Четыре фута.
Он затолкал в щели твердые белые картофелины.
– В зарослях крапивы опасностей мы сорвем…
Воздух впитал голос, как промокательная бумага.
Держись.
Образование и разум.
Стоя рядом с гномом, он снова заговорил, словно перед недоброжелательной аудиторией, не считаясь с тем, внимают ему или нет.
Конечная цель – спасение. А для этого как минимум надо выжить. Необходимо поддерживать в теле жизнь, дать ему воду, пищу и укрытие. Хорошо или плохо у меня выходит, главное, чтобы вообще что-нибудь получалось. Пока нить жизни не оборвалась, она будет связывать будущее с прошлым, несмотря на эту страшную паузу. Таков пункт первый.
Пункт второй: надо быть готовым к болезням. Подвергая тело лишениям, нельзя ждать, что оно, бедное, станет вести себя как в уютном гнездышке. Нужно быть начеку и реагировать на первые признаки недомогания.
Пункт третий: следить за психикой. Не дать безумию застать меня врасплох. Уже сейчас, в любой момент, могут появиться галлюцинации. Вот где начинается настоящая борьба – надо говорить вслух, даже если ничего не услышу. В обычной обстановке беседа с самим собой – признак сумасшествия, но здесь это доказательство сохранения личности.
Пункт четвертый: без моей помощи меня не спасут. Главное – оставаться на виду. У меня нет даже палки, чтобы нацепить на нее рубаху, а они могут пройти мимо скалы и даже бинокль на нее не наведут. Но если посмотрят, то увидят Гнома, сообразят, что кто-то его сложил, и заберут меня. Остается только выжить – и ждать. И не терять чувства реальности.
Он твердо взглянул на море и тут же обнаружил, что снова смотрит через окно, находясь внутри собственного тела в верхней его части. Оконный просвет был ограничен сверху надбровными дугами и разделен на три проема двумя прозрачными очертаниями носа. Правый просвет тонул в тумане, а внизу все три сливались воедино. Если опустить взгляд, то сквозь щетинистую изгородь небритой верхней губы виднелась скала. По сторонам окна разливалась непроницаемая тьма, заполняя все тело. Он подался вперед, пытаясь выглянуть за пределы окна, но окно тоже наклонилось. Насупив брови, он на мгновение изменил форму рамы, поочередно направил трехстворчатое окно во все стороны горизонта, потом мрачно произнес:
– Обычное дело, ничего особенного.
Решительно тряхнув головой, он принялся за работу. Обратил окно на собственное тело и придирчиво оглядел кожу. Над шрамами появились большие розовые пятна.
– Обгорел на солнце!
Схватил нижнюю рубашку, натянул на себя, потом трусы. Тонкая ткань почти высохла. Прозрачные окна вновь стали обычным полем зрения. Он подобрал бумаги, сложил в удостоверение личности и спрятал все в карман бушлата, потом прошелся, проверяя, высохла ли верхняя одежда. На ощупь она казалась не столько сырой, сколько тяжелой, отжимать было уже нечего, и пальцы оставались сухими, но в тех местах, где она лежала, на камнях оставались влажные следы, медленно исчезавшие на солнце.
– И зачем только я скинул сапоги… – Промокательная бумага жадно впитала звуки.
Он опустился на колени и стал осматривать плащ. Потом вдруг вспомнил о карманах. Вытащил клеенчатую шляпу-зюйдвестку, с которой стекала вода, и вязаный шлем. Разгладил их, отжал как следует и разложил на камнях, затем, напрягшись в ожидании, принялся за другой карман. Пошарив поглубже, нашел позеленевший полупенсовик, обрывок веревки и скомканную обертку от шоколада. Очень осторожно развернул фольгу, однако внутри ничего не оказалось. Он вплотную приблизил лицо к блестящей серебряной обертке, скосил глаза и пригляделся: в одной из складок уцелела коричневая крошка. Он высунул язык и лизнул. Мгновенное, почти болезненное ощущение сладости вспыхнуло и исчезло.
Прислонившись к Гному, он натянул носки. Закатал верх толстых гетр – сойдут вместо обуви.
Он откинул голову и закрыл глаза. Солнце светило через плечо, внизу плескалась вода. В голове проносилась череда образов, звучали голоса. Он ощущал все признаки сонливости, но провалиться в глубокий сон никак не получалось. Существо в центре сферы не знало усталости.
– Сейчас бы вытянуть пинту-другую, поесть горячего – да в кровать, на чистые простыни. Нет, сначала – горячую ванн-у…
Молчание. Существо внутри перескакивало с мысли на мысль. Вспомнив, что речь подтверждает целостность личности, он зашевелил губами:
– До тех пор, пока я всего этого хочу, но не слишком невыносимо, пока могу сказать себе, что я один на скале посреди Атлантики и должен выжить, я продержусь. В конце концов, в отличие от кретинов с кораблей Его Величества мне ничто не угрожает. Они понятия не имеют, когда взлетят на воздух, а эта скала… хотел бы я посмотреть, кто сумеет сдвинуть ее хоть на дюйм.
