя собственность, – мысленно закончила за него Кэтрин, побледнев от унижения. – Ты можешь думать, что тебе заблагорассудится, но скоро ты поймешь, что ошибся».
– Ты к нам надолго? – спросил Доминик.
– Рад бы, да не могу. Вот поем, выпью с Джозефом, послушаю его скрипку и поеду. У меня есть дело в Арли.
Доминик лишь кивнул в ответ. Среди всевозможных поделок из металла – кастрюль, сковородок, ножей и прочего – Доминик выбрал изящную оловянную шкатулочку в форме сердечка.
– Это тебе, – сказал он, улыбнувшись, и подал подарок Кэтрин, – чтобы было где хранить ленты, которые я буду тебе покупать.
Кэтрин опустила глаза. С какой радостью она сказала бы ему сейчас, чтобы он приберег для кого-нибудь другого свои дешевые сувениры, что, будь эта коробочка отлита из чистого золота, он все равно не сможет купить ее благосклонность. Вместо этого Кэтрин любезно улыбнулась и приняла подарок.
– Спасибо.
Рука Доминика вновь легла на ее талию. Отчего-то тепло его руки проникло в ее тело, пробежало по нему волной. Что с ней происходит? Неужели?.. У Кэтрин возникли кое-какие подозрения, и она разозлилась на себя.
– Я думаю, мне будет приятно делать тебе подарки, моя рыжая киска, – шепнул ей на ухо Доминик, и от его хрипловатого голоса у нее почему-то сладко сжалось сердце.
– Не пора ли нам возвращаться? Твоя мать, наверное, хочет, чтобы я помогла с ужином.
Кэтрин уже поняла, что во всем, что касается матери, Доминик проявляет почти трогательную заботу. Он явно был доволен тем, что Кэтрин выполняет значительного часть той работы, которую прежде делала Перса. И цыганка сказала правду – Доминик действительно любил те желтые цветы.
– Ты права, – сказал Доминик и, дав Арманду монету за шкатулку, попрощался, пожелав ему бахтало дром – счастливого пути.
Кэтрин запомнила это выражение, поскольку его часто говорил Вацлав. Она едва удержалась, чтобы не вскрикнуть от радости. Арманд уезжает сегодня! И хотя Арли находится на юге, он все же ближе к морю, к Англии.
Все складывалось очень удачно.
Кэтрин изо всех сил старалась не выдать своей радости. Вокруг, как всегда, носились ребятишки. Кэтрин остановилась, чтобы поправить у одного из них сползающие штанишки.
– Янош, это Катрина, – сказал мальчуган приятелю, босому, без рубашки, в рваных штанах.
Кэтрин так и не могла привыкнуть к тому, что дети здесь вообще не знают обуви, а холода будто и не замечают.
– Здравствуйте, – смущенно проговорил ребенок.
– Здравствуй, Янош, – ответила Кэтрин.
Детей она любила всегда. У себя дома она входила в Общество помощи бедным и сама учила детей грамоте. Благодаря ее усилиям дело, начатое еще ее отцом, продолжалось, и дети имения Арундейл ходили в школу достаточно регулярно. Кэтрин украдкой смахнула слезу. Этот мальчуган напомнил ей о доме. Дом! Горький ком встал в горле.
Кэтрин отвела взгляд от мальчика, который, взобравшись на широкие плечи Доминика, путешествовал верхом, вцепившись в его черные кудри. Но взглянув на Доминика, она поймала в его глазах удивленное выражение.
Он опустил ребенка на землю, и мальчонка побежал догонять приятелей.
– Ты любишь детей? – спросил он.
– Да, – тихо ответила она, – очень.
На ужин они поели жареной картошки, капусты и цыпленка. Кэтрин узнала, что цыгане держат кур всех расцветок, чтобы, если крестьянин из близлежащей деревни явится искать украденное, ему можно было предъявить несколько таких же, на выбор, и он, растерявшись, ушел бы ни с чем.
Доминик сел с ней рядом, слишком близко, отчего она чувствовала себя несколько неуютно. Разговор шел о погоде. Действительно, хотя ночи оставались прохладными, днем солнце светило вовсю, именно так, как предсказывал Вацлав. Доминик еще говорил о своих лошадях, к которым он, как видно, питал особую страсть, и о предстоящем торге.
– Я думаю, тебе понравится, – сказал он, – зрелище интересное.
«Странно, для цыгана речь у него слишком правильная и гладкая», – подумала Кэтрин. Но сейчас ее волновало не это. Она думала только о том, как бы ей улучить момент, чтобы пробраться в повозку Арманда, молилась лишь о том, чтобы не опоздать. И старалась не замечать взглядов, которые на нее искоса бросал Доминик.
– Я устала, – наконец сказала Кэтрин. – Если вы не возражаете, я пойду спать.
– Ты вес еще уверена, что хочешь спать одна? – с блеском в глазах спросил Доминик, прямо раздевая се глазами.
У Кэтрин заныло от страха сердце.
– Совершенно уверена.
Он поднял руку, убрал упавшую на лоб рыжую прядь и кончиком пальца погладил ей щеку. Кэтрин показалось, будто бабочка задела ее крылом, и сердце ее затрепетало.
– Спокойной ночи, малышка, – сказал он и, пристально посмотрев на нее, отвернулся и зашагал прочь.
Кэтрин торопливо поднялась по ступенькам, распахнула дверь вагончика и, залетев внутрь, захлопнула за собой дверь. Тяжело дыша, она прислонилась к стене. Тускло горела свеча. Здесь, за плотно закрытой дверью, ей стало немного полегче, хотя чего она так боялась, от чего так старалась убежать, Кэтрин сказать бы не могла.
Чуть попозже она затушила свечу и легла. Кэтрин полагала, что цыган едва ли придет. Он не из тех, кто бросается словами. Он даст ей знать, когда надумает получить то, что ему принадлежит, вот только ее здесь уже не будет.
