набегались, что упали и не встали, наверное, устали, а на волке приехал домой, там на опушке лежит, отдыхает.
Масылы пошёл проверить, может, мальчишка просто придумал.
А Эбдэ уложила спать уставшего сына, в это время завыл ветер, распахнулся полог урасы, в вихре снега ворвался некто неведомый, схватил спящего ребёнка и умчался.
Наспех одевшись, Эбдэ выбежала на улицу, а там всё тихо, ничего не видно, кругом белым-бело, ни следа, ни запаха, только у входа в урасу видны ведущие внутрь и наружу следы, а дальше они обрывались, не понять — то ли под землю кто-то провалился, то ли в небо улетел.
Вернулся Масылы, вошёл в урасу, а там Эбдэ одна сидит, слезами обливается.
— Что случилось? Почему плачешь?
— Как же мне не плакать, если потеряла сыночка, для этого ли девять месяцев под сердцем носила, лелеяла, чтоб в одночасье потерять. Горе мне, горе!
— Старушка моя! Выследил я всё вокруг, действительно, Хорооло поиграл с волками и медведями, верхом на них накатался, разве обычный человек так сможет? Не суждено, видать, нам вырастить и воспитать сына.
— Не говори так, старик мой, если верховный небожитель нам подарил, грех отказываться от него. Накажут нас боги. Сходи за шаманом.
— Быть по сему, схожу я к великому старцу. Как он скажет, так и сделаем.
Приехал шаман, прокамлал [10] до поздней ночи и сказал:
— Не горюйте сильно, след вашего сынишки идёт по следу старших детей. Постарел я, ослаб зрением, но вижу, что живы они, здесь на срединной земле находятся. Говорят мне духи, что сынок ваш Хорооло Хосун будет вам на старости лет защитой, поднимет ваши золотые кости. Не могу точно указать, кто украл ваше дитя, но знаю, что не злые духи. Так что успокойтесь, скоро вернётся.
— Пусть сбудутся ваши слова, да будет так, — с радостью сказали Масылы и Эбдэ.
II
Как-то спустя некоторое время, Масылы ушёл на охоту, Эбдэ, прибравшись, рубила около урасы дрова. Вдруг из леса прибегает сынишка и издалека ещё кричит:
— Мама, скорей накорми, семь дней не пил, восемь дней не ел, девять дней как голоден, вспои меня своим молоком.
Эбдэ так всполошилась, что чуть топор на ногу не уронила. Забежала в урасу. Кормит сына грудью, гладит сынишку по голове и шёпотом спрашивает:
— Какое счастье, золотко моё, нашёлся-таки, где же ты был, сынок?
Хорооло отвечает:
— Меня выкрала одна женщина-богатырь, чтоб самой воспитывать. Там не знают, что я говорю и быстро бегаю, грозятся, что убьют вас, если прознаете, где я нахожусь, так что, чтобы ни случилось, не ходите туда, я сам с ними рассчитаюсь. Ну, я побежал, пока не спохватились, проголодаюсь, ещё прибегу.
Вскочил, выбежал, и только пятки засверкали, исчез в лесу.
III
Харела, женщина-богатырь, открыла темницу за девятью замками, зашла, наклонилась над спящим Хорооло Хосуном и прошептала:
— Что ж ты молчишь, спишь, сопишь только, а ведь когда родился ты, все лесные духи обрадовались. Пели, что появился на свет с рождения заговоривший, проворный и смелый, сильный и стремительный, в беличьей шубке, с волчьей упряжкой, на медведе ездящий, с танцующим копьём, с поющей пальмой [11], боевым чёрным мячом величиною с оленью требуху Хорооло Хосун, у которого на посылках гусь-гуменник. А что же мы видим: какой-то сопливый, крикливый мальчишка, только добрым людям спать мешает.
И, вправду, девять дней, как принесли сюда Хорооло Хосуна, он, не переставая, плакал, всех взбудоражил. Наконец, старейшина приказал заточить его в подземную темницу за девятью замками и вынести его только когда успокоится.
Домочадцы подхватили орущего младенца в пелёнках, а рёв его, надо сказать, был действительно богатырский, спустились в темницу, оставили там, закрыли на девять замков.
Хорооло Хосун, оставшись один, сразу успокоился и в непроглядной тьме стал обшаривать стены, споткнулся обо что-то мягкое, нащупал чьё-то лицо, ухватил за нос. Оказывается, это был спящий человек. Человек спросил:
— Кто ты такой? — и ухватился за побеспокоивший его предмет. Каково же было его изумление, когда оказалось, что это грудной ребёнок. Неизвестный гневно вскричал:
— Воистину нет предела коварству Харелы, женщины-богатыря, девятилетним выкрала ты меня у родителей, девять лет держишь в темнице за девятью замками, теперь уже запираешь младенца!
Успокоившись, погладил, поцеловал ребёнка, затем задумался: «Чем же тебя накормить, малыш?»
Хорооло Хосун молча лежит на его руках. Глаза его привыкли к темноте, и он разглядел темницу: осклизлые, тёмные каменные стены, в середине тлеет костерок.
Вдруг загремели замки, захлопали толстенные двери, узник, положив малыша на место, задвинул чёрным плоским камнем костерок, лег и захрапел, а Хорооло Хосун тотчас залился плачем. Зашла Харела, прислушалась к спящему мужчине, затем стала укачивать ребёнка, но тот не унимался. Тогда Харела сказала:
— Успокойся же, наконец, если б ты разбудил этого спящего человека по прозванию — светлоликий, с золотым указательным пальцем, рассмеётся — золото сыплется, улыбнётся — солнце радуется, с верховым оленем с холм величиной, в алой ровдужной [12] одежде Аллана Бэгэна-богатыря, я б тебя тотчас же отнесла домой, к родителям, — сказала так Харела, положила орущего мальца на место и вышла, закрыв за собой все девять дверей.
Как только она вышла, оба вскочили на ноги, Аллан Бэгэн-богатырь отодвинул камень, освобождая костерок, провёл золотым пальцем по стенам, тотчас же вокруг всё засверкало, заблестело как в царском дворце. Когда Аллан Бэгэн-богатырь увидел, что младенец стоит перед ним, от изумления у него язык отнялся, а лицо его засияло.
Ребёнок же, как ни в чем не бывало, повёл такую речь:
— О, богатырь светлоликий, с золотым пальцем, улыбнёшься — солнце радуется, рассмеёшься — золото сыплется, с верховым оленем с холм величиной, в алой ровдужной одежде Аллан Бэгэн, не изумляйся, не отворачивайся. Перед тобой стоит с рождения заговоривший, проворный, стремительный, в беличью шубку одетый, на волках, медведях ездящий, с танцующим копьём, с поющей пальмой, с чёрным, липучим камнем величиной с оленью требуху, с гусем-гуменником дружащий Хорооло Хосун удалой. Давно не кормила меня грудью мать, проголодался я, помоги мне!
Аллан Бэгэн-богатырь сказал:
— Хоть и богатырь я, но беспомощен, не осилить мне заколдованные двери.
Хорооло Хосун в отчаянии вскричал:
— О, был бы здесь мой чёрный каменный мяч величиною с оленью требуху, разве сидел бы я в заточении,