То, что не могло познать себя, продолжало метаться во тьме.
– Что ж, в конце концов, днем спать ни к чему. Оставим сон для кошмарных ночей.
Он резко встал и окинул взглядом горизонт.
– Время поесть. Одеться к обеду.
Скинув закатанные гетры, он надел все, кроме бушлата и плаща, потом натянул гетры поверх брюк, до самых колен. Огляделся и вновь заговорил:
– Это место я назову Наблюдательный пост. Здесь стоит Гном. Та скала на солнце, к которой я приплыл, – скала Спасения. Место, где я добываю мидий и все прочее, будет Столовым утесом. Обедаю я в «Красном льве». Южный утес, где пучки водорослей, – Панорамный, а тот, западный, с воронкой…
Он замолчал, подбирая название. Чайка, парящая в лучах солнца, приблизилась, увидела две фигуры, стоящие на Наблюдательном посту, пронзительно крикнула, легла на крыло и унеслась прочь. Потом вернулась, нырнула вниз и пропала внутри утеса. Он подошел к краю и заглянул вниз. С левой стороны вниз обрывался гладкий, почти вертикальный спуск, переходящий в воронку. Справа часть стены скрывал выступающий угол верхней площадки. Он опустился на четвереньки и заглянул вниз. Утес просматривался еще немного, затем пропадал из виду. Ближе к подножию скалу было снова видно. На солнце блеснуло птичье перо.
– От скалы отвалился кусок.
В глубине воды угадывались твердые угловатые очертания. Он отодвинулся от края и выпрямился.
– Утес Птичий.
На горизонте было по-прежнему пусто.
Он спустился по скале вниз, к «Красному льву».
– Вспомнить бы название всего рифа. Капитан сказал «почти в точку» и засмеялся. Так и вертится на языке… А еще нужно придумать название для перехода между Наблюдательным постом и «Красным львом». Пускай будет Хай-стрит.
Скала потемнела. Он оглянулся: солнце опустилось за пирамиду, и она казалась сказочным великаном. Он направился к Столовому утесу, облепленному ракушками. Распластавшись, повис, опустившись к волнам, и выкрутил несколько мидий. Начался прилив, раковины пришлось доставать из-под воды. Вскарабкался обратно и принялся за еду. Огромный черный силуэт скалы расплылся на фоне вечернего неба. Нависшая тень казалась огромной, как горный пик. Он поглядел в другую сторону, где в темном море торчали три скалы поменьше.
– А вас, скалы, я нарекаю Оксфорд-серкус, Пиккадилли и Лестер-сквер!
Он направился к пещере с питьевой водой и заполз внутрь. В отверстие наверху, у дальнего края лужи, все еще проникал слабый свет. По воде пробегала едва заметная рябь, но красные кольца были уже невидимы. Он осторожно нащупал пальцем илистое дно.
– Ничего, дождь еще будет.
И вдруг резко отпрянул. В пещере был кто-то еще. Чужой голос что-то сказал, почти одновременно с ним. Звук исходил от воды и от каменной плиты.
Сердце утихло. Способность рассуждать вернулась и он понял, в чем дело. Обычное эхо, так давно не слышанное, почти позабытое. Стало быть, здесь, в замкнутом пространстве, его голос звучит в полную силу? Помолчав, он сосредоточился и произнес:
– Дамы и господа, здесь, внутри, цельность личности не вызывает сомнений… – Резко умолк и прислушался.
– …мнений.
– Дождь будет.
– …будет.
– Как поживаете?
– …аете?
– Я выживу. Опутаю названиями все вокруг и приручу это место. Кто-то, может, и не понял бы, как это важно. Название налагает печать, заковывает в цепь. Я не подчинюсь здешним правилам, напротив, навяжу свои. Здесь мой распорядок, моя география. Все будет звучать по-моему. Пусть мои слова не звучат снаружи, буду разговаривать здесь, где звуки имеют значение, подтверждая, что я существую. Я соберу дождевую воду и сохраню ее здесь. Использую свой мозг как инструмент, и добьюсь всего, чего хочу – удобства, безопасности. Добьюсь, что меня спасут… Итак, завтрашний день объявляется днем размышлений!
Он вылез из пещеры, вскарабкался по Хай-стрит на Наблюдательный пост и остановился рядом с Гномом. Напялил на себя всю одежду, натянул мокрый шлем, водрузил на голову зюйдвестку и застегнул ремешок под подбородком. Быстро оглядел горизонт, прислушался к слабому шуму, доносящемуся из невидимого гнезда на Птичьем утесе, и снова спустился по Хай-стрит к своей спальне. Сел на стенку у входа и обмотал ноги свитером. Затем, извиваясь, втиснулся внутрь, расправляя руками плащ и бушлат, туго надул спасательный пояс и завязал спереди тесьмой. Получилась достаточно большая и мягкая подушка. Положив голову в зюйдвестке на подушку, он дюйм за дюймом втиснул в щель руки, вытянув их вдоль тела, и произнес, глядя в небо:
