любых точек зрения, то это туманное объяснение в данном случае казалось более разумным, чем какое-нибудь другое.
Ни один из обоих офицеров не счел нужным давать какие бы то ни было объяснения по этому поводу. Унизительное сознание того, что он оказался побежденным, и горькая уверенность в том, что он пострадал из-за несправедливости судьбы, вынуждали лейтенанта Феро мрачно молчать. Он не доверял людскому сочувствию. Конечно, оно окажется на стороне этого щеголеватого штабного офицерика. Лежа в постели, он бурно изливал свое негодование хорошенькой девушке, которая ухаживала за ним с истинным обожанием и выслушивала его страшные проклятия с ужасом. Что лейтенант д’Юбер должен "поплатиться за это", казалось ей вполне естественным и справедливым. Главной ее заботой было, чтобы Феро не волновался. Ее смиренному сердцу, он казался столь обольстительным и неотразимым, что ей хотелось только одного — видеть его поскорей здоровым, даже если он опять возобновит свои визиты в салон мадам де Льонн.
Лейтенант д’Юбер хранил молчанье прежде всего потому, что ему не с кем было разговаривать, за исключением туповатого молодого денщика. Кроме того, он чувствовал, что это происшествие, как бы серьезно оно ни оценивалось с профессиональной точки зрения, имело свою комическую сторону, И когда он думал об этом, у него опять поднималось желание свернуть шею лейтенанту Феро. Конечно, это выражение скорее фигурально, нежели точно; оно больше выражало его настроение, чем непосредственное желание. Лейтенант д’Юбер от природы был добрый человек, и ничто не могло бы заставить его изменить чувству товарищеского долга и ухудшить и без того скверное положение лейтенанта Феро. Он не желал вести никаких разговоров об этой дурацкой истории. На расследовании ему, разумеется, придется говорить правду в целях самозащиты. И эта перспектива раздражала его.
Но никакого расследования не состоялось. Армия выступила в поход. Лейтенанта д’Юбера освободили без всякого замечания, и он вернулся к своей строевой службе, а лейтенант Феро, едва сняв повязку с руки, отправился, не допрошенный, со своим эскадроном завершать свое лечение в дыму битв, на свежем воздухе ночных бивуаков. Этот суровый режим оказал на него столь благотворное действие, что едва только пронесся слух о перемирии, как он без малейшего угрызения совести вернулся к мысли о своей собственной войне.
На этот раз война была объявлена по всем правилам. Феро послал двух приятелей к лейтенанту д’Юберу, полк которого стоял всего в нескольких милях от его полка. Эти приятели не задавали Феро никаких вопросов. "Я должен свести счеты с этим смазливым штабным офицериком", — мрачно сказал он, и они отправились, очень довольные возложенным на них поручением.
Лейтенант д’Юбер также без труда нашел двух преданных приятелей, которые не сочли нужным проявлять излишнее любопытство. "Есть тут один полоумный субъект, которого я должен проучить", — коротко заявил он, и больше они ни о чем не спрашивали.
Итак, был найден подходящий участок, и однажды рано утром они сошлись и скрестили сабли. После третьей схватки лейтенант д’Юбер упал с пронзенным боком навзничь на росистую траву. Ясное солнце поднималось налево от него над лугами и лесами. Доктор — не флейтист, а другой — склонился над ним, чтобы осмотреть рану.
— На волосок проскочила! Ну, ничего, все будет хорошо.
Лейтенант д’Юбер выслушал эти слова с удовольствием. Один из его секундантов, который сидел на мокрой траве и поддерживал его голову у себя на коленях, сказал:
— В войне как повезет, кому счастье выпадет, старина, Что поделаешь! Но лучше вам все-таки помириться, как добрым товарищам. Право.
— Вы не знаете, о чем вы просите, — прошептал лейтенант д’Юбер слабым голосом. — Однако, если он…
На другом конце луга секунданты лейтенанта Феро уговаривали его пойти пожать руку своему противнику.
— Вы же расквитались с ним, черт возьми! Теперь надо помириться. Этот д’Юбер — очень порядочный малый.
— Знаю я порядочность этих генеральских любимчиков! — пробормотал лейтенант Феро сквозь зубы.
И мрачное выражение его лица отбило у них охоту к дальнейшим попыткам примирения. Секунданты, раскланявшись издали, увезли противника с поля битвы. Вечером у лейтенанта д’Юбера, которого очень любили в полку как доброго товарища с открытым и мягким характером и храброго офицера, собралось много друзей. Но говорили, что лейтенант Феро, против своего обыкновения, не очень-то показывается на людях и не спешит принять поздравления от своих друзей. А у него их нашлось бы немало, потому что его тоже любили в полку за широту его южной натуры и бесхитростный нрав. Во всех тех местах, где имели обыкновение сходиться к вечеру офицеры, дуэль, состоявшаяся утром, обсуждалась со всех точек зрения. Хотя лейтенант д’Юбер на этот раз оказался побежденным, его искусство владеть саблей расценивалось очень высоко. Никто не оспаривал, что он проявил удивительное мастерство и необыкновенную точность. Кое-кто даже говорил по секрету, что если он оказался раненым, то только потому, что он щадил своего противника. Но многие утверждали, что стремительность и сила атаки лейтенанта Феро совершенно неотразимы.
Достоинства обоих офицеров как участников дуэли обсуждались открыто; но об их отношениях друг с другом после дуэли говорили вскользь и с осторожностью. Они непримиримы. Это очень жаль. Но в конце концов им лучше знать, как надлежит поступать согласно чести, и не дело их товарищей вмешиваться в это. Что же касается причины ссоры, общее мнение утверждало, что она возникла еще в то время, когда они стояли гарнизоном в Страсбурге. Музыкальный хирург, услышав это, покачал головой. По его мнению, она возникла много-много раньше.
— Да что вы? Нет, в самом деле, ведь вы, должно быть, знаете всю эту историю! — воскликнуло сразу несколько голосов с жадным любопытством. — В чем тут дело?
Он задумчиво поднял глаза от своего бокала.
— Если б я даже и знал, неужели вы полагаете, что я мог бы сказать вам, раз оба они считают нужным молчать об этом?
Он поднялся и вышел, и у всех осталось ощущение тайны. А он не мог оставаться дольше, потому что уже приближался заманчивый час игры на флейте.
После того как он ушел, один совсем молоденький офицерик торжественно заявил:
— Ясное дело: он поклялся хранить тайну!
И никто не усомнился в истине этого заявления. Оно даже как-то усилило впечатление, которое произвела на всех эта история.
Несколько пожилых офицеров из обоих полков, движимые исключительно добросердечием и любовью к миру, предложили создать товарищеский суд чести, которому оба молодых офицера передадут дело об их примирении. К несчастью, они начали с лейтенанта Феро, исходя из того, что он, выйдя победителем, окажется более сговорчивым и склонным на
